Лев Консон: "Краткие повести"

Эта превосходная и жуткая книга о сталинских лагерях  мало кому известна. Между тем, ее автор не уступает Шаламову. Короткие новеллы и зарисовки из ада полны странной и дикой красоты - красоты людей и, как ни странно, природы.

Это книга о бесконечном унижении.

Лагеря среди прочего предназначались для уничтожения неординарных людей. Неортодоксальное мышление, в чем бы оно не заключалось, приводило именно туда, оттого и масса ярких необычных человеческих типов - их множество у автора. Среди них те, кто мог бы при другом развитии истории стать крупными политическими лидерами, среди них блестящие интеллектуалы и даже странный человек из затерянной в тайге полуязыческой секты.

"...Так вот его и звали — то Сашей, то Глебом. Худой, среднего роста, чуть сутулый, прихрамывал. Мне он запомнился смуглым, черноволосым, но, говорят, он блондином был. Глаза большие, темные, сверлящие. Я его взгляд затылком чувствовал. Подходил он тихо, по-кошачьи. Губы тонкие, улыбка холодная, стеклянная, неопределенная. Мир видел в ярких красках и, конечно, парень он был незаурядный. Наверное, перед взглядом вот таких худышек трепетали здоровые лбы на громадных парусниках".

"...У Тимки были большие голубые глаза. Повели Тимку в изолятор, а я провожать его пошел. Был солнечный день. Посмотрел Тимка большими голубыми глазами в огромное синее небо и сказал: Мир-то какой большой, а жить негде".

...С Алексеевым же другое. Тут нет ситуации. Тут все другое. Совсем иное видение, иная цивилизация... "Стал учиться этой науке. Иду по следу. Петли распутываю. Случалось убивать. Только не сразу так просто получаться стало. Теперь мне нож и палка ни к чему. Я вот этими руками, что хочешь сделаю. А тогда не умел".

Но первыми гибли самые сильные и смелые - гибли от рук охраны и уголовных. Выживали те, кто умел смиряться с насилием.

Смелые и решительные политзэки гибли, не успев создать коллективы, противостоявшие администрации. После их смерти, выжившие - сотни мужчин, многие из которых прошли войну, молча наблюдали, как два десятка уголовных (на них опирались и их поддерживали администрация и охрана) насиловали молоденьких девушек.

Лишь ближе к концу эпохи массовых репрессий украинские и прибалтийские партизаны, как и СССРовские ветераны второй мировой войны, стали создавать подпольные группировки и уничтожать врагов. Кроме того, руководство совершило ошибку, одно время изолировав политиков от уголовных и дав, таким образом, первым передышку от уголовного террора и время для создания собственных боевых коллективов.

Лагеря ставили под вопрос легитимность и осмысленность всех существующих на воле идеалов, идеологий и принципов воспитания. Эти идеологии и принципы оказались неспособны обеспечить выживание и сопротивление. Близким товарищем еврея Консона и соратником по повстанческой группе становится парень, воспитанный в казачьих союзах эмигрантов - антисемитских и авторитарных группировках :

"Голод, страх. Вот потому и потянулись литовцы к литовцам, украинцы к украинцам, безумцы к безумцам, подонки к подонкам, корейцы к корейцам... У нас тоже группа была. Все молодые и совсем разные. Был испанец, еврей, западный украинец, русский из Маньчжурии, потом из Башкирии Пашка Первушин и Колька Купцов — из Харькова. Нас собрали из разных лагерей. Мы к тому времени уж лет по пять отсидели с уголовниками. Всех нас можно упрекнуть в беспринципности, но в той жизни были другие законы. Там все другим было. Там и другом становился не тот, кто исповедывал схожие взгляды, а тот — кто потеснился на нарах, с кем докурил окурок, кто нашел в себе силу не отщипывать от твоей пайки, когда тебя не было рядом с ней. Высшим достоинством в наших глазах была способность человека противостоять голоду, насилию. Другого критерия мы не имели. Национальность, идеология в счет не шли. Да и не было у нас тогда идеологии, мировоззрения. А то, что нам досталось от родителей и школы, оказалось полностью непригодным".

Пережитый опыт привел автора к глубокой рефлексии. Вряд ли он простил себе унижение, изнасилованных уголовниками девушек, беспомощность, неоказание помощи товарищу (впрочем,в других случаях помощь оказывалась, а примкнуть к сопротивлению способен далеко не каждый), глумление уголовников и охраны. Но книга стала исповедью и, может быть, она облегчила его ношу.

Лев Консон был арестован в 1944, в 16 лет, вышел на волю только после смерти Сталина. Всю жизнь проработал токарем: крупный писатель, он был квалифицированным рабочим по своей профессии. Ближе к концу книги появляется несколько эпизодов в Израиле, куда автор эмигрировал в 1981.

...Старик-эмигрант, работавший на станке, разбил очки. Поднимает их с пола - они рассыпались, растеряно трет глаза - работу надо закончить, деталь должна быть сделана, но он совершенно слеп без очков. Молодые израильтяне сбиваются кучку, смеются. Беспомощный старый оле хадаш (новый эмигрант- иврит), руси, слепой как крот, ему тяжело - отличный повод для веселья и глума...