Альфредо Мария Бонанно (Alfredo Maria Bonanno) – участник итальянского анархистского движения уже более тридцати лет. 20 февраля 2004 года его приговорили к шести годам тюрьмы и штрафу в 2000 евро за «вооруженное ограбление» и другие «преступления». Это был финал «процесса Марини» (названного по имени судьи), который длился почти девять лет. В ходе этого процесса десятки итальянских анархистов были обвинены в участии в выдуманной властями подрывной организации, лидером которой якобы был Бонанно.
Бонанно являлся одним из участников издательства «Anarchismo», публиковался во многих анархических журналах. Его наиболее известные труды – «Вооруженное счастье» (Gioio Armada, 1977), «Анархическая напряженность» (La tensione anarchica, 1998) и «От бунта до восстания – анархический анализ перспектив против постиндустриального капитализма» (1988).
Приводящаяся ниже речь Бонанно была опубликована в качестве приложения к его книге, в которой он касается множества тем и которая, к сожалению, пока не переведена на русский язык. Мысли Бонанно двадцатилетней давности сейчас, в связи с беспорядками во Франции и увеличением «немотивированного насилия» в нашей повседневной жизни, актуальны как никогда. Возможно, мы не готовы принять все его выводы, возможно, его методы нам не понравятся. Но главное не выводы, а сами вопросы, которые он ставит. К сожалению, среди анархистов не много тех, кто предпринимает реальные попытки глубокого анализа проблемы современности, поэтому взгляды Альфредо Марии просто невозможно обойти стороной.
Речь, произнесенная на конференции анархистов в Милане 13 октября 1985 года.
Конференциям, подобным этой, присуще странное противоречие между их формальным аспектом, вроде нашего прекрасного зала (хотя это вопрос вкуса), или нас самих, разделенных на оратора, выступающего сверху, и множество товарищей, находящихся внизу, и существенным аспектом обсуждаемой проблемы или, скорее, проекта, предполагающего разрушение всего этого. Похоже на случай, когда кто-то хочет делать две вещи одновременно.
Это противоречие присуще самой жизни. Мы вынуждены использовать инструменты правящего класса для осуществления подрывного и разрушительного проекта. Мы сталкиваемся с совершенно неприемлемой ситуацией, и в наших умах остается только проект мечтаний.
У анархистов много проектов. Обычно они созидательны, но в сердце этой созидательности лежит проект разрушения, который является не только мечтой или ночным кошмаром, в нем есть нечто, основывающееся на действительных социальных процессах и удостоверяемое ими.
Мы должны иметь в виду, что наше общество, раздираемое противоречиями, движется, если и не в направлении финального разрушительного взрыва, то, по крайней мере, к ряду менее масштабных потрясений.
В своих кошмарах простой человек представляет себе восстание так: вооруженные люди, горящие машины, разрушенные здания, плачущие младенцы, матери, ищущие пропавших детей. И основная проблема именно в том, что у многих анархистов также нет четких представлений по этому вопросу. Когда я говорю с товарищами о проблемах мятежа и революционной борьбы, я понимаю, что у них в головах те же самые схемы. Они воображают баррикады XIX века, Парижской Коммуны или Великой Французской революции.
Несомненно, мятеж включает в себя все это, но в то же время, процесс мятежа и революции – это нечто большее. Давайте откажемся от идеи мятежа с баррикадами и посмотрим, как инструмент «восстания» может быть использован в сегодняшней реальности, в реальности, подверженной быстрым и глубоким изменениям.
Сегодня мы не в 1830, не в 1848 и не в 1871году. Мы живем в мире, в котором промышленное производство находится в состоянии трансформации, в ситуации, которую обычно называют «постиндустриальной». Некоторые товарищи, рассмотрев коренные изменения, произошедшие в производстве, сделали вывод, что старые революционные модели теперь уже не являются верными, и необходимо найти новые пути, которые не только заменят эти модели, но даже отвергнут их и предложат новые формы политического действия.
Кто-то однажды сказал, что «талант революционера – это способность захватить сколько возможно будущего, сохранив то, что осталось от прошлого», то есть соединить нож предков с компьютером потомков. Как это сделать?
Мы не ностальгируем по миру, в котором человек нападал на врага, держа нож в зубах, но мы считаем, что революционные инструменты прошлого до сих пор полезны. Способность людей найти под руками простые средства для противодействия репрессиям представляет собой силу всех народных восстаний.
С капиталистическим проектом всегда что-нибудь не в порядке. Каждый, кто хоть раз занимался экономическим или политическим анализом, вынужден это признать. Утопия капитализма технически ошибочна – она стремится соединить три взаимно противоречивые цели: 1) защиту благополучия меньшинства, 2) эксплуатацию большинства на грани выживания, и 3) предотвращение восстания последних под лозунгом защиты их собственных «прав».
