Является ли интеллигенция отдельной, самостоятельной социальной группой, или у каждой социальной группы есть своя особая категория интеллигенции? На этот вопрос ответить непросто, ибо современный историче­ский процесс порождает многообразие форм различных категорий интеллигенции.

Существуют две основные формы образования интеллигенции:

1) Всякая общественная группа выполняет определенную, только ей присущую функцию в процессе экономического производства и естественно создает один или несколько слоев интел­лигенции/которые помогают ей осознать свое значение и свою роль как в области экономики, так и в социально-политиче­ской области: предприниматель-капиталист создает рядом с собой специалиста по технике производства, по политической экономии, организатора новой культуры, создателя нового права и т. д. Следует заметить, что сам предприниматель представляет собой продукт высокой степени социального развития, является, в из­вестном смысле, руководителем и техническим специалистом (то есть занимается интеллектуальной деятельностью): он должен обладать техническими знаниями не только в узкой сфере своего производства и своей частной инициативы, но и в других, близ­ких к экономическому производству областях (уметь организо­вать большое количество людей, внушить держателям акций “доверие” к своему предприятию, а покупателям — “доверие” к своему товару). Если не все предприниматели, то, во всяком случае, их лучшие представители должны обладать способностью управ­лять обществом в целом, организовывать весь сложный комплекс общественных служб, включая государственный аппарат, чтобы обеспечить наиболее благоприятные условия для развития сво­его класса, либо, по крайней мере, уметь выбрать “посредни­ков” (специализированных служащих), которым они могли бы доверить организацию общества за пределами предприятия. Важно учитывать, что “своя” интеллигенция, создаваемая каждым новым классом в процессе его прогрессивного развития, появля­ется прежде всего благодаря специализации отдельных сторон первоначальной деятельности нового социального типа, воз­никающей вместе с этим новым классом. (Феодалы тоже были до известной степени техническими специалистами, то есть специа­листами по военному делу, и не случайно именно с того момента, когда аристократия теряет монополию на военно-технические знания, начинается кризис феодализма. Однако проблема возник­новения интеллигенции в эпоху феодализма и в предшествующую ей античную эпоху должна быть рассмотрена особо: возникнове­ние и развитие этой интеллигенции шло таким образом и такими путями, которые требуют специального изучения. Так, важно учитывать, что крестьянство, хотя и играет основную роль в сфере материального производства, не дает своих “органических” интел­лигентов и не “ассимилирует” ни одной разновидности “традиционных” интеллигентов, но при этом из крестьянской среды другие классы нередко получают представителей своей интеллиген­ции, и, кроме того, значительная часть “традиционных” интел­лигентов происходит из крестьян.)

2) Всякая “основная” социальная группа возникает истори­чески из предшествующего экономического базиса как результат его развития и застает уже возникшие до него социальные кате­гории (по крайней мере, до сих пор так было всегда), что говорит о беспрерывности и преемственности исторического процесса, не­смотря на сложные радикальные изменения, происходящие в со­циальных и политических формах его развития. Самая типичная из подобных категорий интеллигенции — духовенство, монополи­зировавшее на протяжении длительного времени (в течение целой исторической эпохи, одной из наиболее характерных черт которой и являлась такая монополия) важнейшие области общественной жизни: религиозную идеологию, то есть философию и науку этой эпохи, вместе со школой, образованием, моралью, правосудием, благотворительными и медицинскими учреждениями и т. д. Духо­венство может рассматриваться как категория интеллигенции, органически связанная с землевладельческой аристократией: оно было юридически приравнено к аристократии, разделяло с ней право на феодальную земельную собственность и пользовалось привилегиями, которые государство предоставляло землевладель­цам. Но монополия священнослужителей в области надстроек осуществлялась не без борьбы и ограничений, в результате чего различными путями (требующими специального изучения) по­являются другие категории интеллигенции, которые при всех более благоприятных условиях развиваются по мере того, как усилива­ется, превращаясь в абсолютизм, централизованная власть монарха. Таким образом возникает судейская аристократия, имеющая свои особые привилегии, сословие управляющих и т. п.; ученые, теоретики, нецерковные философы и т. д.

Эти категории традиционной интеллигенции, осознав свою историческую преемственность и свято уверовав в свое особое при­звание, начинают считать себя самостоятельными, не зависящими от господствующей социальной группы. Подобная точка зрения не остается без самых разнообразных последствий в идеологической и политической сферах: легко прослеживается связь всей идеали­стической философии с этой позицией части интеллигенции, ибо идеалистическая философия может быть определена как выраже­ние той самой социальной утопии, согласно которой интеллигенция считается “независимой”, самостоятельной, обладающей только ей одной присущими качествами и т. д. Интересно заметить при этом, что если папа и верхи духовенства считают себя ближе к Христу и апостолам, чем к сенаторам Аньелли и Бенни, то Джентиле или, например, Кроче придерживаются иной точки зрения: Кроче признает, что ему близки Платон, и Аристотель и в то же время не отрицает своей связи с сенаторами Аньелли и Бенни, и именно в этом кроется релятивистский характер его философии. (Такое исследование по истории интеллигенции не будет иметь “социологический” характер, а выльется в серию очерков по “исто­рии культуры” (Kulturgeschichte) и по истории политической науки. Однако избежать использования некоторых схематичных и абстрактных форм, напоминающих о “социологии”, будет труд­но: следовательно, понадобится искать более подходящую литера­турную форму, чтобы изложение носило “не-социологический” характер. Первой частью исследования могла бы стать методичная критика уже существующих работ об интеллигенции, а почти все они социологического характера. Таким образом, неизбежно при­дется собрать библиографию по теме.)

