Вступление

По мере того, как ветшают календари Власти и крупные корпорации средств массовой информации чередуют возглавляемые и организуемые мировым классом политиков фарсы и трагедии, внизу, у широкого и просторного подножия покачнувшейся современной Вавилонской башни не прекращается движение, и хотя зачастую это пока похоже лишь на невнятное бормотание, многие вновь обретают слово и способность быть зеркалом и стеклом. В то время, когда сверху диктуется политика разобщения, в подвале мира все те, кто другие, находят себя и другого, того кто будучи отличным , является другим тоже снизу.

Будучи частью этого процесс воссоздания слова-зеркала и слова-стекла, Сапатистская Армия Национального Освобождения возвратилась к диалогу с социальными и политическими движениями и организациями мира. На этом начальном этапе, вместе с братьями и сестрами из Мексики, Италии, Франции, Германии, Швейцарии, Испании, Аргентины и Соединенных Штатов мы говорим о создании совместной тематики для обсуждения.

Речь не идет ни о заключении политических или программных договоренностей, ни о попытке создания нового варианта Интернационала. Задача - не в объединении теоретических концепций или приведении понятий к единому знаменателю, а в нахождении и/или создании общих позиций для обсуждения. Нечто наподобие строительства теоретических и практических образов, которые могут быть видимы и ощутимы из различных мест.

Как часть усилия в направлении подобной встречи, САНО представляет эти 7 размышлений. Стремление «застолбить» их в пространстве и времени значит для нас признание нашей теоретической и практической ограниченности, и прежде всего недостающей глобальности нашего видения. Это наш первый вклад в создание мировой Повестки дня для обсуждения.

Мы благодарим мексиканский журнал «Ребельдия», предоставивший свои страницы для этих размышлений и все итальянские, французские, испанские, североамериканские и латиноамериканские издания, делающие то же самое.

I. Теория.

О месте теории (и теоретического анализа) в политических и общественных движениях обычно забывают. Тем не менее, все то, что зачастую выглядит чем-то совершенно очевидным, обычно таковым не является, в этом случае, речь идет о проблеме влияния теории на практику и теоретическом «рикошете» последней. Кроме того, проблема теории - это еще и проблема того, кто ее создает.

Я не отождествляю понятия «теоретик» или «теоретический аналитик» с понятием «интеллектуал». Второе гораздо шире. Теоретик - это всегда интеллектуал, но интеллектуал совершенно не обязательно должен быть теоретиком.


У интеллектуала (и, разумеется, у теоретика) всегда есть право на выражение своего мнения по поводу различных социальных движений. И это не только его право, это его долг. Некоторые интеллектуалы заходят дальше и превращаются в новых «политических комиссаров» мысли и действия, судя о других категориями «добра» и «зла». Их «оценки» связаны с тем, на каком месте они находятся сейчас и тем, на каком им хотелось бы находиться.

Мы думаем, что то или иное социальное движение не должно ни «возвращать» оценок, получаемых от других. ни давать «оценивающих» его интеллектуалам определения как «хороших» или «плохих», согласно тому, как они определяют движение. Антиинтеллектуализм - это не более чем собственная неосознанная апология, которая как таковая, лишь определяет уровень «половозрелости» движения.
Мы считаем, что слова оставляют следы, следы определяют пути, а пути требуют определений и обязательств. Отдающие свое слово в поддержку или против того или иного движения , обязаны не только произнести его вслух, но и, помня о своих целях, постараться «заострить» его. «Ради чего?» и «Против чего?» - вопросы, которые должны сопровождать такое слово. И не для того, чтобы приглушить или заставить замолчать его, а именно чтобы дополнить его и сделать более действенным, то есть, что бы то, что говорится, было услышано теми, кем это должно быть услышано.

Создавать ту или иную теорию изнутри общественного или политического движения - это не одно и то же, что делать то же самое из академии. Я говорю «академия» не в смысле «стерильности» или научной «объективности» (несуществующих); а только чтобы указать на место в пространстве размышления и производства идей, то что возникает «вне» движения. И это «вне» не значит, что нет «симпатий» или «антипатий», просто эти идеи рождаются не изнутри движения, а по поводу движения. Так, академический аналитик оценивает достоинства и недостатки, достижения и ошибки движений прошлого и настоящего и, кроме того, пытается предсказать пути и результаты.

