Для многих из нас, участников анархического движения, общественная активность – эпизод в биографии, несколько порций адреналина, пара часов в милицейском отделении, пяток красивых фраз из радикального журнала, возможность выглядеть «крутым» в своих и чужих глазах, ступенька между несмышленым тинейджерством и взрослой солидностью. Но есть и те, кто и сегодня платят за свои убеждения самую дорогую цену – здоровье и саму жизнь. 15 лет назад погиб Петр Петрович Сиуда. Его имя не должно быть забыто нынешними анархистами.
Впервые я увидел его на одном из собраний неформалов в начале 1988 года. Он выделялся своим видом и возрастом на фоне окружающих (мало кому из нас было за двадцать). А тут – взрослый, основательный, почти пожилой дядечка. Сначала он долго сидел, слушал, а потом взял слово. Не помню точно, что он говорил тогда – кажется, о необходимости всем объединится для борьбы против партократии. Запомнилась выстраданность, убежденность и резкость его тона (при отсутствии фразерства и позерства) – без оглядки на тогдашнюю «политкорректность» и рамки дозволенной свыше «гласности». В те же дни я впервые услышал от него про Новочеркасские события 1962 года. События, бульдозером переехавшие и поломавшие его жизнь, определившие его судьбу – судьбу рабочего парня, которому было не намного больше, чем мне в 1988 году.
Петр Петрович Сиуда родился 13 декабря 1937 года в семье старого революционера – большевика с 1903 года Петра Ильича Сиуды (1877-1938). В том же году его отец был арестован и вскоре убит в застенках ростовского НКВД. Мать – Марфа Сиуда – надолго оказалась в сталинских концлагерях, а маленький Петя с братьями скитался по детдомам. По-видимому, тогда и сформировались такие черты его личности как смелость, стойкость и порядочность. Когда Петра Петровича забрали в армию, «наверху» как раз осуждали «антипартийную группу Маленкова, Кагановича и Молотова». Петр на собрании возмущенно заявил, что людей нельзя судить заочно – и был отправлен из войск связи в стройбат. Однако, жизненные удары не сломили, а закалили его характер.
1 июня 1962 года в Новочеркасске вспыхнуло рабочее восстание против коммунистического режима. Оно было вызвано как повышением цен на продукты питания, так и барским, унизительным отношением «советских» чиновников к трудящимся. Рабочие Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗа), на котором двадцатичетырехлетний Петр Сиуда работал слесарем-сборщиком, остановили работу, прогнали с предприятия начальство и милицию, заблокировали проходящую рядом железную дорогу, изготовили плакаты, требующие социальной справедливости, и начали митинг. Подобные волнения происходили в те дни во многих городах страны – в Муроме, Александрове, Днепродзержинске и других - но о них, конечно, не было ничего известно. На митинге раздались призывы к насильственным действиям. Петр Сиуда выступил перед рабочими с козырька тоннеля, призывая продолжать забастовку, сохранять выдержку, организованность, послать делегатов на другие заводы, а на следующий день идти в город демонстрацией, выработав и предъявив власти общие требования рабочих. Однако принять участие в последующих событиях новочеркасской трагедии (второго июня демонстрация завершилась чудовищным расстрелом и гибелью десятков людей) юному революционеру не было суждено: на рассвете он, как активист рабочих выступлений, был арестован. И потянулись долгие дни заключения. Началась умелая «обработка» и шантаж со стороны палачей режима. Однажды на допросе в Ростове следователь показал ему следственное дело его отца. Впоследствии Петр Петрович с горькой иронией писал: «Получается, именно застенки Ростовского КГБ против нашей воли были превращены для отца, матери и меня в «дом родной». Проклятье устроителям этого дома!».
Сначала Петру грозил расстрел (семь человек, признанных наиболее активными «подстрекателями», были расстреляны по приговору суда). Но тут помогла его мать – написала письмо партийному боссу-долгожителю Анастасу Микояну, давно знавшему отца Петра Петровича – и тот вмешался. Отношение следователей к Сиуде изменилось: от него требовали теперь «всего лишь» покаяться, признать новочеркасское восстание преступлением, а свое участие в нем – ошибкой. За такое признание ему обещали легкое наказание и, возможно, даже сдержали бы это обещание. Однако, писал позднее Сиуда: «К этому времени я узнал уже о страшной трагедии в Новочеркасске. Отступничество уже было невозможно. Ведь это я призывал к продолжению забастовки и демонстрации и полностью осознавал свою ответственность перед погибшими. Отступничество было бы мерзейшим предательством. Я отказался от получения воли такой ценой». Однако вынести одиночку и нравственные страдания молодому парню было невыносимо – он предпринял попытку самоубийства. Надзиратели помешали ему, и Сиуду поместили вместе с другими, арестованными по новочеркасскому делу. Суд дал неуступчивому рабочему двенадцать лет лишения свободы.