Каковы же границы значения слова “интеллигент”? Возможен ли единый критерий, с помощью которого можно было бы дать одинаково точное определение самым разным, непохожим друг на друга видам интеллектуальной деятельности и выяснить, в чем состоит принципиальное отличие этой деятельности от деятель­ности других социальных групп? Наиболее распространенная ме­тодическая ошибка состоит в том, что этот критерий ищут в самих разновидностях интеллектуальной деятельности, а не в системе тех отношений (и, следовательно, групп, в которых они вопло­щаются), которые связывают интеллектуальную деятельность че­ловека с комплексом общественных отношений. Ведь на самом деле нельзя дать определение деятельности рабочего,(пролета­рия), исходя лишь из физического или машинного характера его труда, необходимо еще учитывать определенные условия и общественные отношения, при которых этот труд осуществляется (не говоря уже о том, что нет чисто физического труда, и даже выраже­ние Тейлора — “дрессированная обезьяна” — это лишь метафора, указывающая на существование определенных ограничений в этом направлении: для каждой физической работы, пусть даже самой монотонной и унизительной, требуется некий минимум техниче­ской квалификации, то есть минимум творческой интеллектуаль­ной деятельности). Мы уже говорили о том, что предприниматель, следуя своему назначению, должен обладать определенной ква­лификацией, носящей интеллектуальный характер, хотя его поло­жение в обществе зависит не от этой квалификации, а от системы общественных отношений, определяющих его место в производ­стве.

Исходя из всего вышесказанного, мы можем сделать вывод, что все люди интеллектуальны, но не все они выполняют в об­ществе функцию интеллигентов. (Подобно тому, как каждому человеку приходится хоть раз в жизни изжарить себе яичницу или зашить дырку в одежде, но мы не можем на этом основании считать, что все люди — повара и портные.) Когда пытаются про­вести грань между интеллигентами и неинтеллигентами, исходят в действительности только из непосредственной общественной функции профессиональных интеллигентов, то есть стараются учесть, что преобладает в специфической профессиональной деятельности индивидуума: умственный труд или нервно-мышеч­ная работа. Но это означает, что если мы и можем говорить об интеллигенции, то о неинтеллигентах речи быть не может, потому что они не существуют. Кроме того, само соотношение между умственной, интеллектуальной деятельностью и нервно-мышечным трудом не всегда одинаково, а следовательно существуют раз­личные степени собственно интеллектуального труда. Нет такой человеческой деятельности, из которой можно было бы полностью исключить долю умственного труда, нельзя отделить homo faber от homo sapiens. Наконец, каждый человек помимо своей про­фессиональной деятельности осуществляет и определенную ин­теллектуальную деятельность, то есть одновременно является “философом”, художником, дает критическую оценку окружающей действительности, у него есть свое мировоззрение, свои моральные принципы, и, таким образом, он вносит свой вклад в укрепление или в изменение определенной мировоззренческой системы и при­нимает участие в выработке новых способов мышления. Проблема создания интеллигенции нового типа состоит прежде всего в том, чтобы критически развить интеллектуальную деятельность, свой­ственную всем людям в той или иной степени, и добиться появле­ния нового соотношения между интеллектуальной и нервно-мышечной деятельностью, то есть создания нового равновесия, врезультате чего сама эта нервно-мышечная деятельность, как эле­мент практической деятельности вообще, обновляющей матери­альный и социальный мир, ляжет в основу нового, цельного мировоззрения. В традиционном, банальном смысле интелли­гент — это писатель, философ, художник. Поэтому журналисты, которые считают себя писателями, философами, художниками, не сомневаются, что они являются “настоящими” интеллигентами. В современном мире техническое образование, связанное вплот­ную с производственным трудом, даже самым примитивным и не­квалифицированным, должно создать основу формирования но­вого типа интеллигента. Именно в этом направлении работал еже­недельник “Ордине нуово”, разрабатывая формы интеллектуа­лизма нового типа и давая определения новым понятиям, что во многом способствовало успеху этого издания, так как такая установка отвечала сокровенным устремлениям многих и находилась в соответствии с новой развивающейся действительностью. Деятельность нового интеллигента не может сводиться к одному лишь красноречию, которое способно только извне и на очень ко­роткое время управлять человеческими чувствами и страстями; он должен принимать активное участие в практической жизни как строитель, организатор, “постоянный агитатор”, а не только как мастер красноречия ради красноречия, ему должна быть чужда ограниченность абстрактно-математического мышления: от тех­ники-труда он переходит к технике-науке и к гуманистическому по­ниманию истории, без которого он — только “специалист”, так и не ставший “руководителем” (то есть специалистом и политиком одновременно).