Иногда некоторые академические аналитики стремятся руководить движением, т.е. хотят, чтобы движение следовало их указаниям. В этом случае, главный упрек академика, в случае если движение ему «не подчиняется» заключается в том, что все «ошибки» движения вызваны тем, что его участники не видят того, что для него, академика, совершенно очевидно. Обычно (не всегда, конечно), эти кабинетные аналитики характеризуются недостатком памяти и порядочности. Сегодня они говорят и предсказывают одно, завтра происходит противоположное, аналитик обычно теряет память и начинает теоретизировать заново, начисто забыв о том, что утверждал совсем недавно. И кроме того, он ведет себя нечестно, не побеспокоившись выразить минимальное уважение к своим читателям или слушателям. Он никогда не скажет: «вчера я сказал то-то, чего не произошло, произошло противопроложное сказанному мной, я ошибся». Цепляясь за «сегодняшнюю актуальность» новостей фильтруемых средствами массовой информации, кабинетный теорик стремиться «забыть» о своих вчерашних утверждениях. В теории этот академик производит некий эквивалент фаст-фуд, «пищи-мусора» для интеллекта, которая не питает, а лишь развлекает.
В других случаях, некоторые движения отказываются от собственной спонтанности и следуют теоретическим выкладкам академии. Обычно это приносит больше вреда, чем пользы. Если академия ошибается, она скоро «забывает» об этом, если же ошибается движение - оно терпит поражение. Иногда руководства движений ищут некоего «теоретического алиби», т.е. того, что способно придать веса и согласованности их практике, и обращаются к академии с просьбой обеспечить им это. В этих случаях теория становится апологией, лишенной всякой критики, зато с обильным риторическим содержанием.
Мы считаем, что движение должно создавать свои собственные теоретические размышления (но не собственную апологию). В них может быть включено то, что не может быть создано кабинетным теориком - трансформирующая практика самого движения.

Мы предпочитаем слушать тех и беседовать с теми, кто размышляет и создает свой теоретический анализ внутри и вместе с движениями и организациями, а не вне, или еще хуже, за счет этих движений. Тем не менее, мы привыкли выслушивать все мнения, обращая внимание не столько на то, кто их высказывает, сколько на то, откуда они высказываются.

В наших теоретических размышлениях мы говорим не о чем-то свершившемся и неизбежном, а о том, что видим как тенденции. Тенденции, которые не только не превратились в нечто всеобщее и абсолютное (пока), но и могут быть (и должны быть) изменены.


Темой наших сапатистских теоретических размышлений обычно являемся не мы сами, а реальность, в которой мы действуем. И характер этих размышлений является приближенным, ограниченным во времени, в пространстве, в концепциях и в структуре этих концепций. Поэтому мы отвергаем все попытки подавать то что мы говорим и делаем, как нечто универсальное и неизменное во времени.


Ответы на вопросы о сапатизме содержатся не в наших размышлениях, а в нашей практике. И в нашем случае, эта практика обладает мощным моральным, этическим зарядом. То есть, мы стремимся (не всегда удачно, конечно) к действиям, согласованным не только с нашим теоретическим анализом, но и с тем, что мы считаем нашим долгом. Мы стараемся быть последовательными, всегда. Может быть поэтому мы не прагматики (прагматизмом называют «практику без теории и без принципов»).


Авангарды чувствуют, что должны руководить чем-то или кем-то (и в этом отношении они очень похожи на академических теоретиков). Авангарды стремятся ко власти и работают на это. Некоторые из них даже готовы заплатить соответствующую цену за собственные ошибки и отклонения в своей политической деятельности. Академия обычно платить не готова.

Мы чувствуем, что наш долг - в том, чтобы начинать, продолжать, сопровождать, находить и открывать пространства для чего-то и для кого-то, включая и нас самих.


Прогулка, пусть даже совершенно повествовательная, по различным сопротивлениям страны или планеты, это не только пространство для воображения, в ней более чем реальность настоящего, угадываются черты будущего.

Участники этой прогулки и соучастники этого воображения, могут видеть то, чего не видно тем, кто занят сложением и вычитанием за письменными столами общественных наук, они могут видеть, что хотя несомненно важны и путник, и его шаг, особенно важны дорога, ее направление, ее цель. Когда мы рассказываем, анализируем, обсуждаем и спорим, мы делаем это не только, чтобы понять суть происходящего, но и чтобы, и даже в первую очередь чтобы постараться изменить это настоящее.
Теоретической размышление о теории именуется «Метатеорией». Метатеория сапатистов - это наша практика.


II. Национальное государство и полис.

В умирающем календаре национальных государств власть принятия решений принадлежала классу политиков. Эта власть учитывала в свою очередь мнение властей экономической, идеологической и общественной, но обладала по отношению к ним некоторой степенью автономии. Эта относительная автономия давала власти возможность «видеть дальше» и вести национальные общества к соответствующему будущему. В этом будущем, власть экономическая не только оставалась властью, но и становилась все более и более мощной.

В искусстве политики, артист полиса - правитель, был специализированным ведущим, знатоком людских наук и искусств, включая военное. Мудрость правления заключалась в адекватном обращении к различным ресурсам применения государственной власти. Большее или меньшее обращение к одному или некоторым из этих ресурсов определяло стиль правительства. Равновесие между управлением, политикой и репрессиями характеризовало продвинутую демократию. Большой удельный вес политики, малый - управления и скрытые репрессии - в случае популистского режима. Много репрессий и ничего - в сфере политики и управления были типичны для военной диктатуры.


