«Варвары» – это сокрушительная критика итальянскими повстанческими анархистами книги, оказавшей огромное влияние на современное движение «антиглобалистов» – «Империи» Антонио Негри и Майкла Хардта. Это всего лишь небольшая часть текста, который полностью будет доступен на http://www.avtonom.org.
Криссо и Одотео
Кто-то заметил, что одним из самых величайших трюков Маркса было создание марксизма в качестве «лингва франка» – общепринятого языка. Со времен античности известно, что искусство убеждения состоит в способности использования речи или письма для создания определенного психологического эффекта у слушателя или читателя, эффекта, который выходит далеко за рамки спора. Многие марксистские выражения – и, ктото может сказать, «коварный шум» его прозы – очаровывали, терроризировали, создавали тысячи конкурирующих интерпретаций. Такие выражения, как «исторически детерминированные общественные условия», «извлечение прибавочной стоимости», «объективно контрреволюционные элементы», определенные журналистские техники и такие известные «перемены мест слагаемых» как «философия нищеты, нищета философии», обеспечили многих честолюбивых бюрократов и настоящих диктаторов запасом заранее приготовленных фраз, которые оправдывают их власть. Это предоставило также и социал¬демократам дымовую завесу, удовлетворяющую всех, кого радует соединение капитуляции на практике с радикализмом стиля. Во все времена было важно занять позицию человека, который знает свою область с научной точностью.
Сегодня тексты Антонио Негри играют эту же роль. Существует два «теоретических центра» того, что в журналистском новоязе называют «движением против глобализации», а именно: коллектив «Le Monde Diplomatique» и наш профессор из Падуи. Первый центр основал ежемесячное издание, названное по имени коллектива, организовывал конференции и семинары, публиковал книги и создал движение за налог Тобина («Аттак»). Второй был одним из первоначальных создателей «Potero Operaia» («Власть рабочих»), позже – «Autonomia Operaia» («Рабочая Автономия»), создал большую часть идеологии итальянских «операистов», а гораздо позже – теорию для солдатиков «Белых комбинезонов» (Tute Bianche), «Непокорных» (Disobedienti) и др. Читая любую листовку любого социального форума, можно, несомненно, найти следующие выражения: гражданское общество, множество (multitude), движение движений, социальная заработная плата, диктатура рынка, исход (exodus), неповиновение, глобализация снизу и т.д.
Популярность теории растет тогда, когда она служит определенным интересам и отвечает определенным потребностям. Книга Негри и Хардта является типичным примером в этом смысле. Наряду с разработками их «дипломатичных» французских кузенов, страницы «Империи» предлагают самый интеллигентный вариант левого крыла капитализма. Группы, которые ссылаются на нее, являются глобальной версией старой социал¬демократии и видоизменившимся вариантом сталинской бюрократии, при котором четкая иерархия должностных лиц заменена моделью сети, где власть лидера не так бросается в глаза. Короче, это компартия третьего тысячелетия, умиротворение современности, контрреволюция будущего. Появившись благодаря спаду рабочего движения, этот новый метод политики больше не имеет приоритетных областей для интервенции (какими были заводы и рабочие районы), и он предлагает более близкую территорию для честолюбивых амбициозных менеджеров, чем та, которой владели старые партийные секретариаты – взаимодействие со СМИ.
Постепенно поглотив социальное пространство, государство распорядилось удушить все творческое институциональным бременем – так появилось гражданское общество, украшенное идеологией среднего класса: филантропизмом, добровольной службой (в армии), движением в защиту окружающей среды, пацифизмом, анти¬расизмом, демократией. В море неудержимой пассивности консенсус постоянно требует инъекции политики. Непокорные политики со своими гражданами служат для этой цели. Умело играя значением слова (гражданин одновременно означает субъект государства, буржуа, гражданина Французской революции, субъект полиса, сторонника прямой демократии), эти демократы обращаются ко всем классам.
Граждане гражданского общества выступают против пассивности обывателей настолько же, насколько против открытой революции угнетенных. Они – чистая совесть государственных (или, как они предпочитают говорить, «общественных») институций, которая ввиду гражданского долга всегда зовет ментов, чтобы «изолировать буйных» во всех генуях. Участвуя в демократических мобилизациях «непокорных», государство может таким образом усилить и утвердить свой ультиматум: ты либо занимаешься диалогом с институциями, либо являешься «террористом», которого преследуют. «Движение движений» – законодательная власть, то есть социальная прибавка относительно законной власти, институционализирующая политическая сила, которая вмешивается в установленную политику – по понятиям Негри, это радикальная версия концепции «могущества» Спинозы. Его стратегия – постепенный захват всех институциональных пространств, все большего политического и профсоюзного консенсуса, легитимности, полученной благодаря предложению его способностей для посредничества и его моральной гарантии власти.