Таким образом, исторически формируется специализирован­ная категория людей, осуществляющих в обществе интеллекту­альную функцию; она находится в тесной связи с другими со­циальными группами, особенно с наиболее важными из них, и претерпевает сложные и весьма существенные изменения под влия­нием господствующей социальной группы. Одним из наиболее важных моментов для любой группы, идущей к власти, является борьба за ассимиляцию и идейное подчинение себе традиционной интеллигенции, и процесс этот идет тем быстрее и эффективнее, чем успешнее правящий класс создает своих “органических” ин­теллигентов. Огромный рост числа учебных заведений и их бурное развитие в послесредневековом обществе обусловили ту важную роль, которая в современном мире отводится различным катего­риям интеллигенции и их функциям; углубление и развитие интел­лекта каждого человека происходило одновременно с увеличением количества специализаций и их совершенствованием. Об этом сви­детельствует создание учебных заведений самых различных про­филей, в том числе и таких, которые занимались распространением так называемой “высокой культуры” во всех областях науки и техники. (Учебное заведение — это аппарат для создания интеллигенции разных уровней. Сложность интеллектуальной жизни в стране находится в объективной зависимости от количества спе­циализированных учебных заведений и от их иерархической струк­туры: чем шире сеть таких заведений и чем больше в них “вертикальных” ступеней, тем цивилизованнее государство и тем богаче его культурная жизнь. Можно провести параллель в производст­венно-технической области: степень индустриализации страны за­висит от состояния оборудования для производства станков, кото­рые используются в машиностроении, и от создания еще более сложных инструментов, с помощью которых создается это обору­дование для производства станков, используемых в машино­строении, и т. д. Страна, располагающая наилучшим оборудованием, с помощью которого создаются и испытываются инструмен­ты для научных лабораторий, может считаться самой развитой в производственно-техническом отношении, самой цивилизо­ванной и т. д. Точно так же обстоит дело с подготовкой кадров интеллигенции и с учебными заведениями, которые эти кадры го­товят. Школы и высшие учебные заведения производят “продук­цию” друг для друга.) (И здесь количество тоже неотделимо от качества. Совершенная техническая и культурная специализация интеллигенции не может не сопровождаться самым широким распространением начального образования и стремлением создать как можно более разветвленную сеть средних учебных заведений. Разумеется, создание такой широкой базы для отбора и под­готовки высококвалифицированных специалистов — базы, кото­рая обеспечивает высокоразвитой культуре и технике демократиче­скую структуру,— влечет за собой известные трудности: создаются предпосылки для возникновения кризисов перепроизводства сред­них слоев Интеллигенции, что в действительности и имеет место во всех современных обществах.)

Необходимо учитывать, что создание интеллигентской про­слойки в реально существующем современном обществе проис­ходит не на некой абстрактно-демократической основе, а в соот­ветствии с вполне конкретными традиционными историческими процессами. Образовались слои, являющиеся традиционными “поставщиками” интеллигенции, причем это те самые слои, которые известны своей “бережливостью”, то есть мелкая и средняя сель­ская буржуазия и некоторые слои мелкой и средней городской бур­жуазии. От того, каким образом располагаются на экономической карте страны различные типы (гуманитарные и технические) учеб­ных заведений, и от того, каковы устремления различных катего­рий вышеназванных слоев, зависит, каким образом будет проис­ходить появление специализированных слоев интеллигенции. Так,>например, в Италии сельская буржуазия производит в основном государственных служащих и людей свободных профессий, а городская буржуазия дает технических специалистов для про­мышленности, поэтому северная Италия производит, главным об­разом, инженеров, а южная —служащих и людей свободных профессий.