В те времена в международном разделении труда, странам «развитого» капитализма, в качестве правителей соответствовали государственные мужи (или жены), странам же «неполноценного» капитализма полагалось иметь правительства горилл. Военные диктатуры отражали истинное лицо современности - лицо чудовища, жаждущего крови. Демократии были не только масками, скрывавшими эту другую, истинную суть тех кто их носит, но и являлись подготовкой народов к новому этапу, на котором деньги найдут лучшие условия для самоувеличения.

Глобализация отмечена не только революцией цифровых технологий. Всегда существовавшее стремление Денег к транснационализации нашло пути и условия, позволяющие разрушить преграды на пути к этой их мечте - завоевать своей логикой всю планету. Одна из этих помех - границы и национальные государства являлись и являются объектом мировой войны (четвертой). Национальные государства вступают в эту войну, испытывая острейшую нехватку средств экономических, политических, военных, идеологических и, как показали последние войны и соглашения о свободной торговле, средств защиты юридической.
История не закончилась падением Берлинской стены и крушением социалистического лагеря. Основной задачей войны, развязанной Деньгами является достижение Нового Мирового порядка, и на поле битвы лежит тяжело раненное и взывающее о помощи национальное государство.
«Обществом Власти» мы называем правящую группу, заменившую класс политиков в функции принятия фундаментальных решений. Речь идет о группе, узурпирующей всю экономическую власть, причем на уровне не какой-то одной страны, а множества. Обладающее строгой внутренней организацией ( подобно модели «акционерного общества закрытого типа» ) , «общество Власти» разработало собственные цели и методы для их достижения. Несмотря на то, что процесс его формирования и консолидации еще не закончен, «общество Власти» стремится занять свободное пространство, оставленное национальными государствами и их классами политиков. «Общество Власти» контролирует финансовые организации (и в результате этого, целые страны), средства связи, промышленные и коммерческие корпорации, образовательные центры, армии и государственную и частную полицию. «Общество Власти» стремится к созданию планетарного государства с соответствующим супранациональным правительством, но не предпринимает никаких действий для достижения этого.


Несмотря на то что глобализация оказалась травматическим опытом для всего человечества, основной ее удар пришелся по обществу Власти. Измотанное своими усилиями перескочить, без каких бы то ни было посредников, от уровня кварталов и общин к Гипер-полису, от местного ко всепланетному, тем временем пока создается Супранациональное правительство, общество Власти вновь пытается укрыться внутри одного умирающего национального государства. Национальное государство общеста Власти создает лишь видимость собственной мощи, что уже само по себе является достаточно шизофреничным симптомом. Государство-нация в метрополиях - не более чем голограмма.


Существовавшее в течение десятилетий, как пример стабильности, Национальное Государство сегодня находится на грани исчезновения, но его голограмма продолжает подпитываться догмами, ведущими между собой борьбу за право заполнить пустоту, созданную, и акцентируемую глобализацией. Объединение мира во времени и пространстве является для Власти элементом, который она до сих пор не в состоянии переварить. «Другие» находятся уже не в «других» местах, а везде и всегда. А «другой» для Власти - это всегда угроза. Как от нее защититься? Прибегнув к голограмме Нации и обвиняя «другого» в том, что он агрессор. Так, одним из аргументов мистера Буша для оправдания войн против Афганистана и Ирака, было то, что эти страны угрожали североамериканской нации. Но, если отвлечься от «реальности» созданной CNN , над Кабулом и Багдадом развеваются сегодня не столько звездно-полосатые флаги, сколько штандарты крупных транснациональных корпораций.


В голограмме Государства-нации, главная ложь современности - это так называемая «индивидуальная свобода», находящаяся на самом деле в тюрьме, которая, будучи глобальной, не становится от этого менее сурова. Роль личности при этом настолько смазывается, что никакой вчерашний имидж «героев», не способен дать ни малейшей возможности выделиться. "Self made man" ( «человека, создающего себя самого» ) больше не существует, и поскольку говорить о "self made corporation" («корпорации, создающей саму себя») невозможно , перспективы общественного роста стремительно сокращаются. В чем надежда? Вернуться к обсуждению всего этого на уровне улицы или квартала? Вряд ли, фрагментация оказалась столь беспощадной и бесконтрольной, что даже эти минимальные ячейки идентичности оказались серьезно нарушены. На семейно-домашнем уровне? Где и как? Телевидение вошло туда как хозяин, через парадную дверь, интернет, как шпион просочился через щели кибернетического пространства. В недавнем прошлом, почти все дома планеты подверглись вторжению британских и североамериканских войск, оккупировавших Ирак.

