С 1945 по 1971 года было так много изобретений — почему прогресс замедлился?

Мы живем в золотой век технологического, медицинского, научного и социального прогресса. Посмотрите на наши компьютеры! Посмотрите на наши телефоны! Двадцать лет назад Интернет был непонятной штукой для гиков, теперь же мы не можем представить себе свою жизнь без него. Мы стоим на грани прорывов в медицине, которые еще полвека назад казались бы магией: клонированные органы и стволовая терапия для восстановления нашего ДНК. Даже сейчас средняя продолжительность жизни в некоторых богатых странах повышается на пять часов в день. В день! Судя по всему, бессмертие или некое его подобие ждет нас буквально за углом.

Мнение, что наш XXI век является одним из самых быстрых в развитии, так популярно, что оспаривать его очень трудно. Почти каждую неделю мы читаем о “новых надеждах” для больных раком и лабораторных открытиях, которые могут привести к созданию передовых лекарств, обсуждаем новую эру космического туризма и суперджетов, на которых можно облететь планету за пару часов. И все же мы порой задумываемся над тем, что этот образ небывалых инноваций не может быть правдив, что многие из этих восторженных криков о прогрессе на деле являются лишь надувательствами, спекуляциями — даже сказками.

А когда-то было время, когда спекуляции совпадали с реальностью. Оно подошло к концу более сорока лет назад. Большая часть того, что случилось с тех пор, сводится к косметическим улучшениям уже созданного. Этот настоящий век инноваций — я назову его Золотой Четвертью — длился примерно с 1945 по 1971 годы. Практически все, что определяет современный мир, либо создали, либо подготовили в это время. Контрацептивы. Электроника. Компьютеры и зарождение Интернета. Ядерная энергия. Телевидение. Антибиотики. Космические полеты. Гражданские права.

И это еще не все. Феминизм. Тинейджеры. Зеленая Революция в сельском хозяйстве. Деколонизация. Поп-музыка. Массовая авиация. Зарождение ЛГБТ-движения. Дешевые, надежные и безопасные автомобили. Высокоскоростные самолеты. Мы отправили человека на Луну, отправили дрона на Марс, победили оспу и обнаружили двуспиральный ключ к жизни. Золотая Четверть была уникальным периодом, длившемся меньше жизни одного поколения людей, временем, когда инновации работали на гоночном топливе и кристаллах дилития.

Сегодня прогресс почти полностью определяется заточенными под потребителя и зачастую банальными усовершенствованиями в информационной технологии. Американский экономист Тайлер Коуэн в своем эссе The Great Stagnation от 2011 года утверждает, что (по крайней мере, в США) достигнут технологический пик. Конечно, у нас крутые телефоны, но это не сравнится с возможностью пролетать Атлантику за восемь часов или с победой над чумой. Как однажды это сформулировал американский технолог Питер Тилья: «Мы хотели летающие машины, а получили 140 символов».

Экономисты описывают этот удивительный период через увеличение доходов. После Второй мировой войны наступил бум длиной в четверть века; ВВП на душу населения в США и Европе взлетел до небес. В Японии из пепла восстали новые промышленные гиганты. В Германии началось экономическое чудо. Даже коммунисты стали богаче. Этот рост приписали масштабному послевоенному стимулу со стороны государств и счастливому согласию в низких ценах на топливо, а также приросту населения и сильному вниманию к военной сфере в связи с Холодной войной.

Но вместе с этим наблюдался невероятный прилив человеческой изобретательности и социальных перемен. Об этом явлении говорят реже, возможно, из-за его очевидности или потому что его считают простым последствием экономических изменений. Мы пережили крупнейшие открытия в науке и технологии: будь вы биологом, физиком или материаловедом, для вас не нашлось бы лучшего времени для работы. Помимо этого, мы пережили глобальную во всех отношениях смену социальных установок. Даже в самых просвещенных обществах до 1945 года царило такое отношение к расе, сексуальности и правам женщин, которое в наши дни сочлось бы допотопным. К 1971 году эти предрассудки были брошены на лопатки. Проще говоря, мир изменился.