Отношения интеллигентов с миром производства не являются непосредственными, как у основных социальных групп, они “опо­средованы”, в той или иной степени, всеми условиями общест­венной жизни, совокупностью надстроек, “работниками” которых они являются. Можно установить степень “органичности” различ­ных слоев интеллигенции, их более или менее тесную связь с основной социальной группой, произведя структурно-функцио­нальный анализ надстроек снизу вверх (то есть начиная с осно­вания структуры и выше). На данном этапе можно выделить два основных “этажа” в надстройках: первый “этаж”, включающий в себя весь комплекс учреждений, которые принято грубо опре­делять как “частные”, можно назвать “гражданским обществом”, а второй — “политическим обществом или государством”. На пер­вом из этих уровней господствующая группа осуществляет “геге­монию” над всем обществом, а на втором государственный ап­парат и “юридическое” правительство осуществляют функцию “прямого господства” или управления. Обе эти функции носят ор­ганизационный, связующий характер. А интеллигенты — это “при­казчики” господствующей группы, выполняющие вспомогатель­ные функции, связанные с осуществлением этой группой социаль­ной гегемонии и политической власти, а именно: 1) они помогают обеспечить “стихийное” согласие народных масс с тем направле­нием, которое навязывает обществу основная господствующая группа; это согласие возникает “исторически” в связи с прести­жем (а значит, и доверием), которым пользуется господствующая группа благодаря своей роли в производстве; 2) из них формиру­ется государственный аппарат принуждения, который призван “в рамках законности” держать в узде тех, кто ни пассивно, ни активно не выражает “согласия”, и действие которого может рас­пространяться на все общество в предвидении кризиса управления и руководства, когда стихийное согласие сходит на нет. В резуль­тате такой постановки вопроса понятие “интеллигент” трактуется очень широко, но тем не менее это единственный путь приблизиться к действительному положению вещей. При подобном подходе к проблеме мы сталкиваемся и с вопросом кастовости в среде интел­лигентов: действительно, сама организационная функция интелли­генции в осуществлении социальной гегемонии и государственного господства приводит к известному разделению труда, а следова­тельно, и к возникновению различного рода должностей, некоторые из которых не имеют ничего общего с организационной и руко­водящей деятельностью: в учреждениях общественного и госу­дарственного управления существует целый ряд людей, которые занимаются выполнением только технической, вспомогательной работы (это исполнители приказов, а не те, кто эти приказы из­дает, поверенные в делах, а не собственно должностные лица или чиновники); очевидно, что такие различия проводить необходимо также, впрочем, как и некоторые другие, с которыми нам еще при­дется столкнуться.На самом деле интеллектуальная деятельность, с точки зрения ее внутреннего содержания, тоже должна подраз­деляться на уровни, которые в пунктах крайнего своего противо­поставления дают нам социальные различия: на самой высокой ступени оказываются творцы науки, философии, искусства и т. д., а на самой низкой — простые “администраторы” и популяриза­торы уже. существующего, накопленного, традиционного интеллек­туального богатства. Военный аппарат также дает образец этих сложных градаций: унтер-офицеры, младшие и старшие офи­церы, Генеральный штаб; и не следует преуменьшать роль млад­ших командиров в воинских частях — их значение на самом деле больше, чем принято думать. Интересно заметить, что все эти части чувствуют себя едиными, а низшие слои даже в большей мере выражают корпоративный дух и питают им свою “амбицию”,чем вызывают постоянные насмешки и остроты.

В современном обществе трактуемая таким образом катего­рия интеллигенции разрослась до небывалых размеров. Социаль­ная демократико-бюрократическая система порождает огромное количество людей, относящихся к этой категории, что не всегда может быть оправдано с точки зрения общественных потребно­стей производства, но объясняется политическими потребностями правящего класса. Следовательно, концепция непроизводительного “трудящегося”, принадлежащая Лории (по “непроиз­водительного” по отношению к кому и к какому способу производства?) может быть до какой-то степени оправдана, если учиты­вать, что эта категория интеллигенции, благодаря своему положе­нию, получает значительные суммы из национального дохода. Массовое “производство” интеллигенции привело к стандартиза­ции личности и в профессиональном, и в психологическом отно­шении и вызвало появление в среде интеллигенции тех же явле­ний, что и в других стандартизованных социальных группах: конкуренции, приводящей к созданию организаций для защиты профессиональных прав, безработице, перепроизводству специа­листов, эмиграции и т. п.

Различное положение городской и сельской интеллигенции.

Жизнь городских интеллигентов прочно связана с промышлен­ностью, с ее достижениями. Их можно сравнить с младшим офи­церским составом в армии: они не пользуются никакой самостоя­тельностью в выработке конструктивных планов, в их обязанно­сти входит лишь организация работы исполнительской массы и на­лаживание связей между исполнителями и предпринимателями; они должны обеспечить непосредственное выполнение производ­ственного плана, разработанного руководителями производства, проверяя правильность его осуществления на отдельных этапах. Городские интеллигенты, как правило, бывают сильно стандарти­зованы; те из них, кто стоит наверху служебной лестницы, все

чаще сливаются с собственно руководящим составом произ­водства.