Государство-нация, присвоившее себе сегодня звание «божественной руки Провидения» (Соединенные Штаты Америки), существует только по телевидению, по радио, в некоторых газетах и журналах… и в кино. На фабрике грез крупных информационных концернов президенты мудры и обаятельны, справедливость всегда торжествует, общество свергает тирана, неповиновение - немедленный и эффективный ответ на любую несправедливость и «и жили они долго и счастливо» остается обещанным национальному обществу результатом. На самом же деле, все происходит как раз наоборот.


Где герои вторжения в Афганистан? Где герои оккупации Ирака? Это при том, что 11 сентября 2001 года имело своих героев, которыми оказались пожарники и жители Нью-Йорка, спасавшие жизни жертв мессианского бреда. Но поскольку эти настоящие герои Власть не интересуют, они были быстро забыты. Для Власти «герой» это завоеватель (в смысле, разрушитель), а не спаситель (в смысле, создатель). И образ покрытого пеплом пожарника, работающего среди руин нью-йоркских башен-близнецов был заменен на образ танка, сваливающего статую Хуссейна в Багдаде.


Современный полис (я использую термин «полис» вместо слова «город», чтобы подчеркнуть, что имею в виду пространство именно городских экономических, идеологических, культурных, религиозных и политических отношений) сохранил от полиса классического (Платон) лишь одну-единственную поверхностную черту - образ овец (народ) и пастуха (правитель).
Но современность весьма изменила этот платонов образ. Сейчас речь идет лишь о промышленном комплексе: некоторые овцы подлежат стрижке, других забивают на мясо, а «больные» изолируются, уничтожаются и «сжигаются», дабы не заразили остальных.
Неолиберализм выглядит, как эффективный администратор этой бойни-загона, являющихся современным полисом, и объясняет, что единственный путь к достижению этой эффективности - в постоянном нарушении и расширении границ полиса (разумеется, путем вторжений) в масштабах всей планеты - Гиперполис.

Но дело в том, что «администратор» (правитель-пастух) сошел с ума и решил забить всех овец сразу, хотя хозяин съесть всех не сможет… и хотя не останется овец ни для стрижки, ни для забоя завтра. Старый политик, политик прошлого (я имею в виду не период «до рождества Христова», а конец ХХ века), был специалистом в области поддержания оптимальных условий для роста стада, он заботился, чтобы всегда были овцы и для стрижки и для забоя, и чтобы они не восстали.
Сегодняшний неополитик - это уже не «просвещенный» пастух, а невежественный и уверенный в собственной безнаказанности волк (который даже не рядится в овечью шкуру), уже не довольствующийся съедением лишь той части стада, которую ему отдадут, и не выполняющий ни одной из своих основных обязанностей. Стадо поэтому скоро или исчезнет или… восстанет.
Не стоит ли подумать о том, что задача не в «гуманизации» этого загона-фабрики-бойни современного полиса, а в разрушении самой этой логики, в том, чтобы сорвать с себя овечью шкуру и уже без овец обнаружить, что пастух-мясник-подстригальщик не только совершенно бесполезен, но и вредит?

Логика национальных государств заключалась (в общих чертах) в следующем: полис-город объединял вокруг себя территорию (а не наоборот), провинция объединяла определенное число полисов, нация объединяла определенное число провинций. Таким образом, полис-город был минимальной ячейкой нации-государства и полис-столица навязывала свою логику остальной стране.


Существовало в те времена некое подобие общей цели, один или несколько элементов, объединявших этот полис внутри себя, точно так же как и элементы, объединявшие государство-нацию (территория, язык, денежная единица, политико-правовая система, культура, история, и т.д.). Эти элементы подвеглись эррозии и подрыву (нередко в прямом, нефигуральном смысле) со стороны глобализации.
Но что произошло с полисом при сегодняшнем истощении (доходящем почти до исчезновения) национального государства? И что было первым - полис или национальное государство? Истощение одного или истощение другого? Неважно, по крайней мере для того, о чем сейчас говорю. Была ли вызвана фрагментация (и поэтому, тенденция к исчезновению) национального государства фрагментацией полиса или наоборот - это другая тема.

Как и в национальном государстве, в полисе потеряно то, что накапливалось в течение долгого исторического периода. Сегодня каждый отдельно взятый полис - это не более чем беспорядочная и хаотическая фрагментация, замещение одних полисов другими, которые не только различны между собой, а зачастую и прямо противоположны.


Власть Денег требует для себя особого пространства, которое послужит ей не только зеркалом ее величия и благополучия, но и защитит ее от «других» полисов (принадлежащих «другим»), находящихся вокруг нее и «угрожающих» ей. Эти «другие» полисы не похожи на варварские общины былых времен. Полис Денег пытается подчинить их своей логике и нуждается в них, но одновременно с этим он и боится их.
Там где раньше находилось национальное государство (или шла с ним борьба за пространство) сегодня есть лишь беспорядочное скопление полисов. Полисы Денег, имеющиеся в сегодняшнем мире - это «дома» «общества Власти». Тем не менее, там где раньше существовала юридическая и институционная система, регулировавшая внутреннюю жизнь национальных государств и отношения между ними (международная юридическая структура), сегодня нет ничего.