На зоне Сиуда проявил такие свои замечательные качества, как исключительное чувство собственного достоинства, солидарность с товарищами, осознание необходимости (во имя павших и живущих) сохранить и передать память о новочеркасском восстании – смертельный упрек правящей системе, вдохновляющий пример для борцов за свободу. Он писал: «Я долгие месяцы и годы провел в камерах следственного изолятора КГБ, Новочеркасской тюрьмы, в концлагере с активными участниками последующих (после его ареста – П.Р.) событий новочеркасской трагедии. Я непременно стремился восстановить по крупицам ход событий. Проверял и перепроверял, сопоставлял каждый факт, мельчайшие подробности. Поэтому могу ручаться за точность изложения». Так из множества бесед, разговоров, изучения немногих доступных документов рождалась героическая и страшная картина событий 1-2 июня 1962 года. Два дня свободы, два дня восстания, рабочий класс, поднявшийся с колен и – чудовищная жестокость власти, множество погибших, многие десятки раненых и посаженных – вот плата за мятеж. Этот режим, как и все деспотические режимы, опирался на страх, насилие и беспамятство. Несогласных – уничтожить, думающих – заставить перестать думать, помнящих – заставить забыть, молчать и бояться! Но Сиуда не желал ни бояться, ни молчать, ни бездействовать. Жертва и сын жертв коммунистического режима, потомственный революционер, он был по природе борцом, хранителем исторической памяти, свидетелем и обличителем на процессе истории. Находясь в лагере, он вместе со своими товарищами вел каждодневную борьбу за человеческое достоинство: «Мы сумели добиться увольнения из органов МВД зверствовавшего опера из концлагерной спецчасти, добиться открытия вечерней школы с преподавателем из заключенных. В то же время мы не были покорно внемлющими на оболванивающих политзанятиях. Однажды замполит майор не выдержал и, вызвав меня в кабинет, запретил впредь присутствовать на них».
В 1966 году, после падения Хрущева, посаженных новочеркасцев постепенно досрочно освободили. Сиуду, как наиболее непреклонного, - одним из последних. Всю жизнь рядом с Петром Петровичем, поддерживая его всеми силами, были две поистине героические женщины: мать Марфа (отчества, увы, не знаю) и жена Эмма Ивановна. Верные друзья, помощницы, отважные и самоотверженные. Они помогали ему не пасть духом в самых чудовищных ситуациях.
Всю свою последующую жизнь Петр Сиуда посвятил сохранению и распространению памяти о новочеркасских событиях 1962 года, которая, как он справедливо полагал, является не просто долгом перед павшими и делом совести, но и орудием в борьбе за рабочую революцию. В отличие от многих жертв ленинско-сталинско-хрущевского режима, униженно просящих у наследников этого режима о реабилитации и материальных благах лично для себя, Сиуда выступал не за себя, а за всех, не только за восстановление правды о прошлом, но за изменение настоящего и будущего, не за «шкурные интересы», а за принцип. И, как всегда, не щадил себя и не оглядывался на то, что дозволено начальством. В одном из обращений Петр Петрович писал: «Если не будут реабилитированы жертвы Новочеркасской трагедии и участники выступлений трудящихся, то власть имущие чиновники оставят за собой право вновь и вновь против трудящихся, групп общества, при их выступлениях в защиту своих прав и свобод, бросать войска, органы насилия, право подавлять их танками, огнестрельным оружием». Сиуда выступал за полную открытость в этом вопросе, за осуждение (хотя бы моральное) преступников и восстановление памяти о героях и жертвах восстания. Отчетливо запали ему в душу откровенные слова, сказанные однажды в лагере одним чекистом: «КГБ – это не родная матушка, а вооруженный отряд партии!». Он не раз повторял письменно и устно в общении с нами эти зловещие слова.
В 1979 году, когда советские войска вторглись в Афганистан, Сиуда не стал молчать. Он написал письма с протестом в Верховный Совет СССР и в ЦК КПСС. Поразительно, но в рабской и молчащей стране он вел себя как свободный человек – ибо был им. Власти были в недоумении – что делать? Скажем, протестовавшего против интервенции академика Сахарова пришлось сослать в Горький – но то был известный всему миру академик и диссидент. С Сиудой обошлись проще: подкараулили на улице ночью и долго били ногами по голове, устроив тяжелое сотрясение мозга. Жена, притащив его на себе домой, еле выходила.
