Личное - это политическое

Если за окном нет гражданской войны, то проследить динамику изменений массового сознания можно только на относительно большом промежутке времени. Лет десять-пятнадцать. Но пятнадцать лет назад автор данного текста был ребёнком. Поэтому монолог будет слегка ностальгическим.

В школу я пошёл в девяноста пятом. И меня не готовили к тому, что я буду жить в нынешней России. То есть с задачей социализации меня, как ребёнка, школа справилась нормально. Хорошая была школа. Но общество, к жизни в котором меня готовили в процессе этой социализации, в огромном количестве моментов было совершенно иным.

За десять лет произошла смена ценностей. Понятий. Массовых убеждений. Стереотипов.

Был, например, такой предмет – граждановедение. На уроках граждановедения нас учили выражать свои мысли относительно какого-либо явления в политической жизни страны. И детей учили обсуждать, искали плюсы и минусы в той или иной точке зрения. Обсуждали службу в армии – причём мы, семиклассники, пытались доказать педагогу, что идти убивать граждан своей же страны, пусть и в Чечне – достаточно хреновый долг Родине. Обсуждали наркотики. С учителем. И все прекрасно понимали, что наркоманом быть плохо.

И про геев говорили. Учителя говорили. С детьми. И все понимали, что относиться к геям плохо – это плохо. Даже если очень хочется. И никто из учителей после этого не сел в тюрьму.

Википедия утверждает, что граждановедения нет в федеральном компоненте учебного плана с 2006 года. Ворд «граждановедение» подчёркивает красным.

Лет в десять я узнал, что некоторые люди бывают «крещёными». То есть вроде как официально ходящими в церковь. Про серьёзную веру в бога тогда никто не говорил. Скорее, речь шла о традициях. Атеизм считался «религией по умолчанию», а в восстановлении церкви видели отречение от советского тоталитарного прошлого. И слово «бог» писали с большой буквы только в околорелигиозной литературе типа детской библии и сектантских брошюр.

Исторический мусор, коим, по моему глубокому убеждению, является церковь, стал за десятилетие живее, чем Ленин в поэме Маяковского. Слово «бог» с прописной буквы пишут в газетах. Выходит, за десять лет безо всяких правительственных декретов и лингвистических исследований изменилась орфография языка. А на человека, крестящегося на улице, смотрят не как на городского сумасшедшего, а чуть ли ни как на святого.

Толерантность к городским сумасшедшим, видимо.

У нас были соседи-беженцы из Армении. Это было не десять лет назад, а побольше. Наверное, в конце девяностых. Я не знаю, что тогда творилось в Армении, но оттуда были беженцы. Армяне. У которых были дети, с которыми я играл во дворе. У армян был лаваш, огромные клетчатые сумки нераспроданной обуви и хорошие отношения с соседями.

И никто не ругался. И никто не имел никаких предрассудков. И мне мама в детстве не говорила «играй с ребёнком А, и не играй с ребёнком Б, потому что он кавказец».

Зато теперь к городским сумасшедшим толерантность.

В моём учебнике литературы Пушкин не любил Россию. И царя не любил. И конституцию хотел. Он прямо так и заявлял со страниц учебника: «Я, конечно, презираю Отечество до мозга костей, но мне стыдно, когда это чувство разделяет иностранец». Это не точная цитата, но, думаю, все понимают, о чём идёт речь. А ещё Пушкин писал сказки, в которых поп был дурак. И царь был дурак, верил ткачихе и поварихе. И Белинский в письме к Гоголю вторил Пушкину, мол, русский народ – самый безбожный из всех и «поминает бога, почёсывая задницу». А это уже точная цитата, рекомендую прочитать письмо Белинского Гоголю. И Достоевского чуть не расстреляли за чтение этого письма. А Толстого вообще от церкви отрекли за его религиозную писанину. Способность идти против чужой воли, стремление донести какую-то свою правду, пусть триста раз неправдивую, делало этих людей героями.

Сейчас в журнале, посвящённом проблемам образования, я нахожу статью о патриотизме Пушкина. Человека, который гонял по ссылкам настолько часто, что «вреден север для меня» вызывало улыбку у читателя. Человека, который по чистой случайности не оказался в дурной компании на Сенатской площади, и именно поэтому оправлял в Сибирь письма и воззвания, а не отправился туда сам.

Ещё в моём учебнике литературы Булгаков был сатириком, а не мистиком. И был царь Николай II (Кровавый). Это вместо того царя, который Николай II (Святой).

А на доске писали «Миру – мир». И никому бы просто не пришло в голову ругать уважаемого рок-музыканта за то, что он решил поддержать соседнюю страну в трудный момент в её истории. Страну, с которой Россия, если верить Кремлю, не воюет и пытается установить мир дипломатическими методами.

Это я не к тому, что раньше всё было лучше. И не к тому, что Ельцин был либерал, а Путин – хуйло авторитарист и консерватор. За десять лет изменилось даже не настроение масс. Изменилось, в первую очередь, внешнее представление об этом настроении.

И немножко истории.

И совсем чуть-чуть орфографии.

der Partisan