Сельские интеллигенты — это большей частью интеллигенты “традиционные”, связанные с населением деревни и с мелко­буржуазным населением городов (прежде всего небольших), еще не подвергшихся капиталистической “обработке” и не запущен­ных в общий круговорот капиталистического развития. Этот тип интеллигенции осуществляет связь крестьянских масс с государст­венной и местной администрацией (адвокаты, нотариусы и т. п.) и, таким образом, выполняет важную общественно-политическую функцию, ибо посредничество профессиональное не может быть от­делено от посредничества политического. Кроме того, в сельской местности средний уровень жизни интеллигента (священника, адвоката, нотариуса, учителя, врача и т. д.) выше или, по крайней мере, отличается от среднего уровня жизни крестьян, и поэтому сельский интеллигент представляет собой для крестьянина некую социальную модель, подражая которой можно изменить свое по­ложение и повысить свой материальный уровень. Крестьянин всегда надеется, что хотя бы его сын сможет стать интеллигентом (чаще всего — священником), то есть будет синьором, поднимет семью на более высокую ступень общественной лестницы и улуч­шит ее материальное положение, так как непременно породнится с другими синьорами. Отношение крестьянина к интеллигенту двойственное, а иногда и противоречивое: общественное положе­ние интеллигента; а в особенности государственного служащего, вызывает у него восхищение, но иногда он делает вид, что отно­сится к этому положению с презрением, к его восхищению ин­стинктивно примешиваются элементы зависти и злобы. Невоз­можно понять что-либо в коллективном образе жизни крестьян и в том новом, что зарождается внутри этой жизни, если не при­нимать во внимание, не подвергать конкретному изучению и ана­лизу эту реально существующую зависимость крестьян от интел­лигенции. Всякое органическое развитие крестьянских масс до известной степени связано с общественной жизнью интеллигенции и зависит от нее.

Совсем иначе обстоит дело с городской интеллигенцией: ин­женеры на заводе не оказывают никакого политического влияния на рабочую массу, во всяком случае, в наше время это уже прой­денный этап; нередко происходит как раз обратное: исполнители, через своих собственных, органических интеллигентов оказывают политическое воздействие на инженеров.

Однако суть обсуждаемой проблемы по-прежнему состоит в том, чтобы установить, в чем заключается различие между ор­ганической категорией интеллигенции, создаваемой каждой из основных социальных групп, и категорией традиционных интел­лигентов; от этого различия зависит решение целого ряда вопро­сов, оно могло бы лечь в основу будущих исторических исследо­ваний. Особенно интересно с этой точки зрения подойти к вопросу о том, что представляет собой современная политическая партия, каковы истинные причины ее возникновения, в чем заключается ее развитие и какие формы оно принимает. Какова же связь поли­тической партии с проблемой интеллигенции? Тут следует принять во внимание следующие обстоятельства: 1) для некоторых со­циальных групп политическая партия — только средство для со­здания своей собственной органической интеллигенции (которая в результате и возникает — она не может не возникнуть, ибо этого требуют особенности данной партии, условия, при которых она формируется, живет и развивается) исключительно для политиче­ской, идеологической работы, а не для деятельности в сфере про­изводства; .2) для любой группы политическая партия — это механизм, выполняющий в гражданском обществе ту же функцию, которую в более широком масштабе и более синтезирование вы­полняет государство в политическом обществе, а именно: соедине­ние органической интеллигенции данной господствующей группы с традиционной интеллигенцией. Выполнение этой задачи нахо­дится в зависимости от основного назначения партии, которым является формирование из своих собственных членов, то есть из представителей группы, возникшей и развивающейся прежде всего как “экономическая”, квалифицированных политических ин­теллигентов, руководителей, организаторов для любых видов деятельности, имеющих отношение к органическому развитию, обще­ства в целом, и гражданского, и политического. Можно даже сказать, что в своей сфере политическая партия выполняет собственное назначение гораздо более полно и органично, чем это делает государство в более широком масштабе: интеллигент, С вступивший в политическую партию, созданную: определенной со­циальной группой, сливается с органической интеллигенцией этой группы и оказывается связанным с ней самым тесным образом, тогда как с работниками государственного аппарата ничего подобного не происходит, или если и происходит, то в незначительной степени. Более того, многие служащие государственного аппара­та начинают отождествлять себя с государством, а так как, эта категория интеллигенции весьма многочисленна, то подобное убеждение имеет важные последствия и приводит к нежелатель­ным осложнениям для основной экономической группы, которая на самом деле и представляет собой государство.

Утверждение, что все члены политической партии должны считаться интеллигентами, может показаться несерьезным и кари­катурным, и тем не менее, если подумать, это действительно так. Важно только помнить, что внутри политической партии есть раз­личные уровни, и численное соотношение более высоких и более низких уровней в разных партиях может быть различным, но суть не в этом: самое главное — руководящий, организующий, а это значит—воспитательный, следовательно, интеллектуальный ха­рактер деятельности членов партии. Коммерсант вступает в партию не для того, чтобы заниматься торговлей, промышленник не для того, чтобы производить больше и с более низкими затратами, а крестьянин не для того, чтобы осваивать новые методы возделывания земли, хотя в какой-то мере политическая партия мо­жет удовлетворить и профессиональные интересы коммерсантов, промышленников и крестьян. Для решения этих вопросов су­ществуют профессиональные союзы, где экономико-корпоративная деятельность коммерсантов, промышленников и крестьян высту­пает на первый план. Принимая участие, в работе политических партий, представители определенных социально-экономических группировок оказываются выше профессиональных интересов, сложившихся в процессе их исторического развития, и выступают как деятели более широкого направления, имеющего общена­циональное и международное значение. Эта особенность политиче­ской партии станет еще более очевидной после того, как будет произведен конкретно-исторический анализ форм развития орга­нической и традиционной интеллигенции как с учетом особенностей исторического развития различных наций, так и в рамках эволю­ции основных социальных групп у разных народов, а в особенности таких групп, экономическая деятельность которых носит прежде всего исполнительский характер.