Критические ситуации, в которые капитализм периодически попадал, вынуждали его находить все новые решения этой проблемы. В качестве относительно недавнего примера можно указать на кризис перепроизводства в США между мировыми войнами. Как капитал с ним справился? Путем внедрения массового потребления – другими
словами, предлагая проект интеграции и участия, который привел, после Второй Мировой войны, к расширению потребления и, следовательно, к росту производства.
А почему этот кризис был столь серьезен для капитала? Потому, что до последнего времени капитал мог увеличивать производство только путем огромных инвестиций. Капитал был вынужден пользоваться «экономией от масштаба» – для необходимых перемен в производстве требовалось существенное участие финансового капитала. Для начала производства каждого нового предмета домашнего обихода требовались инвестиции в сотни миллионов долларов.
Призрак перепроизводства грозил капиталу, который был вынужден включать все большие слои населения в массовое приобретение. Было очевидно, что все это не могло продолжаться вечно, и рано или поздно игра должна была завершиться вспышкой социального насилия. На самом деле, множество попыток взаимного сотрудничества государства и капитала оказались недолговечными. Многие помнят, как 10-15 лет назад экономисты поддерживали идею планирования, уверяя, что таким образом можно обеспечить всех рабочими местами. Все это развеялось, как дым. Следующий шаг, предложенный капиталом – внедрение государственных структур в капиталистическое управление, то есть, превращение государства из вооруженного защитника интересов капитала в продуктивный элемент внутри самого капитализма. Другими словами, государство стало кассиром банкира. Таким образом, противоречия экономической конкуренции, которые уже казались смертельными, смогли быть предотвращены путем вовлечения пролетариата в массовое потребление.
Сегодня мы сталкиваемся с другой ситуацией. И следует поразмышлять над ее важностью, потому что перед лицом новых репрессий и технологий поддержания общественного консенсуса, нам, в то же время, открывается перспектива, делающая возможным новый революционный проект.
Итак, что отличает постиндустриальную реальность от индустриальной?
Я буду отображать именно «тенденции развития». Речь, конечно, не идет о том, что капитал внезапно решил провести в кратчайшие сроки преобразования в центрах управления производством. Это был бы фантастический, нереальный проект. Но на самом деле, нечто подобное уже наполовину произошло.
Мы должны иметь это в виду, когда говорим о постиндустриальной реальности, потому что кто-то из товарищей может сказать: «Подождите, я живу в самой отсталой части Сицилии, где даже сегодня каждое воскресенье бригадиры появляются на площади и предлагают рабочим трудиться за зарплату в 5000 лир (120 рублей) в день». Конечно, бывает и хуже. Революционеры не должны забывать об этом, но в то же время мы должны хорошо знать наиболее прогрессивные направления капиталистического проекта. Потому что если мы уделяем внимание только наиболее отсталым направлениям, то являемся уже не революционерами, а просто реформистами, которые способны лишь подталкивать властные структуры к совершенствованию капиталистической системы.
Реальность индустриализма, несомненно, основывалась на капитале, на концепции центра производства, где находятся инвестиции, которые должны быть значительными. Сегодня, вместе с новыми технологиями программирования, любое изменение капиталистического производства становится достаточно простым делом – весь вопрос только в замене компьютерных программ. В прошлом, для освоения нового производства было необходимо заменить всю производственную линию, так как 100 рабочих не могли немедленно справиться с новым проектом. Сейчас, когда два автомата заменяют сотню рабочих, вся линия может быть модифицирована путем замены одного ключевого элемента. Простая операция компьютерной программы преобразует современный автомат в автомат завтрашнего дня без больших затрат. С точки зрения производства, мощность капитала основана уже не на финансовом капитале, инвестициях, а на интеллектуальном капитале, на том огромном накоплении производственных возможностей, которое осуществляется в области компьютерных наук.
Капитал уже не должен вкладывать огромные инвестиции или создавать запасы сырья для возмещения первоначальных затрат. Он не должен оказывать давление на рынок и может распределить производство по обширной территории, избегая создания крупных промышленных центров. Он может предотвращать загрязнение окружающей среды. У нас могут быть чистые моря, чистый воздух и более разумное распределение ресурсов. Товарищи, подумайте, сколько экологи дали капиталистами того, что может быть использовано против нас в будущем. Скорее всего, мы увидим рассредоточение производства и исчезновение таких крупных промышленных центров, как Джела, Сиракузы, Генуя или Милан. Компьютерная программа в каком-нибудь миланском небоскребе сможет запускать производство в Мельбурне, Детройте или в любом другом месте.