Но реален ли прогресс сегодня? Ну, оглянитесь вокруг. Посмотрите в небо, и те самолеты, которые вы увидите, будут слегка обновленными версиями тех самолетов, что были созданы в 60-е — чуть более тихие Тристары с лучшей бортовой аппаратурой. В 1971 обычный лайнер восемь часов летел из Лондона в Нью-Йорк и это не изменилось. А еще в 1971 был лайнер, который летал тем же маршрутом за три часа. Теперь Конкорд мертв. Наши машины быстрее, безопаснее и экономичней в плане топлива, чем машины 1971 года, но коренного сдвига так и не случилось.

И да, мы живем дольше, но это до разочарования слабо связано с недавними прорывами. С 1970 года правительство США потратило больше 100 миллиардов долларов на то, что президент Ричард Никсон назвал «Войной с раком». Еще больше было потрачено остальными богатыми нациями, которые хвастались хорошо оборудованными лабораториями по исследованию рака. Несмотря на миллиардные вложения, война обернулась разгромным поражением. Согласно Национальному центру статистики в области здравоохранения, в США показатели смертности от всех видов рака упали лишь на пять процентов за 1950–2005 годы. Даже если вычесть искаженные факторы вроде возраста (все больше людей доживают до возраста, в котором можно заболеть раком) и улучшенную диагностику, горькая правда такова: в борьбе с большинством видов рака ваши шансы на 2014 год ненамного выше шансов на 1974. Во многих случаях методы вашего лечения будут теми же самыми.

Будучи автором научных работ, в последние 20 лет я ознакомился с такими удивительными достижениями в области медицины, как генотерапия, клонирование органов, клеточная терапия (Лечение стволовыми клетками — прим. Newочём), технологии продления жизни — это наиболее перспективные области исследований в индивидуализированной медицине и геномике. Все эти методы лечения пока не могут быть введены в повседневную практику. Парализованному человеку пока не суждено подняться на ноги, а слепому — прозреть. Геном человека был расшифрован (одно из важнейших достижений после Золотой Четверти) около 15 лет назад; до сих пор мы ждем тех улучшений в нашей жизни, которые гарантированно должны были произойти еще десятилетие назад. Нет четкого представления о том, как лечить аддикцию (Разного рода зависимости — прим. Newочём) или деменцию. Один авторитетный британский психиатр как-то сказал мне, что «современное развитие психиатрии — это постоянное совершенствование плацебо». Все достижения, связанные с увеличением продолжительности жизни, сводятся к методам, которые заставляют человека бросить курить, правильно питаться и принимать лекарства для корректировки давления.

В последнее время не происходило новой Зеленой революции. Мы ездим на машинах из стали, которые приводит в движение сгорание бензина или, что хуже, дизельного топлива. В области применения новых материалов не было никаких открытий после достижений Золотой Четверти — пластмасс, полупроводников, новых сплавов и композитных материалов. После фантастических открытий первой половины XX века в области физики не было ничего нового (бозон Хиггса не в счет). Теория струн — пока единственная надежда связать идеи Квантового мира и теорию относительности Альберта Эйнштейна, но пока никто не знает, можно ли ее доказать. И вот уже 42 года никто не летал на Луну.

Почему прогресс остановился? И что запустило его тогда, после Второй мировой войны?

Можно предположить, что Золотая Четверть — результат экономического роста и технологических достижений военных времен. Без сомнения, война ускорила появление некоторых технологий, связанных с боевыми действиями, стала причиной многих открытий в медицине. Космическая программа «Аполлон» стала возможной во многом благодаря Вернеру фон Брауну, конструктору космической техники и создателю первой баллистической ракеты. Но пенициллин, реактивный двигатель и даже атомная бомба существовали, хоть и в виде проектов, задолго до войны. Они появились бы в любом случае.

