Охуенно жаркому лету 2002 года посвящается. Жара. В этом городе уже которую неделю стоит эта жара. Липко, душно и невнятно пусто. Да, я чувствую это всеми рецепторами кожи, всеми фибрами дохнущей от сигаретного дыма души. Плавятся мозги, руки, ноги. Плавятся здания, телевизоры в душных и потных квартирах. Плавится наше неистощимое терпение. Я стучу своими гниющим пальчиками по параличной клавиатуре. Знаю, сейчас ударю по ней плавящимся кулаком и она превратится в тесто. Умы наши как тесто… Пот… Стекает мерзкий алый пот. Он течет из наших ноздрей, по волосам, беспомощным культям, капает на пыльный, яркий от лучей палящего солнца пол. Алый пот… Мои красные глаза ловят движение пролетающей мимо мухи, и я пытаюсь сделать движение руки, головы. Нет… Мой фиолетовый, распухший от жары язык брутально вываливается наружу и касается моей тоненькой словно спичка шеи. Когда-нибудь эта шея треснет, рухнет вместе с головой на роковой кафель. Когда-нибудь. Но не сейчас… А сейчас я мру от этой жары. Я думаю… Я пытаюсь думать, хотя это не приносит мне ничего, даже легкого дуновения ветра. Впрочем, и не надо – воздух все равно бешено раскален. Хуй с ним, с ветром-то… Слюна уже не стекает по моей щеке, ибо нету ее, слюны. Хуй с ней, со слюной. Я знаю, есть вещи гораздо важнее и нужнее, чем эта слюна. Я знаю, что где-то есть бассейн… и дюжина высоких пальм. Я знаю, что кто-то сейчас с удовольствием плавает в этом бассейне. Я знаю, что кто-то сейчас наслаждается чтением свежих газет в кабинете. Ему легко и прохладно, потому что у него есть кондиционер. О да, ему хорошо… Я поднимаю свои ватные потные задние лапы. Я поднимаю свою вонючую задницу. Я встаю в вертикальное положение. Я медленно и тупо передвигаю задними лапами. Я иду к раковине. Я засовываю свою огромную круглую голову в раковину и я врубаю напор воды. Холодной воды (другой-то у меня в кране и нет, но это чудесно). Ледяная вода брызжет мне в уши, в нос. Я задыхаюсь, но продолжаю процедуру. Моя голова намокает как картон, ее надо выжать, но нет, я не буду делать этого. Заметно потяжелевшая голова встает на свое привычное место. Я продолжаю думать. Еще какое-то время можно думать. Я думаю о кондиционерах и бассейнах, о джине со льдом и знойных загорелых девушках. Я знаю – у кого-то сейчас есть все это. Мне не завидно. Я знаю. Я хочу… И я дождусь этого… Я знаю, как добыто все это, я знаю, почему всего этого нет у моего друга, работающего по 12 часов в день, 60 в неделю, приходящего – нет, приползающего домой – идущего в свой скверный душ, знающего, что ему не долго осталось жить так, ибо жизнь его уже прожита, но в то же время отдающего себе отчет в том, что завтра – опять бой, а от этого ему никуда не деться. Ведь дома – жена и дети, такие близкие и родные. Нет, не будь их, он бы бросил все – работу на шахте, дом, мерзких соседей. Он бы ушел… Ушел бы туда, где вода и леса, где есть с кем выпить и есть с кем горевать. Он бы ушел к ним, к партизанам, взял бы винтовку и уже ничего не зависело бы от этой дурной погоды… Моя голова быстро сохнет. Я все еще думаю о моем друге и похотливом Боге, я все еще предполагаю… Но я знаю с уверенностью душевнобольного, что не все так ленивы, как я, не все проебали свою молодость и свежесть, не все сидят на пыльных, пропахших старческой мочой креслах, не все пердят в экран и дрочат на фотографию Клавы Шиффер, мечтая о возвращении тех лет, когда все было можно и все было в кайф. Не все такие. Есть люди – Люди Длинной Воли, а может, Длинных Ножей. И они приближают тот день, когда наступит пиздец банкирам, попам и депутатам. Они бьются за тот мир, где не будет маразматиков и вылупившихся из зоопарков нацистов. Да заржавеют мои старые яйца! Придет вода… |