Капитал, конечно, способен создать лучший мир, качественно иную, лучшую жизнь. Но для кого? Точно не для всех. Если бы капитал действительно был способен достичь качественного улучшения жизни для всех, мы могли бы идти домой и поддерживать капиталистическую идеологию. Но нет сомнения в том, что другой мир может быть реализован только для немногих, и что привилегированный слой будет более ограниченным, чем был в прошлом. Привилегированные будущего окажутся в том же положении, в каком находились тевтонские рыцари средних веков. Те поддерживали идеологию, целью которой было создание меньшинства «равных», именно «равномерно привилегированных» внутри замка, окруженного стенами и бедняками, которые, несомненно, постоянно стремятся попасть внутрь.
Сейчас группа привилегированных – это не только крупные капиталисты, это обширный социальный слой, простирающийся вплоть до верхнего среднего класса. Мы можем назвать данный слой «включенным», он состоит из тех, кто заключил себя внутри замка. Станут ли они окружать себя стенами, колючей проволокой, армиями, охраной, полицией? Я так не думаю. Тюрьмы, гетто, репрессии – все, что мы сегодня видим в мире, в котором продолжают умирать под пытками наши товарищи – все это сильно изменится в ближайшие годы. Капиталистический проект развивается со скоростью геометрической прогрессии, темпами, несравнимыми со всеми предшествующими. Например, те перемены, которые произошли к 1968 году с начала 1960-х, сейчас происходят в течение всего нескольких месяцев.
Что же привилегированные постараются предпринять? Они постараются отсечь «исключенных» от «включенных» путем разрыва коммуникации между теми и другими.
Это центральная концепция репрессий будущего, концепция, которая, по моему мнению, должна быть изучена как можно основательнее. «Разрыв коммуникации» означает две вещи. Во-первых, конструирование «сокращенного языка» для «исключенных», абсолютно элементарного кода, которого будет достаточно для обслуживания компьютерных терминалов. Что-нибудь крайне простое для поддержания их спокойствия. Во-вторых, «включенные» должны быть обеспечены своим языком, чтобы их мир шел к утопии привилегий и капитала. Отсутствие общего языка станет настоящей стеной. Тюремной стеной, которую будет очень непросто преодолеть.
Данная проблема включает в себя множество интересных аспектов. Во-первых, положение самих «включенных». Давайте не забывать о том, что в мире привилегированных окажутся люди с прошлым революционным опытом, и, возможно, новое положение их не устроит, они почувствуют себя задыхающимися в тевтонском замке. Они станут «возвращенцами», теми, кто покинул свой класс. Кто был «возвращенцем» вчера? Я сам, к примеру, тоже когда-то был частью класса привилегированных, и я отказался от него, чтобы стать «товарищем среди товарищей». Что я принес с собой? Свою гуманистическую культуру, «культуру идеологий». Я могу дать вам только слова. Но «возвращенец» будущего, бунтарь, который покинет класс привилегированных завтра, принесет с собой технологию, принесет множество вещей, полезных с революционной точки зрения.
А «исключенные»? Будут ли они продолжать хранить молчание? Но что они вообще могут просить в положении, когда коммуникация разорвана? Чтобы просить что-нибудь, надо вначале знать, что просить. У меня не может быть представления о страдании и нехватке того, о существовании чего я не знаю, что для меня ничего не значит и что не стимулирует моих желаний. Постепенные реформы, стремление к более приемлемым условиям жизни и снижению уровня репрессий и эксплуатации становятся совершенно устаревшими из-за разрыва коммуникации. Реформизм был основан на общем языке, который существовал между эксплуататором и эксплуатируемым. Но когда языки разные, ничего нельзя просить. Я не могу интересоваться тем, чего я не понимаю, о чем я ничего не знаю. Реализация капиталистического постиндустриального проекта будущего, как его обычно представляют, будет основана на сохранении молчания эксплуатируемых. Этот проект даст им код поведения, основанный на очень простых элементах, позволит им пользоваться телефоном, телевидением, компьютерами и всеми другими объектами, которые обеспечивают основные, первичные нужды «исключенных», и одновременно гарантирует, что они будут оставаться под контролем. Это будет скорее безболезненной, чем кровавой процедурой. Пытки подходят к концу. Больше не будет пятен крови на стенах, пытки сохранятся только для особых случаев. Покров безмолвия повсеместно окутает «исключенных».