Конфликты порождают инновации, и холодная война также сыграла свою роль — человек добрался до Луны. Но за все хорошее нужно платить. Экономический подъем завершился в 1970-х кризисом Бреттон-Вудской системы 1944 года и нефтяным шоком. Тогда же закончилась эра великих открытий. Как говорится, дело закрыто.

Но все равно что-то не сходится. Экономическая рецессия 1970-х была временной: совсем скоро ее удалось преодолеть. Более того, судя по мировому ВВП, человечество сегодня в 2-3 раза богаче, чем тогда. Наших средств более чем достаточно для запуска нового «Аполлона», нового «Конкорда» или Зеленой революции. Если экономический рост стал причиной инноваций в 1950-х и 60-х, почему это больше не повторялось?

В своей работе Коуэн утверждает, что прогресс замедлился с тех пор потому, что все достижения были «низко висящими плодами». К этим «плодам» можно отнести культивацию неиспользуемых земель, массовое образование и капитализацию научных открытий XIX века. Возможно, достижения 1945–70 гг. оказались быстрыми победами, а обеспечить дальнейший прогресс намного сложней. Может быть, биплан 1930-х легче было превратить в реактивный самолет 1960-х, чем, имея реактивный двигатель, изобрести что-то лучшее.

Но история отвергает такое объяснение. Во времена новых технологических и научных достижений часто казалось, что предел достигнут, пока не появлялось новое открытие, которое разрушало устоявшиеся парадигмы. Самым известным примером можно считать заявление лорда Кельвина о том, что физика как наука исчерпала себя. Несколько лет спустя Эйнштейну удалось доказать обратное. На заре XX века никто и представить не мог, как можно построить машину, которая могла бы взлететь с помощью двигателя. Вскоре это стало возможным благодаря изобретению братьев Райт.

Выходит, что недостаток средств не может быть причиной замедления прогресса. Причина скорее в том, как мы распоряжаемся деньгами. Когда-то капитализм служил двигателем прогресса. Именно благодаря капитализму в XVIII и XIX вв. появились дороги, поезда, паровые двигатели и телеграф (еще одна золотая эра). Капитализм породил промышленную революцию.

Сегодня огромные богатства находятся в руках немногочисленной элиты. В октябре Credit Suisse опубликовали отчет, согласно которому 1% людей владеет половиной мирового богатства. Это имеет свои последствия. Во-первых, у богатейших людей сегодня намного больше возможностей потратить свои деньги, чем у тех, кто жил во время золотого века гуманизма в XIX ст. Супер-яхты, спортивные автомобили, частные самолеты и прочие игрушки богачей — всего этого не было во времена таких людей, как Эндрю Карнеги. Это замечательные вещи, но их изобретение не может считаться настоящим прорывом. Более того, как подчеркнул французский экономист Тома Пикетти в книге «Капитал в XXI веке», сегодня как никогда справедливо утверждение, что деньги делают деньги. Когда огромные богатства могут быть созданы из ничего, инвестирование в великие изобретения менее вероятно.

Во время Золотой Четверти неравенство в развитых странах значительно снизилось. В Великобритании такая тенденция появилась на несколько лет позже, и неравенство достигло самого низкого в истории уровня в 1977 году. Возможна ли связь между равенством и прогрессом? Давайте представим, как это могло бы быть.

Можно сказать, что успех определяется суммой денег, которые можно заработать в очень короткий промежуток времени. Тогда прогресс заключается не в том, чтобы совершенствовать какие-то вещи, а в том, чтобы изобретения как можно быстрее устаревали, становились неактуальными, и тогда можно будет подороже продать следующую версию телефона, машины или операционной системы.