М еждународная юридическая структура устарела и место ее занимает сейчас постоянно импровизируемая «юридическая» система Капитала: дикая и беспощадная конкуренция при помощи любых средств, среди которых - война.


В чем суть программ общественной безопасности городов, если не в защите тех, у кого есть все, от тех, у кого нет ничего? «Мутатис мутанди», программы национальной безопасности, перестали быть программами защиты одной нации от других и превратились в программы борьбы всех против всех и повсюду. Образ города окруженного (и испытывающего угрозу) поясами нищеты и образ нации, которой угрожают другие страны, начали совпадать. Бедность и недовольство (этих «других», не желающих просто по-хорошему исчезнуть) находятся уже не на периферии, их уже можно встретить почти в любом месте городов… и стран.


Дело в том, что «реорганизация», проводимая властями полисов, этих разрозненных фрагментов, в качестве репетиции или тренировки для национальной реорганизации, - бесполезна. Потому что их настоящая задача - не столько в реорганизации, сколько в стремлении изолировать «вредные» элементы и свести к минимуму резонанс, который могут иметь их протесты, их борьба и их сопротивления в полисе денег.

Те, кто правит городом, на самом деле лишь администрирует процесс фрагментации полиса, в надежде перейти к администрации процесса национальной фрагментации.


Приватизация городских пространств - ни что иное как страх, нарушающий свою собственную логику. Полис превратился в хаотичный архипелаг. «Сосуществование» среди меньшинства возможно благодаря совместному страху перед «другим». Да здравствуют частные улицы! За ними последуют частные кварталы, города, провинции, нации, мир… все приватизированное, т.е. изолированное и защищенное от «другого». Но даже состоятельный сосед рано или поздно тоже превратится в одного из «других».
Чего не смогла сделать ядерная война, смогут добиться корпорации. Разрушить все, включая и источник собственного богатства.


Это мир, который не вмещает ни одного из миров, даже своего собственного. Это проект Гипер-полиса, уже встающего над руинами государства-нации.


III. Политика.

Уже больше нет национальных целей, способных объединить полисы, нации, общества? Или уже не осталось политиков, способных провозгласить эти цели? Недоверие к политике - и это уже нечто куда большее, чем просто недоверие - в этом появляется все больше элементов осуждения и ненависти. Рядовой гражданин все чаще начинает переходить от безразличия к суете класса политиков, к осуждению, принимающему все более «выразительные» формы. «Стадо» сопротивляется новой логике.
Вчерашний политик определял общую цель. Современный пытается делать то же самое, но терпит поражение. Почему? Может быть потому, что он сам добился собственной дискредитации или, точнее, проституируя цель, он, еще в большей степени, проституировал сам этот вид деятельности.
Неспособный воспринять реальность, как точку отсчета, современный класс политиков создает себя из голограммы размера не собственных стремлений, а величины сегодняшнего календаря: правитель деревни не отказался от мысли править городом, провинцией, нацией, целым миром, дело лишь в том, что его сегодняшний день решается в деревне… и придется ждать ближайших выборов, чтобы сделать следующий шаг.
Если у национального государства была раньше возможность «видеть дальше» и проецировать условия, необходимые для того, чтобы капитал производился «ин крещендо» и чтобы помогать ему преодолевать свои периодические кризисы, разрушение основ национального государства не позволяет ему справиться с этой задачей.
Общественный «корабль» терпит крушение, и проблема не только в нехватке подходящего капитана, но и в том, что оказывается, что кто-то украл штурвал и его нигде невозможно найти. Если деньги явились динамитом, «операторами» по снесению здания были политики. Разрушив основы национального государства, традиционный класс политиков разрушил и основу своего существования - всемогущие политические атлеты не веря своим глазам глядят сегодня на… недалекого торгаша, не имеющего ни малейшего понятия об искусстве управления государством, который даже не победил, а просто заменил их.
Этот традиционный класс политиков не способен восстановить основы национального государства. Как хищная птица, он довольствуется сегодня кормежкой за счет грабежа стран, и роется в грязи и крови, на которых строится империя денег. Пока он откармливается, Господь Денег ждет его за столом…
в виде блюда.

Свобода рынка перетерпела одну удивительную метаморфозу - сегодня ты свободен выбирать в какой торговый центр пойдешь, но магазин и марка продукта всегда будут одними и теми же. Изначальная сказка о свободе, проистекающей из тирании торговли, «свободы спроса и свобода предложения», превратилась в ничто.
Основы «западных демократий» оказались подорваны. На их обломках проводятся кампании и выборы. Избирательная пиротехника вспыхивает настолько высоко, что она уже не в состоянии осветить руины того, что когда-то называлось политической деятельностью.
Точно так же, основа деятельности правительств - государственные соображения уже никого не интересуют, их место занято соображениями рыночными, определяющими сегодня политику. Зачем давать работу политикам, если маркетологи понимают новую логику Власти гораздо лучше?