Однако во всем этом есть один изъян. Бунт человека не основан только на нужде, на осознании нехватки чего-либо и борьбе за это. Думая так, мы следуем концепции иллюминатов, которую затем развивали английские утилитаристы – Бентам и другие. На протяжении последних полутораста лет идеология нашей пропаганды базировалась на рационалистических принципах, утверждая, что мы имеем право владеть чем-либо, чего нам недостает, потому что все равны. Но, товарищи, вместе с общим языком они уничтожат и понятия о равенстве, человечности и братстве. «Включенные» завтрашнего дня не будут чувствовать «исключенных» людьми, подобными себе, те станут для них чем-то «другим». «Исключенные», живя снаружи тевтонского замка, не будут видеть во «включенных» возможных братьев послереволюционного будущего. Они станут двумя разными сущностями. Так же я сегодня воспринимаю свою собаку «другой», потому что она мне не говорит, а лает. Я, конечно, люблю свою собаку, она полезна для меня, она меня охраняет, виляет хвостом, но я не могу представить себе борьбу за равноправие между человеческой и собачьей расами. Это за пределами моей фантазии. Трагично, что разделение языков станет возможным в будущем. Что предназначается для «исключенных», что составит основу упрощенного кода? Мы видим это уже сейчас: звуки, образы, цвета. Ничего от традиционного кода, основывавшегося на слове, анализе, общности языка. Обратите внимание, на традиционном коде был построен весь иллюминатский и прогрессистский дискурс о преобразовании реальности, он до сих пор является основой революционной идеологии, как авторитарной, так и анархической (что касается отправной точки, между ними пока нет разницы). Мы, анархисты, до сих пор связаны с прогрессистской идеей о способности совершать изменения с помощью слов. Но если капитал отсечет слова, все станет по-другому. Мы все знаем, что многие молодые люди сегодня вообще не читают. На них можно воздействовать через музыку и изображения (телевидение, кино, комиксы). Эти техники предоставляют властям замечательные возможности – они достигают иррациональных чувств, существующих внутри нас. Другими словами, значение рациональности как средства убеждения и развития самосознания, могущего вести нас против классового врага, будет стремительно уменьшаться.
Итак, на какой основе станут действовать «исключенные» (а они, несомненно, будут продолжать действовать)? На основе сильных иррациональных импульсов.
Товарищи, я вас убеждаю подумать о некоторых явлениях, которые происходят уже сегодня, особенно в Великобритании, в стране, которая с капиталистической точки зрения всегда была в авангарде истории и до сих пор находится в таком положении. Это явления стихийных, иррациональных бунтов.
Сейчас мы должны четко понимать разницу между бунтом и восстанием. Бунт – это движение с сильными иррациональными мотивациями. Он может начаться по любому поводу – от того, что какой-то парень был арестован на улице, от того, что полицейские кого-то убили во время налета или даже из-за драки между футбольными фанатами. Мы не должны бояться данного явления. Вы знаете, почему нам страшно? Потому, что мы следуем идеологии прогресса и просвещения, потому, что мы верим в вещи, гарантирующие нашу правоту, и считаем этих людей безрассудными, даже фашиствующими, провокаторами, которые должны молчать во что бы то ни стало.
В будущем число иррациональных и немотивированных разрушительных бунтов станет возрастать. Я чувствую, что перед лицом такой реальности среди товарищей распространяются страх и желание возвратиться к методам, основывающимся на ценностях прошлого, на рациональной способности познания. Но я не верю, что этими методами можно будет пользоваться еще долгое время. Конечно, мы будем продолжать писать статьи и книги, применять анализ, но людей с языковыми средствами, необходимыми для их прочтения и понимания, будет становиться все меньше.
Какую задачу должны поставить мы перед собой? Продолжать убеждение с использованием методов прошлого? Или постараться сместить стихийные мятежные ситуации в более эффективном направлении, в котором станет возможно атаковать не только «включенных», остающихся внутри тевтонского замка, но и сам механизм, разрушающий общий язык? В будущем мы должны работать в направлении создания революционных инструментов, которые могут быть «прочитаны» «исключенными».
Давайте говорить ясно. Мы не можем поставить себе заведомо невыполнимой задачи – создания альтернативной школы, снабжающей рациональными инструментами людей, уже не способных воспользоваться ими. Нам нечем заместить работу, когда-то проводившуюся оппозицией, когда все, что требовалось – это общий язык. Сейчас, когда владельцы и администраторы рационализации разорвали коммуникацию, мы не можем создать альтернативы. Это было бы подобно многим иллюзиям прошлого. Мы можем просто воспользоваться теми же инструментами (образами, звуками и т.д.), чтобы передать идеи, способные превратить ситуацию бунта в восстание. Это та работа, которую мы можем делать, которую мы должны начать делать сегодня. Именно так мы намереваемся начать мятеж.