В частности, когда курс акций зависит от роста выручки (а не от доли на рынке или объема выручки), такое искусственное старение техники является важным двигателем прогресса. Полвека назад производители телефонов, телевизоров и машин создавали такой продукт, что потребители знали (по крайней мере верили), что он прослужит много лет. Современные смартфоны продаются по другому принципу; теперь самое важное — сделать свой продукт неактуальным как можно скорее. В iPhone 6 важно не то, что он лучше iPhone 5, а то, что люди будут стремиться покупать его, чтобы подчеркнуть свой статус. В обществе с высоким показателем социального неравенства видимый статус становится ощутимой силой. Это новое явление, и парадоксально то, что такое изобретение практически лишено инновационности, хотя приносит ощутимую прибыль. В 1960-х венчурный капитал был направлен на рискованные предприятия, тогда только возникали новые электронные технологии. Сейчас капиталисты более консервативны, они предпочитают проекты, основанные на поэтапных улучшениях прежних технологий.

Но здесь кроется нечто большее, нежели неравенство и падение капитала.

Во времена Золотой Четверти мы могли наблюдать, что государства очень много вкладывались в исследования и инновации. Налогоплательщики Европы, США и других стран заменили великих венчурных капиталистов XIX века. Таким образом, практически все достижения тех времен были результатом вложений или государственных университетов, или народных движений. Первые электронные компьютеры изобрели не в лабораториях IBM, а в Манчестерском и Пенсильванском университетах. (Даже аналитическая машина Чарльза Бэббиджа, созданная в XIX веке, напрямую финансировалась британским правительством). Ранние версии сети Интернет были созданы в Калифорнийском Университете, а не в Bell или Xerox. Уже позже World Wide Web был взращен не в Apple или Microsoft, а в CERN, полностью государственном учреждении. Проще говоря, почти все великие достижения в медицине, создании материалов, авиации и космонавтике спонсировались государством. Но предполагается, что с 1970 года именно частный сектор лучше всего подходит для инноваций.

История последних четырех десятилетий может заставить усомниться в правдивости этого предположения. И тем не менее, мы не можем возложить вину за стагнацию изобретений на государство, сокращающее финансирование. В целом, расходование налогов на исследования и разработки возросло в реальном и относительном выражении в большинстве промышленно развитых стран. Должна существовать и другая причина того, почему эти вложения больше не оправдывают себя.

Быть может, недостающая часть головоломки — наше отношение к риску? Ведь как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Попытки открытия множества вещей той эпохи просто не были бы предприняты в наше время. «Охота» на оспу в свое время, вероятно, убила несколько тысяч человек, хотя и спасла десятки миллионов жизней. В 60-х на рынок поступили новые медикаменты. Не все из них работали, а применение некоторых (например, талидомида) имело катастрофические последствия. Но результатом стал прорыв в медицине, принесший пользу миллионам. Сегодня такое невозможно.

В США время, необходимое новому препарату, чтобы получить одобрение, возросло с 8 лет в 1960-х до 13 — в 1990-х. В наши дни большое количество многообещающих препаратов 20 лет ждут выхода на рынок. В 2011 несколько медицинских благотворительных организаций и НИИ Великобритании обвинили введенные ЕС нормы в «торможении медицинских достижений». Люди буквально умирают из-за того, что лекарства делают более безопасными.

Боязнь риска стала мощным оружием в войне против прогресса и на других фронтах. В 1992 году швейцарский генный инженер Инго Потрикус вывел сорт риса, в котором зерно содержит бóльшую концентрацию витамина А, нежели листья. Ежегодно в развивающихся странах дефицит этого витамина приводит к слепоте и смерти сотен тысяч людей. И тем не менее — огромное спасибо хорошо спонсированным фундаменталистам-противникам генной инженерии! — мир не получит никакой пользы от этого изобретения.

А вот что в другом секторе: гражданская ядерная энергетика отягощена серией «катастроф», включая Три-Майл-Айленд (в которой не погибло ни одного человека) и Чернобыль (унесший жизни всего нескольких десятков людей). Эти инциденты стали причиной глобального перерыва в исследованиях, которые уже могли бы дать нам безопасную, дешевую и низкоуглеродную энергию. Кризис изменения климата, который может погубить миллионы жизней, — одно из последствий сорока лет неготовности рисковать.