Политик, т.е. профессионал в вопросах государства, был заменен управляющим. В результате, государственное видение дел, исходя из чисто рыночной логики кажется полным безумием (управляющий - это лишь вчерашний приказчик, который глубоко «убежден», что успех фирмы - это его личный успех), и таким образом горизонты сужаются и снижаются во всех своих измерениях.

Депутаты и сенаторы уже не создают законов, эту задачу выполняют «лобби» из помощников и советников.
Сироты и вдовцы, традиционные политики и их интеллектуалы чешут шевелюры (у кого таковые остались) и пытаются вновь и вновь придумать себе новые алиби, чтобы предложить их на рынке идей. Но напрасно - там слишком много продавцов и не видно ни одного покупателя.
Обратиться к традиционному классу политиков с предложением стать «союзниками» в борьбе сопротивления стало бы неплохим упражнением по… ностальгии. Обратиться с тем же к неополитикам - симптом шизофрении. Там, вверху, делать совершенно нечего, разве что можно создавать видимость того, что, может быть, что-то воз можно еще сделать.
Есть те, кто занят тем, что сначала придумывает существование штурвала, а потом пытается занять за ним место. Есть те, кто его ищут, уверенные, что он лежит брошенный где-то рядом. И еще есть те, кто делает из острова не убежище для самолюбования, а корабль, плывущий чтобы встретиться с другим островом, и другим, и другим…


IV. Война.

В атмосфере постмодерного стресса общества Власти, война - это диван для отдыха. Катарсис смерти и разрушения облегчает самочувствие, но не лечит. Сегодняшние кризисы куда серьезнее кризисов прошлого, поэтому, радикальный выход из них - война, предлагаемая Властью, опаснее войн прошлого.
Сейчас глобализация - величайший в истории обман, не предпринимает ни малейшей попытки оправдать происходящее. Спустя тысячелетия после возникновения слова и вместе с ним разумных аргументов, грубая сила вновь занимает решающее место в истории.
В истории консолидации Власти, человеческое сожительство превратилось в сосуществование. Война делает это еще более очевидным. Схема пары подчиняющий-подчиненный определяет сейчас отношения внутри мирового сообщества и стремится стать новым критерием «человечества» даже для самых разрозненных из фрагментов планетарного общества.
Пустое пространство, оставленное государственными деятелями, согласно голограмме национального государства, оказывается занятым сегодня, управляющими и карьеристами, однако в среде кажущейся упорядоченности капитала, военные чиновники фирм (новое поколение, которое не только читает и старается применять на практике Тзуна-Цу, но и обладает достаточными материальными средствами, чтобы выполнить все необходимые для этого передислокации и маневры) включают войну военную (чтобы отличить ее от войн экономических, идеологических, психологических, дипломатических и пр.), как еще один из элементов своей маркетинговой стратегии.
Рыночная логика (всегда и любой ценой как можно больше прибыли) замещает традиционную военную (разрушение боеспособности противника). И если международное право этому мешает, оно должно быть или проигнорировано или уничтожено. Закончились времена обоснованных оправданий, сейчас можно не придавать особого значения ни «моральным» ни даже «политическим» оправданиям войны. Международные организации превратились в бесполезные и обременительные памятники прошлого.
Для общества Власти, человек может быть или клиентом или преступником. Для поощрения первого и уничтожения второго, политик придает видимость законности незаконному насилию Власти. Война уже не требует законов, которые ее «оправдали бы» или «признали бы правомочной», достаточно лишь того, чтобы политики объявили ее и подписали соответствующие приказы.


Если правительство Соединенных Штатов присвоило себе роль «полицейского» в Гипер-полисе, следовало бы задать себе вопросы о том, какой порядок оно стремится поддерживать, чью собственность собирается защищать, каких преступников будет преследовать, и какой закон даст ему право на подобные действия. То есть, кто такие «другие», от которых должно защищаться общество Власти.


Для ведения войны нет худшего генерала, чем военный, поэтому раньше самыми великими из генералов и истинными победителями войн (не сражавшимися на поле боя) были политики, государственные люди. Но если сегодня их больше не осталось, кто командует нынешней войной за мировое господство? Сомневаюсь, что кто-нибудь находясь в здравом рассудке, будет утверждать, что войной в Ираке командовали Буш или Рамсфелд.
Таким образом одно из двух - командуют или военные, или невоенные. Если это военные - результат можно будет увидеть очень скоро. Военный не останавливается, пока противник не будет полностью уничтожен. Уничтожить его полностью - значит, не нанести ему поражение, а именно уничтожить его, покончить с ним, ликвидировать. В этом случае выход из настоящего кризиса - лишь прелюдия к кризису куда большему, весь кошмар которого просто неописуем.
Если же это не военные, тогда кто же? Корпорации, можно ответить. Логика корпораций обычно подавляет логики индивидуальные и заставляет действовать их в своих интересах. Как живое и разумное существо, корпорация дрессирует своих членов для движения в заданном направлении. В каком? В сторону прибыли. При этой логике, деньги напрвляются туда, где есть лучшие условия для быстрой, растущей и постоянной прибыли. Туда где больше, или туда где меньше? Очевидно, что на этом пути, рано или поздно одна корпорация столкнется с другой.