По оценке Негри, реальный субъект истории является странным продуктом тысячи метаморфоз (в начале – массовый рабочий, потом социальный трудящийся и сейчас ¬ «множество») и тысячи трюков. На самом деле, именно это является сущностью власти, даже если все, что мы увидим, служит доказательством обратного. Всего, что навязывает власть, мы на самом деле желали и добивались. Технологический аппарат объединяет коллективное знание (не его отчуждение). Политическая власть помогает низовым движениям (а не наоборот). В этом поучительном историческом видении все происходит согласно схемам самого ортодоксального марксизма. Развитие продуктивных сил – аутентичный маркер прогресса – постоянно попадает в противоречие с социальными отношениями и модифицирует общественные порядки в направлении эмансипации. Эти меры аналогичны классической немецкой социал¬демократии, привилегированным долгом которой было потопить революционный бой в крови и затем отдать пролетариат в руки нацистов. И иллюзия противоречия между политическими институциями и транснациональными корпорациями – это социал¬демократическая иллюзия, которую Негри разделяет с левыми государственниками из газеты «Le Monde Diplomatique».
В отличие от других социал¬демократов, для Негри защита «социального» национального государства уже невозможна, поскольку время данной политической формации прошло. Но это открывает еще более амбициозную возможность – европейскую демократию. С одной стороны, проблема власти в том, как усмирить социальные волнения, которые возникли из¬за кризиса представительной политики. С другой, «непокорные» ищут новые пути демократизации институций, делая движение более институциональным. Под густым дымовым занавесом лозунгов, под жаргоном, который одновременно любезничает и пугает, обнаруживается программа, которая является простой для капитала и блестящей для масс. Мы постараемся резюмировать ее.
ИСПРАВЛЕНИЕ СВОБОДЫ
Империя не ошибается. Империя – необходима. Но, к сожалению, Империя не является совершенной. Ее огромные возможности ограничены выживанием догм прошлого, от которых некоторые должностные лица пока не смогли избавиться, и бескомпромиссным сопротивлением, которое выдвигают те подданные, которые отказываются быть таковыми с величайшей решимостью.
Так же, как Маркс заявлял, что из развития промышленности, которого желает буржуазия, следует победа пролетариата, Хардт и Негри поддерживают точку зрения, что из развития Империи следует победа «множества». Таким образом, необходимо пройти этап Империи, чтобы преодолеть ее. Это не столько вопрос сопротивления ее процессам, сколько вопрос их преобразования, поручения данной задачи правильным людям! Формирование Империи является по¬ложительным событием, поскольку она обеспечит бесконечные возможности всем. Думать о действии иначе, думать о достижении абсолютного разрыва с имперским миром – это иллюзия, рожденная бессилием. «...Единственно возможной стратегией борьбы становится формирование мощной конститутивной контрвласти внутри самой Империи» – два эмиссара выдают без излишней фантазии. Кто может не узнать нот данной песни? Это, в конце концов, плагиат мрачного припева марксизмаленинизма: контрвласть множества против имперской власти, контримперия против Империи, контрглоб¬ализация против глобализации. И все же, кто может игнорировать сумасшедшее утверждение, что буржуазное государство должно бы¬ть завоевано и заменено пролетарским государством, что приведет только к установлению особенно отвратительных тоталитарных режимов?
Больше никто не может игнорировать тот факт, что, несмотря на самые благие намерения, контрвласть в любом случае уничтожает всех бунтарей – гильотинирует в сквере Парижа, режет, как куропаток, над бастионами Кронштадта, расстреливает на окраинах Барселоны (или отдаёт ментам на аллеях Генуи). Чрезмерность не может быть ограничена никакими мерами, вне зависимости от того, насколько они могут казаться щедрыми. Вот почему Империя должна быть уничтожена. Не преобразована, не переориентирована, не переопределена, не переделана – а уничтожена до основания. Использование имперской концепции заставляет нас познакомиться с теми, кто ответственен за конец самой известной империи в истории ¬ Римской империи. Пора поговорить о варварах.
ВАРВАРЫ
Часы Империи сочтены. Хардт и Негри в этом не сомневаются, лелея уверенность в том, что «новая кочевая орда, новая раса варваров возникнет, чтобы завоевать или разрушить Империю». Как только объявят радостные вести, левым только останется задать вопрос, который уже поднимал Ницше – где варвары? Основной вопрос, но вопрос, на который невозможно ответить, если вначале не ответить на второй вопрос – кто такие варвары?