Программу «Аполлон» определенно не смогли бы реализовать в наши дни. И не потому, что люди больше не заинтересованы в полете на Луну, а потому, что риск — исчисляемый буквально процентной вероятностью гибели космонавтов — неприемлем. Работники Boeing шли на огромный риск, когда разрабатывали свой 747, экстраординарную машину 1960-х, которая прошла путь от чертежа до взлета за 5 лет. Его современный эквивалент, Airbus A380 (немного больше и слегка медленнее), совершил первый полет в 2005 — спустя 15 лет после того, как проект получил зеленый свет. Пятьдесят лет назад, когда люди еще помнили, каким был мир до пенициллина, вакцинации, современной стоматологии, доступных автомобилей и ТВ, ученым и инженерам воздавали почести. Теперь же мы стали недоверчивыми и подозрительными — мы забыли, насколько ужасен был мир до Золотой Четверти.

Риск сыграл свою роль еще и в послевоенном сдвиге социальных отношений. Люди, чаще молодые, готовы были подвергать себя огромным физическим рискам, чтобы исправить ошибки довоенного мира. Самых первых демонстрантов, выступавших за гражданские права и против войны, подвергали, в лучшем случае, действию слезоточивого газа. В 60-х феминистки столкнулись с высмеиванием обществом, осуждением со стороны СМИ и насильственным сопротивлением. Сейчас же, отражая изменения в мире технологий, социальный прогресс слишком часто теряется в слепых коридорах политкорректности. Студенческие группы были очагами инакомыслия, даже революций; сегодняшнюю гиперконформистскую молодежь больше интересует чистота языка и бесконечными дебатами, возникающими, когда чья-то точка зрения противоречит общепринятой в данный момент. 40 лет назад СМИ пестрили инакомыслием. Сейчас самые разнообразные СМИ, несмотря на всю свою внешнюю демократичность, соблюдают почтительную робость и поощряют групповое мышление.

Важно ли хоть что-то из этого? Что, если накал технологического прогресса просто немного остыл? Мир, в общем, гораздо безопаснее, здоровее, богаче и красивее, чем когда-либо. Недавнее прошлое мрачно; далекое прошлое отвратительно. Как утверждает Стивен Пинкер, уровень жестокости в большинстве человеческих сообществ начал сокращаться задолго до Золотой Четверти и продолжает падать до сих пор.

Мы действительно живем дольше. Гражданские права настолько укоренились, что однополые браки легализуют по всему миру, а любого вида расизм воспринимается с отвращением. В 2014 мир лучше, чем был в 1971.

И да, мы увидели несколько впечатляющих технологических достижений. Современный Интернет — это чудо, во многом более впечатляющее, чем «Аполлон». Может, мы и потеряли «Конкорд», но вы можете пролететь через всю Атлантику за пару дневных заработков — отлично. Научно-фантастическое видение будущего часто вырисовывает нам огромные космические корабли и летающие автомобили, но даже в «Бегущем по лезвию» в Лос-Анджелесе 2019 года Рик Декард использовал таксофон, чтобы позвонить Рейчел.

Но все это могло быть еще лучше. Если бы темпы изменений продолжали набирать обороты, мы могли бы жить в мире, где болезнь Альцгеймера излечима, где чистейшая ядерная энергия положила конец угрозе изменения климата, где достижения генетики используются, чтобы накормить дешевой и здоровой едой миллиарды нищих и где рак действительно побежден. Забудьте про колонии на Луне, если бы Золотая Четверть стала Золотым Веком, аккумулятор в вашем волшебном смартфоне держал бы гораздо больше суток.

Автор: Майкл Хэнлон — научный журналист, чьи работы были напечатаны, среди прочих, в The Sunday Times и The Daily Telegraph. Его последняя книга — "В интересах безопасности" (2014), написанная в соавторстве с Трейси Браун. Он живет в Лондоне.

Оригинал: Aeon

Перевод: Newочём