Разрешит результат иракской войны кризис крупных корпораций? Нет, по крайней мере, в ближайшем будущем. Продолжительность отвлекающего эффекта этого конфликта для претензий национального-государства-претендующего-стать-супранациональным равна времени рекламного ролика.
«Мы уже победили Ирак», - скажут граждане Соединенных Штатов, «- а теперь? Новая война? Где? Это и есть Новый Мировой Порядок? Война, ведущаяся везде и постоянно, прерываемая только рекламными объявлениями?»


V. Культура.

Бессильно свалившееся на диван войны, общество Власти перебирает свои комплексы и страхи. И у тех и других множество имен и лиц, но есть один общий знаменатель - «другой». Этот «другой» до глобализации находился в каком-то очень далеком времени и пространстве, но сейчас хаотическое строительство Гиперполиса привело его сюда, в «задний двор» общества Власти.

Культура «другого» становится ненавистным зеркалом. Но не потому, что отражает власть во всей ее алчности и жестокости, а потому что рассказывает историю «другого». Другой не только не зависит от навязываемого ему извне этого «я» Власти, но и обладает своей собственной историей и достоинством, даже не подозревая о существовании этого «я» или его возникновения в будущем.


В обществе Власти за личиной личного успеха скрыто, поражение человека в его искусстве жить вместе с другими, в его существе коллективном. А личина эта скрывает, в свою очередь, тот факт, что успех этот стал возможен за счет разрушения другого, коллективного существа. В течение десятилетий в воображении Власти слово «коллективное» отождествлялось с такими понятиями, как «злое», «незаконное», «ненавидящее», «жестокое», «беспощадное». «Другой» - это облик восставшего Люцибелла из новой «Библии» Власти (проповедующей не искупление, а подчинение), поэтому необходимо вновь изгнать его из рая. Вместо пылающего меча - крылатые ракеты.
Настоящее лицо «другого» - это его культура. Язык, верования, ценности, традиции, истории создают коллективное тело нации и позволяют ей отличаться от других, и исходя из этого отличия, общаться с другими. Нация без культуры - это нация без лица, т.е. без глаз, без ушей, без носа, без губ… и без мозга.
Разрушение культуры «другого» - самая полная форма его уничтожения. Грабеж культурных сокровищ Ирака не был результатом недосмотра или упущения со стороны оккупационных войск. Это была еще одна боевая акция в плане войны.
В великих войнах, великие тираны и палачи прилагали особые усилия к разрушению культуры. Схожесть между ненавистью к культуре у Гитлера и у Буша - не результат того, что оба обладают одинаковыми чертами сумасшествия. Схожесть - в проектах подчинения себе мира, вдохновлявшие когда-то одного и не дающие покоя другому.
Культура - одна из немногих вещей, до сих пор поддерживающих жизнь в национальном государстве. Уничтожение культуры станет контрольным выстрелом. И никто не придет на похороны, причем не из несознательности, а из-за нехватки «рейтинга».


VI. Манифесты и манифестации.

Стартовым военным событием нового века не стали ни падение башен-близнецов, ни бесславный и мало кому интересный спектакль с памятником Хуссейну. XXI начался глобализированным «НЕТ ВОЙНЕ», вернувшим человечеству свою сущность и объединившим его во имя единой цели. Никогда раньше в истории человечества, такое мощное «НЕТ» не потрясало планету.