Пожалуй, самая интересная историческая проблема—образование традиционной интеллигенции. Она, несомненно, связана с историей античного рабовладельческого общества и с положе­нием вольноотпущенников греческого и восточного происхождения в общественном устройстве Римской империи.

Примечание. Изменения в социальном положении интеллиген­ции в Древнем Риме начиная с времен Республики и кончая образованием Империи (то есть в период перехода от корпора­тивно-аристократической формы правления к демократико-бюрократическому режиму) связаны с именем Цезаря, который предо­ставил гражданство врачам и преподавателям свободных ис­кусств, для того чтобы они охотнее обосновались в Риме и при­зывали других: “Omnesque medicinam Romae professos et liberalium artiumdoctores, que libentius et ipsi urbem incolerent et coeteri appete sent civitate donavit” (Светоний, “Жизнь Цезаря”, XII). Таким образом, Цезарь преследовал две цели: 1) хотел, чтобы те представители интеллигенции, которые уже находились в Риме, осели бы здесь окончательно, положив начало постоянно сущест­вующему сословию, без которого невозможно формирование куль­туры. Ранее наблюдавшийся процесс текучести интеллигенции не­обходимо было остановить и т. д.; 2) стремился привлечь в Рим лучших представителей интеллигенции всей Империи, вызвав тем самым их значительную концентрацию. Так было положено на­чало возникновению “имперской” интеллигенции, которая потом найдет свое продолжение в католическом духовенстве и оставит след на всей истории итальянской интеллигенции, отличительной чертой которой вплоть до XVIII века был космополитизм.

Эта ситуация оторванности (не только социальной, но и на­циональной, расовой) основной массы интеллигенции от правя­щего класса, имевшая место в Римской империи, возникает вновь, уже после падения империи, среди германских завоевателей и интеллигентов, происходивших из романизированных слоев, пре­емников слоя вольноотпущенников. С этим же явлением перепле­тено зарождение и развитие католицизма и появление церковной организации, которая на много веков монополизировала большую часть интеллектуальной деятельности и полностью захватила руководство культурной жизнью, карая тех, кто сопротивлялся ее власти или пренебрежительно к ней относился. В Италии мы стал­киваемся с явлением космополитизма в среде интеллигенции, более или менее ярко выраженного в различные периоды. В связи с этим мне хотелось бы остановиться на самых очевидных отли­чиях, существующих между интеллигентами различных стран, на примере наиболее известных народов, с той оговоркой однако, что мои наблюдения должны быть проверены и подвергнуты анализу.

Итальянская интеллигенция отличается прежде всего своей интернациональной, космополитической позицией, которая явля­ется одновременно причиной и следствием раздробленности страны со времени падения Римской империи до 1870 года.

Франция дает нам пример 'полного и гармоничного развития всех национальных сил, а в особенности интеллигенции. Когда в 1789 году новая социальная группировка впервые в истории за­являет о себе, она оказывается уже вполне идейно оснащенной для выполнения своих социальных задач и поэтому начинает борьбу за безраздельное господство над нацией, не только не идя на сколько-нибудь серьезные компромиссы со старым классом, но заставляя его подчиниться ее интересам. Первые зародыши интел­лигенции нового типа появляются вместе с первыми новыми эконо­мическими элементами: сама церковная организация испытала их влияние (галликанизм, очень рано начавшаяся борьба между церковью и государством). Наличием серьезной интеллектуальной основы и объясняется та роль, которую французская культура играет в XVIII—XIX веках как источник интернациональных и космополитических идей в их органической связи с империалисти­ческими и гегемонистскими устремлениями Франции, и это отличает ее от итальянской культуры, которая распространялась от­дельными выдающимися личностями, выезжавшими в другие страны. Такое распространение не оказывало обратного влияния на национальную базу и не только не способствовало усилению нации, но делало невозможным создание прочного фундамента для национального развития.

В Англии дело во многом обстояло иначе, чем во Франции. Новая социальная группировка зарождается здесь на базе совре­менной промышленности и получает поразительное экономико-корпоративное развитие, однако в интеллектуально-политической области действует вслепую. Здесь очень многочисленна категория органической интеллигенции, возникающая на той же промышлен­ной основе, что и экономическая группа, но в верхних слоях об­щества старый класс земельных собственников сохраняет свое почти безраздельное господство, ибо, потеряв превосходство в экономической области, он надолго удерживает его в интеллекту­ально-политической сфере и ассимилируется новой правящей . группой в качестве “традиционной интеллигенции” и руково­дящей прослойки. У старой земельной аристократии складыва­ются такие же отношения с предпринимателями, какие в других странах бывают у традиционной интеллигенции с новыми гос­подствующими классами. Старая земельная аристократия объеди­няется с промышленниками своего рода “швом”, именно тем, который в других странах объединяет традиционную интеллиген­цию с новыми господствующими классами.