Но вот наступили перестроечные времена – и правда о Новочеркасске 1962 года оказалась востребованной. Пятидесятилетний, больной человек – Петр Петрович – точно юноша, развил огромную активность. Его жизненный опыт, знания, серьезность, несгибаемость, самоотверженность, воинствующий идеализм, колоритный «народный» язык, честность и принципиальность производили сильное впечатление на окружающих. Казалось, что этот хрупкий, пожилой человек не знает ни возраста, ни страха, ни усталости. Он один заменял в общественном движении целую маленькую армию. Помню, как он поразил меня при первом знакомстве. А Александр Шубин, один из основателей возрождающегося анархического движения в СССР конца 1980-х годов, вспоминал о Сиуде: «Нас вдохновляла эта работоспособность и самоотверженность, доходящая до аскетизма». И в самом деле, о себе он не думал, за себя не боялся. На что и как он жил? Трудно сказать. Быт его был вполне спартанским. И при всем том фанатиком он не был, сохраняя трогательную человечность, уважение и внимание к живым людям. Меня, например, он ласково и иронично всегда называл «тезка». Все силы он отдавал борьбе за правду, за социальную революцию. Почти всю свою жизнь Петр Петрович называл и считал себя истинным, беспартийным большевиком (в память об отце?) и боролся против КПСС и партократического государства. Лишь в самом конце своей жизни – в 1989-1990 годах, отчасти под влиянием общения с нами – анархистами из Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС), а до того – клуба «Община», и, может быть, под влиянием происходящего в стране, он осознал себя анархо-синдикалистом, вступил в КАС.
Будучи вдвое-втрое старше нас, юных анархистов, и являясь в наших глазах живой легендой революционного рабочего движения, Петр Петрович никогда не ставал в менторскую позу «учителя жизни»: он признавал лишь абсолютно равноправные, дружеские отношения. Его авторитет был чрезвычайно высок, но сам он никогда не пользовался этим. Он прощал человеческие слабости и идейные несогласия, не прощая только трусости и двуличия. Помню, он приехал в Москву в начале мая 1989 года, когда происходил первый съезд КАС, но на съезд не попал. Накануне на Арбате открылся «Фестиваль независимой печати» (он проходил в форме несанкционированной раздачи и продажи самиздата), и милицией были арестованы несколько человек – среди них и Сиуда. Так, наш первый, полуподпольный, съезд он встретил в милицейском участке.
Многочисленные письма, поездки, обращения, выступления на митингах и собраниях, сбор и распространение исторических свидетельств, изготовление (на машинке) и распространение множества листовок – такой была непредставимо кипучая жизнь Сиуды в 1988 - начале 1990 года. Исторический свидетель, оратор, организатор рабочего синдикалистского движения на юге страны, обличитель режима, критик КПСС, либеральных сил («Демократического Союза»), националистов («Памяти»), неосталинистов – во всех этих амплуа выступал Петр Петрович. Его голос был хорошо слышан в сумятице общественной борьбы. За считанные месяцы, по собственному признанию, Сиуда изготовил и распространил несколько тысяч листовок тридцати наименований, разослал сотни писем, способствовал созданию многих общественных и рабочих инициатив. В КАС привели его неприятие как диктатуры КПСС, так и рыночных реформ. Отрицание как государственного чиновничества и полицейского государства, так и капитализма, борьба за освобождение рабочих из-под ига всех диктатур, привели Сиуду в ряды анархо-синдикалистов – движения, ориентированного на свободу, самоуправление и социальную справедливость. В феврале 1989 года Сиуда писал в одном из своих писем: «Я предельно отрицательно отношусь к КПСС, утверждаю, что она не только ничего общего не имеет с Октябрем, большевизмом-ленинизмом, но и преступна в отношении них». Для того времени эта позиция была радикальной и выстраданной, но позднее она корректировалась Сиудой в сторону более критического отношения к большевизму.