Начиная с интеллектуалов всех мастей и величин и заканчивая неграмотными жителями самых безвестных уголков земли, «НЕТ» превратилось в мост, объединивший общины, деревни, поселки, города, провинции, страны и континенты. В манифестах и манифестациях это «НЕТ» стремилось отстоять превосходство разума перед силой.
Хотя это «НЕТ» частично угасло с оккупацией Багдада, в его оставшемся эхе больше надежды, чем бессилия. Тем не менее, некоторые переместились в пространстве теории и поменяли вопрос: «Что делать, чтобы остановить войну?» на другой: «Где произойдет следующее вторжение?».
Есть те, кто наивно считает, что заявление правительства Соединенных Штатов о том что оно не предпримет ничего против Кубы, говорит о том, что можно не опасаться североамериканской военной акции против карибского острова. Стремление североамериканского правительства вторгнуться на Кубу и оккупировать ее реально, но это нечто большее, чем просто стремление. Сегодня это уже планы, с маршрутами, сроками, контингентами, этапами и целями, частичными и последовательными. Куба - это не просто территория, подлежащая завоеванию, это вызов. Недопустимая вмятина на шикарном автомобиле неолиберальной современности. Морские пехотинцы - жестянщики. Если эти планы осуществятся, станет очевидно, как сейчас в Ираке, что целью было не свержение господина Кастро Руса и даже не изменение политического режима.
Вторжение и оккупация Кубы (или любой другой точки мировой географии) не нуждается в интеллектуалах «удивленных» действиями национального государства (возможно, единственного, оставшегося таковым в Латинской Америке) направленными на усиление внутреннего контроля.
Если североамериканское правительство даже не смутилось от осторожного возражения ООН и правительств «первого мира», и не поколебалось перед прямым осуждением миллионов людей всей планеты, никакие протесты никаких интеллектуалов его не остановят (говоря о Кубе, несколько дней назад стало известно о «геройском» акте израильских солдат - казни одного палестинца выстрелом в затылок. Палестинцу было 17 месяцев от роду. Кем-то была сделана какая-нибудь декларация, какой-нибудь манифест с возмущенными подписями? Избирательный ужас? Усталость сердца? Или это самое «осуждаем в любом месте и от кого бы ни исходило» раз и навсегда включает все и каждую дозы террора, спускающегося сверху на тех, кто снизу? Достаточно просто сказать «нет» и всё?).


Этот террор не остановят выступления протеста, как бы массовы и продолжительны они ни были, даже внутри самих Соединенных Штатов.
Я хочу сказать, ОДНОГО ЭТОГО НЕДОСТАТОЧНО.
Главный э лемент заключен в способности жертвы к сопротивлению, гибкости ума, для того чтобы комбинировать различные формы сопротивления и, еще того, что хотя и может выглядеть достаточно «субъективным», воле людей, ставших жертвой. Таким образом земли, оказавшиеся целью захвата (будь то Сирия, Куба, Иран, горы юго-востока Мексики) должны превратиться в территорию сопротивления. И я имею в виду не количество окопов, оружия, засад и систем безопасности (которые, тем не менее, тоже нужны), а о готовности («духа», сказали бы некоторые) этих людей к сопротивлению.


VII. Сопротивление.

Кризисы наступают раньше, чем приходит их осознание, но размышления о последствиях или выходах из этих кризисов превращаются в политические действия. Всеобщее отвержение класса политиков - это не отказ от занятия политикой, а лишь отказ от определенной формы делания политики.

Если сегодня, на крайне ограниченном горизонте календаря Власти не видна никакая новая форма занятия политикой, это совешенно не значит что ее нет вообще, что она не рождается в немногих или во многих из фрагментов различных человеческих обществ нынешнего мира.
В истории человечества все сопротивления казались бесполезными не только накануне , но и во время самой глубокой ночи отчаяния , но парадокс времени в том, что течет оно в нашу пользу, если мы способны в это поверить.
Могут рухнуть многие статуи, но если поколения сохранят и укрепят свою решимость, победа сопротивления окажется возможной. У нее не будет конкретной даты и не будет никаких торжественных парадов, просто предвидимое истощение аппарата, превращающего собственный механизм в проект нового порядка, в какой-то момент окажется полным.
Я не проповедую пустую надежду, я лишь хочу чтобы мы вспомнили немного мировой истории, и в каждой из стран - немного истории национальной.
Мы победим, не потому что это наша судьба или потому что так написано в наших соответствующих повстанческих или революционных библиях, а потому мы работаем и боремся ради этого.

Для этого необходимо чуть-чуть уважения к другому, который со своей, другой стороны, сопротивляется тому же, побольше скромности, чтобы помнить, что у этого другого нам всегда есть чему научиться, и мудрость, чтобы не копировать, а создавать собственные теорию и практику, в которых не будет никакого изначального высокомерия, которые смогут признать ограниченность наших собственных горизонтов и будут обладать инструментами, необходимыми для их расширения.
Задача не в укреплении сегодняшних статуй, а в том, чтобы работать ради мира, в котором статуи будут служить лишь для того, чтобы на них гадили птицы.

Мир, в который поместится множество сопротивлений. Не интернационал сопротивления, а разноцветное знамя, музыка из множества разных мелодий. И если сегодня в ее звучании немало диссонансов, это только потому что календарь тех, кто внизу пока лишь начинает создание партитуры, где каждая нота найдет свое место, свой объем, и главное - свою связь с другими нотами.
История далеко не закончилась. И в будущем достойное, братское сосуществование разных человеческих существ станет возможным не в результате войн, направленных на подчинение другого, а благодаря этому «нет» рожденному из стольких сердец, и как когда-то в предистории, благодаря общему делу и вместе с ним надежде на выживание… ради человечества, против неолиберализма.

Из гор юго-востока Мексики
Субкоманданте Маркос.

Перевод Олега Ясинского