Этимологически этот термин означает иностранца, который приехал из другой страны и которого не понимают, или который запинается, потому что не достаточно владеет языком полиса. Исторически термин указывает на индивида, которого характеризирует слепое, разрушительное насилие и дикая грубость. Но почему тот, кто не понимает наши языки, должен быть звероподобным дикарем? Почему тот, кто прибегает к самому беспощадному насилию, не способен выразить себя теми же словами, которыми пользуемся мы?
На самом деле, существует глубокая связь между отсутствием общего языка и насильственным поведением. В социуме общий язык позволяет сторонам узнать друг друга, примирить разногласия. В случае конфликта он позволяет противникам распознать друзей и врагов, ограничив использование силы. Без общего языка, без конкретной возможности узнать чтолибо о противнике, ничего не остается, кроме борьбы до последней капли крови.
Варварские черты, которые характеризуют многие недавние общественные битвы, беспокоят двух эмиссаров Империи, они бояться их возможной эскалации. Они, очевидно, пытаются цивилизовать варваров, научить их языку полиса¬Империи с целью отвлечения их от разрушительного, и, прежде всего, неподконтрольного насилия. Хардт и Негри осознают, что «акции протеста в других частях света, да и наши собственные выступления, оказываются выражены никому не понятным, чужим языком», и именно они являются варварскими.
Не признавая подрывного потенциала подобных действий, они предпочитают заявлять, что «...эти выступления оказались не восприняты не только в иных контекстах, но не были поддержаны даже в ближайшем окружении и потому зачастую имели локальный характер и были очень непродолжительны, как короткие вспышки пламени». Неспособность варваров к коммуникации – пресловутый «аутизм» современных мятежников, из¬за которого столько рек чернил было пролито журналистским и социологическим сбродом – становится в итоге опасным явлением не столько для Империи, сколько для самих варваров, поскольку не допускает возможности более широкого распространения их деятельности. Но разве это может быть мотивацией, которая побуждает эмиссаров поддерживать необходимость создания «нового общего языка»? А, может быть, настоящая причина в том, что «по всей видимости, именно потому, что все эти выступления некоммуницируемы и тем самым лишены возможности распространяться вширь, по горизонтали, образуя цикл, они вынуждены были устремиться по вертикали и напрямую затронуть глобальный уровень», что с их точки зрения крайне опасно, поскольку «..чем больше капитал распространяет свои сети глобального производства и контроля, тем большую мощь способен обрести каждый очаг восстания».
Проще говоря, если бы борьба не показала себя таким бесконтрольным образом, она могла бы расширяться в количественном плане, но имела бы меньший смысл в качественном плане. Здесь появляется возможность выяснить реальный интерес двух эмиссаров – лучше распространять борьбу с низким уровнем конфликта, то есть до бесконечности требовать чтото от власти, чем поддерживать борьбу с радикальными установками и с высоким уровнем конфликта, при этом обучая варваров языку Империи, которая может выражать себя только через такие понятия, как государство, партия, конституция, политика, продуктивность, работа, демократия.
То же самое относится ко второму боевому коню двух эмиссаров, то есть к социальной заработной плате и гарантированному доходу для всех. «Поскольку гражданство распространяется на всех, то этот гарантированный доход следует считать гражданским доходом, который причитается каждому как члену общества». Хардт и Негри плохо скрывают свое желание, чтобы люди удовлетворились социальными подачками, перестали выступать против угнетения Империей и стали бы нормальными членами общества. Против тех, кто думает, что коммунизм – это мир без денег, два эмиссара утверждают, что в нем обязательно будет зарплата – то есть, капитализм. Их полная неспособность представить человеческое существование вне орбиты имперских институций является логичным: тот, кто хочет общаться с Империей, должен говорить, как Империя, и любой, кто говорит как Империя, в итоге думает так, как Империя.
ПОСТАВИТЬ ТОЧКУ
Бесполезно стараться обучать говорить тех, у кого нет языка. Бесполезно предлагать посредничество тому, кто хочет невозможного. Пусть варвары вырвутся на свободу. Пусть они наточат свои мечи, пусть они машут своими топорами, пусть они бьют своих врагов без жалости. Пусть ненависть заменит толерантность, пусть бешенство заменит покорность, пусть гнев заменит уважение. Пусть варварские толпы нападают, автономно, как они сами захотят. И пусть ни парламент, ни банк, ни супермаркет, ни казарма, ни завод никогда больше не преградят им дороги. Это реальность, которая восстает, чтобы штурмовать небеса.
Уже нет тех благородных идей, которые могут воодушевлять пролетарские массы, уже нет сладких утопий, которые могут опло¬дотворять их, уже нет радикальных теорий, которые только ждут своей реализации. Это все было опошлено имперской слизью. Есть только отчаяние, отвращение от существования, от крови, которую проливает власть и от грязи послушания ей. И среди крови и грязи родится воля покончить с Империей и ее смертельным порядком раз и навсегда.
