Ольга Смирнова
ОЧКИ
Дженис, дочке моей приятельницы Алены, выписали очки. Вдруг оказалось, что она совсем хреново видит, так что очки вышли с толстенными стеклами, сквозь которые и глаз не различишь, а ведь девчонке и шести лет еще нет. Кстати, и встали очки в копеечку, почти четыреста рублей. С другой стороны, вот и у Дженис Джоплин, в честь которой Алена назвала свою девчонку, вроде были проблемы со зрением, но это не помешало ей стать Дженис Джоплин - так мы себя успокаивали.
Между тем, дело шло к лету, т. н. фирма, где мы работали вместе с Аленой, отпуска не оплачивала и вообще не поощряла, так что все лето нам предстояло доходить в городе; моя мать, слава богу, взяла мелких на дачу, а Алене некуда было пристроить ребенка. С отцом Дженис она не общалась, во-первых, чтобы он не оказывал дурного влияния на дочку, а во-вторых, потому что на данный момент он в очередной раз сидел. Мать Алены, в прошлом ответственный работник, и на пенсии не дремала, распространяя продукцию какой-то левой косметической фирмы, (оплата труда производилась этой же самой продукцией, но дело было не в деньгах, а в социальном статусе бывшего секретаря парторганизаци - она числилась то ли дилером, то ли супервайзером), короче, времени и возможности заниматься внучкой у нее не было, да и, в любом случае, они с Аленой не разговаривали уже лет семь, хоть и жили в соседних комнатах одной хрущобы; в Аленином папаше, наоборот, было что-то человеческое, он беспробудно пил в той же соседней комнате, выражая, как считала Алена, таким образом свой протест против окружающей действительности; за это она его любила и уважала, но оставить с ним мелкую в любом случае не получалось.
Детский сад, в который Дженис ходила, закрывался на лето, оставался, как вариант, еще дежурный садик недалеко от дома, но Алене втемящилась мысль, что ребенка надо обязательно отправить за город, типа дышать свежим воздухом и все такое. Короче, она устроила Дженис вместе с ее очками в какой-то санаторий и вроде как осталась довольна. В чем состояла оздоравливающая функция санатория, оставалось загадкой, во всяком случае, в группах на двух воспитательниц и одну нянечку приходилось больше сорока детей, а детские вещи из дома, включая нижнее белье, как при коммунизме, обобществлялись, так что, на свидания с матерью Дженис выходила в чужом грязном платье на пару размеров меньше и спадающих мальчишеских трусах. Завидев Алену, девчонка начинала дико рыдать, зато при расставаниях уже не плакала, а только молча цеплялась за дверь, когда ее волоком тащили обратно в группу.
Вообще-то, Алена сама по малолетству каждое лето проводила во всяческих детских оздоровительных учреждениях, и так привыкла, что, однажды, даже не узнала свою маму, когда та, вместе с отцом, приехала ее навестить. Между прочим, ее мама до сих пор с обидой вспоминает тот случай; что подумали тогда о нашей семье, - вопрошает она, обращаясь куда-то в пространство, - кто-нибудь мог решить, что твой отец, которого ты, кстати, почему-то сразу узнала, приехал с любовницей, - отвечает она сама на свой риторический вопрос, опять же ни к кому конкретно не обращаясь. Так что единственную проблему своей дочери Алена видела в очках. Она купила по коробке конфет обеим воспитательницам и большую шоколадку нянечке, с тем, чтобы те следили за состоянием очков Дженис, но эффекта это не возымело, каждый раз стекла были заляпаны чем-то жирным, одно стекло треснуло, а бархатную тряпочку для их протирания у Дженис почему-то отобрали, и она валялась теперь в туалете. Таким образом, Дженис практически ничего не видела ни без очков, ни в очках; видимо, поэтому она и брякнулась, как утверждала воспитательница, позвонившая Алене прямо на работу, практически на ровном месте; очки, которые девчонка, следуя маминым указаниям, все-таки упорно одевала, окончательно разбились, в общем, ее надо было срочно забрать, свободных машин, чтобы везти ее в больницу, в санатории не оказалось, а залитое кровью лицо Дженис пугало других детей, да и взрослых, наверное, тоже.
По счастью, глаза Дженис не пострадали, а порезы на лице оказались неглубокими и, как обещал врач, должны будут скоро зажить почти без следа, так что если в больницу Дженис нес на руках очередной Аленин друган, подбросивший нас на своей тачке до санатория и отвезший потом в ближайшую больницу, то домой девчонка шла уже на своих двоих тем же вечером, крепко держа мать за руку. Может, она услышала краем уха, что в санаторий больше не поедет, во всяком случае, этим летом, и потому так приободрилась.
Дома
она почти сразу уснула, положив забинтованную голову Алене на колени, мы так
и просидели всю ночь, запивая пивом косяки; на кухне шуршали в своей клетке
мыши-шуршанки, купленные Аленой дочери для создания экологической
обстановки; за стенкой глухо переругивались Аленины родители; на следующий
день мы с Аленой работали во вторую смену, так что с утра собирались идти в
магазин оптики за новыми очками.