Лену рвало, как только может рвать человека, находящегося на грани жизни и смерти. Лену ломало и било об стену, о дверной косяк, об пол. В конце концов ее голова готова была превратиться в кровавое месиво, смешанное с ее же соплями, слюнями и блевотиной. в этот момент жизни ей было очень плохо. В комнату вошел серый гэбист. его руки напоминали ковши экскаватора, его рожа была похожа на пышный пирог из теста, еще горячий, его голова походила на перезрелый арбуз. Это был жирный эсэсовец, потомок средневековой инквизиции. Он молча, но с нескрываемой радостью, подошел к Лене, которая уже не знала, куда ей деться от переполнявшего ее… Ему было приятно, но он брезговал дотронуться до стонущей девушки, изо рта которой извергалось все, что она съела за последнюю неделю. Гэбист ехидно покачал головой и со спокойствием маньяка погладил висящий у бедра демократизатор. он будет хлестать ее, когда рвота прекратится и она немного придет в себя. Он будет требовать сказать то, что она знает, и то, что ей никогда не было известно. то, что происходило на самом деле, и то, чего никогда не было и, возможно, никогда не будет…
*
* * Лена не знала, как долго она лежала в раскалившейся от жары, душной камере метр на метр. Она помнила лишь ужасное состояние рвоты и глаза эсэсовца. Она знала, что все только начинается и что ей придется рассказать обо всем и выдать всех. Она еще не была уверена, что выдаст всех. Она не хотела. Но в этом были уверены и этого хотели гэбисты. Через час она уже сидела в кабинете следователя. Добрый сердобольненький следач предложил ей чаю и сигарет. Лена взяла чашку, а потом не удержалась и закурила. Голос следача был нежен, словно он разговаривал не с арестованной, а с собственной девушкой. Да и была ли у него девушка? И какая… девушка?.. Разве может быть любимый человек у того, кто хуже зверя? Разве… Следач предложил конфеты, от которых Лена тут же отказалась, и начал допрос. Лена на все вопросы отвечала «Нет!», она знала, что ей это не поможет, но хотя бы в своих глазах ей нужно было держаться достойно. Следач медленно, но верно зверел. Он уже не пытался казаться добреньким и сердобольным, он не изображал из себя друга. Теперь все его говно начало выпирать наружу. Он злился и кричал, ругался матом и бил Лену. Но ей было все равно и на все задаваемые вопросы следовал один ответ: «Нет!» Он достал демократизатор и начал лупить допрашиваемую так, что у любого оказавшегося на ее месте не осталось бы и живого места на теле. Да и у нее уже не было таких мест… Она не терпела – ей на все было наплевать. Она прекрасно понимала, что уже не выйдет из этого кабинета, а если даже и выйдет, то жизнь ее будет длиться совсем недолго. Она знала, что ей уже нет дороги из этого скверного заведения. У нее был один выход отсюда – вперед ногами. Следач лупил ее и орал, орал, орал… Ненадолго он останавливался, чтобы отдышаться самому и задать вопрос. И получить тот же ответ: «НЕТ!» И тогда все повторялось. Следач уже вовсю истекал говном, а Лена – своей кровью. Говно лезло из гэбиста отовсюду – изо рта, ушей, ноздрей, задницы… Он смердил. Говно, накопившееся в нем за долгие годы работы сначала в советском, а потом российском путинском гестапо, лезло теперь вовсю, и уже не было сил остановить его поток. Говно бурлило, выливаясь и вываливаясь на гладкий коричневый линолеум. Говно было тоже коричневого цвета. У Лены уже не было сил даже кричать. Она только тихо постанывала, забившись в угол комнаты пыток. Она уже вся была в крови. Кровь была алой и чистой, горячей и прекрасной. Глаза Лены были открыты, но закатились вверх. Лена уже ничего не осознавала. Она только чувствовала, как говно вытекает из серого офицера СС, а кровь из нее. Следач уже тоже ничего не понимал, был не способен понять. Его заботили только две вещи: избиение допрашиваемой и бурление его же говна вокруг. Краем мысли – оставшейся, не вытекшей еще вместе с говном, - гэбист ощущал, что весь истечет, если не остановится немедленно. Но остановиться ему уже было не дано. Он махал своим резиновым демократизатором, лупил уже мертвое тело Лены. А его же говно уже заполнило всю пыточную. Следач стоял, весь залитый своими же испражнениями, своими же фекалиями. Он сам стал до неузнаваемости худым, так как говно занимало 90% его сущности. Он будто бы лишился крови. Кровь вытекла из него. Нет, не кровь – дерьмо. Это и была его кровь… Весь в дерьме… Устав, гэбист безвольно опустился на засранный пол, закрыл глаза и уснул. На этот раз навсегда… Весь истёк…
|