Аналогичные процессы происходят в Германии, осложненные местными историческими условиями и традициями. Германия, так же как и Италия, была центром универсалистских институтов и универсалистской наднациональной идеологии (Священная Римcкая империя германской нации) и дала многих представителей средневекового космополитизма, истощая свою внутреннюю энер­гию и ведя борьбу, не затрагивающую национальных проблем и способствующую сохранению средневековой территориальной раздробленности. Промышленное развитие шло в полуфеодальных условиях вплоть до ноября 1918 года, а немецкие юнкеры пользо­вались политическим и идеологическим первенством в гораздо большей степени, чем та же социальная группа в Англии. По отно­шению к немецким промышленникам они стали традиционной интеллигенцией, но обладали особыми привилегиями и были аб­солютно убеждены, что являются самостоятельной социальной группой, так как в их руках была сосредоточена значительная эко­номическая власть над земельной собственностью, более “производительной”, чем в Англии. Немецкие юнкеры напоминают некую военно-жреческую касту, почти целиком захватившую все органи­зационно-руководящие функции в политическом обществе, и в то же время обладающую собственной экономической базой, а по­этому не зависящую от подачек экономически господствующей группы. Кроме того, в отличие от английских дворян-землевла­дельцев, юнкеры были офицерами большой постоянной армии, которая помогала им воспитывать способных организаторов, пре­данных и готовых отстаивать свой политический приоритет.

В России—своеобразная ситуация: ее политическое и торгово-экономическое устройство было создано норманнами (варя­гами), религиозное—византийскими греками; затем немцы и французы становятся проводниками европейского опыта в этой стране и помогают историческому русскому студню впервые об­рести твердый каркас. Национальные силы в России инертны, пассивны, но восприимчивы, может быть именно поэтому они прекрасно усваивают и ассимилируют иностранное влияние, руси­фицируя самих иностранцев. В последующее время происходит обратное явление: еlite из наиболее активных, энергичных, пред­приимчивых и организованных выезжает за границу, где осваивает культуру и исторический опыт наиболее развитых западных стран, не теряя при этом своей национальной самобытности и не порывая эмоциональных и исторических связей со своим народом. Завершив таким образом свое интеллектуальное ученичество, они возвращаются домой, побуждают народ очнуться от спячки и на­чать ускоренными темпами безостановочно двигаться вперед. От­личие этой еlite от той, которая была завезена из Германии (Пе­тром Великим, например), состоит в ее национальной, народной сущности: она не может раствориться в инертности и бездеятель­ности, русского народа, ибо сама является активной реакцией русских на собственную историческую инертность.

С этим русским явлением можно сравнить происходившее, правда, совсем на другой основе, в других условиях и в другое время зарождение американской нации (Соединенные Штаты): иммигранты англосаксонского происхождения тоже были интеллектуальной еlite, особенно в нравственном отношении. Речь идет, разумеется, о первых иммигрантах, пионерах иммигрантского дви­жения, героях религиозных и политических английских войн, по­терпевших поражение, но не смирившихся и не сломленных на своей первой родине. Кроме сильных характеров и сильной воли они привозят с собой в Америку определенный уровень цивилиза­ции и ту стадию исторического развития, на которой находилась в это время Европа и которая, будучи пересаженной на девственную американскую почву, продолжает развиваться за счет скрытых в ней ресурсов, но делает это несравненно более быстрыми темпа­ми, чем в старой Европе, где существует целый ряд препятствий (моральных, интеллектуальных, политических, экономических, затрагивающих интересы различных групп населения; пережитки старых формаций, не желающих исчезать), которые тормозят раз­витие страны и выхолащивают любую инициативу, растворяя ее во времени и пространстве.

В Соединенных Штатах наблюдается почти полное отсут­ствие традиционной интеллигенции, что отражается на общем равновесии интеллектуальных сил. На индустриальной основе достигается формирование цельных современных надстроек. Про­блема создания интеллектуального равновесия решается не путем соединения органической интеллигенции с традиционной, ибо по­следняя как сформировавшаяся, застывшая категория вообще не существует, а путем слияния в единую национальную культуру различных типов культур, завезенных в Америку иммигрантами разных национальностей. Отсутствием такого широкого слоя тра­диционной интеллигенции, какой был в странах европейской ци­вилизации, объясняется отчасти наличие только двух крупных политических партий (ср. с Францией, и не только в послевоен­ный период, когда умножение числа партий стало всеобщим явле­нием) и неслыханный рост числа религиозных сект.