Правда о новочеркасских событиях 1962 года, привнесенная Сиудой в накаленную и неопределенную идейную атмосферу 1988 года, произвела эффект разорвавшейся бомбы, разом поставив большевистский «пролетарский» режим в один ряд с палачом рабочих Николаем Кровавым. Спецвыпуск «Общины» - ведущего анархического журнала перестройки - целиком посвященный этим событиям и составленный по материалам Сиуды, вышел (на машинках – в виде пачек папиросной бумаги) фантастическим для самиздата тиражом в двести экземпляров и мгновенно разошелся по неформальным группам. Информация проникла и в «большую» печать. Стали появляться статьи, позднее – сниматься фильмы. Кровавая драма 1962 года стала, благодаря подвижничеству Петра Петровича Сиуды, фактом общественного сознания, одним из важных аргументов в общественных дискуссиях. Распространяя информацию о событиях 1962 года, направляя «наверх» обращения с требованием реабилитации жертв этих событий, Сиуда продолжал свое расследование. В самом конце жизни он пытался ответить на один из самых жутких вопросов: куда делись десятки раненых людей, которые, вскоре после расстрела второго июня, вдруг разом исчезли из больниц и госпиталей города? Вероятно, именно приближение к ответу на этот вопрос стоило Петру Петровичу жизни. Накануне гибели он говорил, что нашел следы захоронений этих людей и даже общался с бульдозеристом, заживо закапывавшим их в землю.
Другой темой, активно волновавшей Сиуду, была борьба с формирующимися в СССР в 1989-1990 годах полуподпольными неосталинистскими организациями. В конце 1988 года он писал: «Сегодня приходится констатировать факт реального становления и развития неосталинизма». Неосталинизма, связанного со спецслужбами и властями, активно проникающего в рабочее движение. Изучение этой тревожной тенденции и бескомпромиссную борьбу с ней Петр Петрович считал своей важной задачей.
Еще одним центральным направлением его борьбы была организация рабочего движения, активная листовочная кампания. Тысячи листовок размножались и распространялись им и его товарищами. Так, 2 января 1989 года на проходной НЭВЗа (того самого!) Сиуда и его друзья раздали две с половиной сотни листовок. Все эти направления деятельности: распространение правды о событиях 1962 года, борьба с неосталинистами, националистами, либералами, беспощадная критика КПСС и ее «псарни» (по его выражению) – КГБ, создание рабочего движения, поиск активистов-единомышленников в разных городах, выступления на митингах, конференциях и в печати (в «Общине», например, регулярно печатались его материалы: помимо спецвыпуска о Новочеркасске (июнь 1988 года), в номерах 22, 25, 27), колоссальная переписка – все это было для Сиуды разными сторонами одного революционного дела. Борьбой за правду, за справедливость, за свободу.
В одной из статей в «Общине» (13 декабря 1988 года, №22) Сиуда писал: «Каждый должен быть готовым в первую очередь жертвовать и рисковать, но ни в коем случае не жертвовать и не рисковать другими». Сам он привык к риску. Он был слишком заметен, слишком неуступчив, неудобен – и для новой власти, и для палачей 1962 года, и для спецслужб, и для неосталинистов. Ему не раз угрожали – но, разумеется, безуспешно. Его не казнили в 1962-м, не добили в 1979 году. В третий раз били наверняка. «Петя, тебя грохнут», - предупреждала его жена в начале 1990-го года. «До 28-й годовщины не доживешь», - вторили ей «неизвестные доброжелатели» по телефону. И слово свое сдержали.
5 мая 1990 года Петр Петрович Сиуда был найден умирающим ночью на улице Новочеркасска в луже крови. Обстоятельства его гибели не оставляют сомнений – это было продуманное убийство, за которым, вероятно, стояли «органы». Вскрытие тела проводилось втайне от семьи и от независимых экспертов, при закрытых дверях. Результаты официальной медицинской экспертизы были явно фальсифицированы. На теле были обнаружены следы насилия. Исчез дипломат с важными документами, который был при Петре Петровиче в ту ночь. Такой финал, наверное, был предопределен.
Что было потом? Лидеры КАС из Москвы летали на похороны в Новочеркасск, был небольшой митинг у проходной НЭВЗа, слабые требования «общественности» разобраться. Но кто и с кем будет разбираться? Мы, группа московских анархистов, посетивших Польшу летом 1990-го года, писали на асфальте перед советским консульством в Гданьске на трех языках злые, но бессильные слова: «КГБ – убийца!». Были угрозы жене Петра Петровича, Эмме Ивановне, убить и ее. Поспешно прятались убийцами «концы в воду». Запугивались свидетели (и их удалось запугать).
К несчастью, мне мало удалось пообщаться с Петром Петровичем – это было всегда по делу – во время его недолгих наездов в Москву в 1988-1990 годах. И, конечно, я много важного не знаю о нем. Но знаю одно – главное. В наше время неподлинности и фальши можно быть настоящим человеком. Можно быть воином в поле, даже если ты один. Можно не бояться и не молчать, когда все боятся и набирают в рот воды. Можно говорить правду, когда все лгут. Можно быть свободным и в лагере. Расплата за это – жизнь. Закончу словами из старой революционной песни, наверняка, пришедшимися бы по вкусу Петру Петровичу:
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых.
Петр Рябов