Вопреки тому, что многие товарищи считают нас устаревшими пережитками XVIII века, я верю, что мы действительно способны перекинуть прозрачный воздушный мост между орудиями прошлого и работой будущего. Конечно, его не просто будет построить. Первый враг, который должен быть уничтожен, находится внутри нас – это наша антипатия к пугающим ситуациям, неясным отношениям и рассуждениям, непонятным таким старым рационалистам, как я.
Необходимо приложить усилие. Многие товарищи призывали к атаке в духе луддитов 150-летней давности. Действительно, нападение всегда великолепное дело, но луддизм уже в прошлом. У владельцев первых фабрик был общий язык с пролетариатом, который сопротивлялся внутри них. Первые ели, вторые голодали, но эта разница не столь существенна, когда есть общий язык. Сегодняшняя реальность трагично иная. Необходимо создать такие условия, чтобы бунт будущего был подготовленным. Но мы не можем просто готовить себя психологически, и, пройдя духовную тренировку, оказаться со своими флагами в реальной ситуации. Пролетариат, или, если хотите, бунтующие «исключенные», оттолкнет нас как странных и подозрительных гостей извне. Что у нас может быть общего с теми, кто анонимно сражается против абсолютной бесполезности своей собственной жизни, а не из-за нужды или недостатка? С теми, кто восстает, даже имея дома цветной телевизор, видео, телефон, множество других объектов потребления, кто не голоден… но все же восстает? Что мы можем сказать им? Может то, что анархические организации утверждали в прошлом веке? Мятежный дискурс Малатесты? Все это устарело. Мы должны найти другой путь, и очень быстро.
И, в первую очередь, другой путь должен проявиться через нас самих, через преодоление наших старых привычек и нашей неспособности понимать новое. Будьте уверены, власть прекрасно это сознает и воспитывает покорность у новых поколений посредством посланий, обращенных к подсознанию. Но эта покорность – иллюзия.
Когда мятеж вспыхнет, мы не должны присутствовать в качестве зрителей, и, являясь анархистами, просто получать удовольствие от созерцания беспорядков. Мы обязаны являться реализаторами проекта, который заблаговременно был подготовлен во всех деталях.
Каким может быть проект мятежа? Это проект организации «исключенных», который больше не основывается на идеологии, на старых рассуждениях о классовой борьбе, он основывается на чем-то непосредственном, связанном с реальностью, с разными реальностями. Должны возникнуть особые области, где создадутся напряженные ситуации. Если контакт с ними будет по-прежнему строиться на идеологической основе, вас просто оттолкнут. Контакт должен строиться на другой основе. Это не может быть сделано большой организацией с традиционными иллюминатскими или романтическими претензиями на компетентность во множестве ситуаций, но только организацией подвижной, гибкой и способной приспосабливаться. Неформальная организация анархистов – особое сообщество товарищей, обладающих классовым самосознанием, но понимающих ограниченность старых моделей и предлагающих вместо них другие, более гибкие. Они должны затрагивать реальность, развивать ясный анализ, используя инструменты будущего, а не только инструменты прошлого. Давайте вспомним, что разница между инструментами будущего и прошлого заключается не в добавлении нескольких фотографий в наш журнал или придании юмористического, менее педантичного стиля нашим статьям – разница в настоящем понимании того, чем являются инструменты будущего, в их изучении и внедрении.
Неформальная организация, таким образом, пользуется простым дискурсом и не ставит перед собой больших задач, например, заявляя, что «цель любых наших действий – социальная революция, иначе какие же мы анархисты?». Не сомневайтесь, товарищи, социальная революция вовсе не находится за ближайшим поворотом, на нашем пути очень много таких поворотов, и вообще он очень длинный. Быстро осуществляемые предприятия, однако, даже ставя перед собой ограниченные задачи, способны заранее поразить цели, которые намечаются «исключенными». Организация, способная находиться «внутри» реальности разрушительного бунта в тот момент, когда он разворачивается, преобразует ее в объективную реальность восстания, указывая цели, средства и конструктивные выводы. Эта наша сегодняшняя задача. Другие пути для нас закрыты.
Конечно, все еще возможно идти по пути традиционных организаций, пропаганды, анархистского образования и обсуждений (чем мы сейчас и занимаемся), поскольку поставленный нами вопрос касается скорее тенденции, понимания капиталистического проекта в развитии. Но, как революционные анархисты, мы обязаны иметь в виду данную линию развития и готовиться с этого момента к преобразованию иррациональной ситуации бунта в революционную реальность восстания.
Перевод @-Company