Еще одно явление, требующее изучения, — возникновение в Соединенных Штатах удивительно многочисленной негритянской интеллигенции, осваивающей американскую культуру и технику. Это наводит на мысль о возможном косвенном влиянии амери­канской негритянской интеллигенции на отсталое население Аф­рики и о ее непосредственном влиянии на африканских негров, которое могло бы иметь место, если бы: 1) американские экспан­сионисты привлекали своих американских негров в качестве по­средников для завоевания африканских рынков и для насаждения в Африке цивилизации американского образца (нечто подобное уже происходит, но в каких масштабах, мне не известно); 2) если борьба за чистоту американской нации обострится до такой сте­пени, что вызовет исход негров из Америки и возвращение в Африку наиболее независимых и решительных представителей негри­тянской интеллигенции, которые не смогут мириться с, воз­можно, еще более унизительными, чем теперешние обычаи, буду­щими законами. В связи с этим могут возникнуть две основные проблемы: 1) проблема языка, а именно: станет ли английский язык культурным языком всей Африки, придя на смену множеству существующих теперь диалектов? 2) сумеет ли этот слой амери­канской негритянской интеллигенции стать настолько сильным ас­симилирующим и организующим фактором, чтобы превратить те­перешнее примитивное чувство принадлежности к гонимой расе в чувство национального достоинства, поднимая африканский кон­тинент до уровня мифа и роли общей родины всех негров? Мне кажется, что сейчас расовые, национальные чувства у африкан­ских негров имеют скорее отрицательную эмоциональную окраску, чем положительную, происходит это потому, что белые подавляют их и стремятся изолировать: не напоминает ли все это положение евреев до XVIII века? Либерия, уже американизированная, с офи­циальным английским языком, могла бы превратиться в Сион для американских негров, стать африканским Пьемонтом.

К проблеме интеллигенции в странах Южной и Централь­ной Америки следует подходить с учетом того, что в этих странах тоже отсутствует сколько бы то ни было значительный слой традиционной интеллигенции, но не игнорируя при этом специфи­ческих условий, отличающих эти страны от Соединенных Штатов. У истоков развития этих стран стоят представители испанской и португальской цивилизации XVI—XVII веков, наиболее характер­ными явлениями которой были Контрреформация и паразитирую­щий милитаризм. Духовенство и военное сословие в Южной и Цен­тральной Америке — это сохранившееся до наших дней наследие европейской цивилизации, две разновидности традиционной интел­лигенции, застывшие в той форме, в которой они существовали не­когда в Европе. На базе довольно слабо развитой промышлен­ности не могли возникнуть достаточно разветвленные надстройки: большинство интеллигентов принадлежит к сельскому типу, а так как преобладают латифундии с большими церковными владе­ниями. эта интеллигенция оказывается связанной с духовенством и с крупными землевладельцами.. Национальный состав, даже среди белых, в этих странах очень пестрый, а значительное число индейцев, составляющих в некоторых странах большинство насе­ления, делает национальную проблему еще более острой. Вообще здесь наблюдается ситуация, напоминающая времена “Культуркампф” и дело Дрейфуса: то есть развитие буржуазных и свет­ских элементов не достигло еще того уровня, при котором современное светское государство может подчинить своим политиче­ским интересам церковь и армию и нейтрализовать их влияние. Все еще сохраняется сильное влияние масонства и культурных организаций типа “Позитивистская церковь”, которые пред­ставляют собой оппозицию иезуитской идеологии. Последние со­бытия (ноябрь 1930 года) — начиная с “Культуркампф” Кальеса в Мексике и кончая военно-демократическими восстаниями в Ар­гентине, Бразилии, Перу, Чили, Боливии — доказывают правиль­ность данных наблюдений.

В Индии, Китае, Японии мы находим иные формы образова­ния интеллигенции и ее взаимоотношений-с национальными си­лами. В Японии интеллигенция формируется так же, как в Англии и Германии, то есть в условиях промышленного развития, происхо­дящего в рамках феодально-бюрократических отношений, но со своими неповторимыми чертами.

В Китае имеет место феномен каллиграфии, выражающий полный отрыв интеллигенции от народа. Кроме того, в Индии и Китае громадный разрыв между интеллигенцией и народом про­является и в сфере религии. Вообще проблема существования различных верований и разного восприятия и способа исповедования одной и той же религии среди различных слоев общества, а главным образом, среди духовенства, интеллигенции и народа должна быть рассмотрена особо, так как в той или иной степени она имеет место повсюду, но для стран Восточной Азии она осо­бенно актуальна. В протестантских странах эти противоречия относительно невелики (увеличение числа религиозных сект объ­ясняется стремлением установить прочную связь между интелли­генцией и народом и способствует проникновению в высшие со­циальные слои столь трудно постигаемого народного взгляда на. жизнь). В католических странах религиозные противоречия очень сильны, но не везде в одинаковой степени: в католической Герма­нии и во Франции они слабее, чем в Италии, особенно на юге страны и на островах; в Испании и в странах Латинской Америки они наиболее ярко выражены. Особенно большое значение при­обретает это явление в православных странах, где существуют три разновидности одной и той же религии: религия высшего духо­венства и монахов, религия белого духовенства и религия народа. Говорить же о нем по отношению к Восточной Азии нет смысла, ибо там религия народа часто не имеет ничего общего с тем, что пишется в религиозных книгах, хотяносит такое же название.