Не сдавайся, не сдавай: пытки и показания

С 2017 года на наше движение обрушились репрессии небывалого масштаба и интенсивности. Главная «изюминка» ситуации: широкое применение пыток со стороны ФСБ. Раньше случаи побоев и пыток для анархистов в России, Украине и Беларуси были скорее отдельными исключениями. Мы слышали, что жестоко пытают нацистов и исламистов. Кто-то припомнит «Одесское дело» коммунистов и анархистов. Но одно дело «знать» абстрактно, совсем другое — испытать на собственной шкуре.

Спутниками пыток стали показания на товарищей и сотрудничество со следствием многих ребят, попавших в руки спецслужбистов.

Нынешний кризис российского анархистского движения вызван не только старыми расколами и жестокими репрессиями. Может быть, даже большую негативную роль играет моральный вызов, на который мы до сих пор не ответили в полной мере. Это вызов пыток, показаний, предательства.

Как оценивать сдачу товарищей сразу многими людьми на следствии? Могут ли пытки служить оправданием? Как быть, когда среди расколотых ФСБшниками людей оказываются популярные участники движения, как в случае, например, Игоря Шишкина? От этих вопросов никак не отмахнуться. Потому что они, в конце концов, ставят главную проблему: является ли современное анархистское движение чем-то серьёзным? Насколько целесообразно вообще его существование?

История пыток и сдачи — важнейшая этическая драма анархистского движения последних лет. Не разобравшись с ней, мы не сможем идти дальше.

Палитра суждений, которые можно услышать в анархистских кругах, помещается в спектр между двумя крайними позициями: «За показания под пытками спроса нет» и «Предоставлять новую информацию врагу неприемлемо, невзирая на обстоятельства. Всякий, кто это сделал, - предатель, стукач, информатор».

Спойлер: истина здесь где-то НЕ посередине. Она гораздо ближе ко второму тезису. Но всё же не тождественна ему. Разберёмся подробнее.

Откуда у принципов ноги растут?

То, что «ябедничать нельзя», мы постигаем с раннего детства. Но, собственно, почему нельзя?

Тем более в случае с пытками, если посмотреть на дело с лично-шкурной позиции, то проще предоставить палачам то, чего они хотят, и прекратить свои физические мучения.

Есть несколько аргументов, почему нельзя так делать. Как минимум, начиная совместно участвовать в потенциально репрессируемых государством делах, люди подразумевают сохранность общих тайн. Их выдача — разрушение этого доверия. Никто не станет рисковать, заранее зная, что в плохой ситуации товарищ всё выложит преследователям. Но, пожалуй, самая сильная причина не раскалываться иная: сдавая врагам данные, вы буквально ломаете жизнь других людей, причём, вероятно, людей, не чуждых вам, раз вы о них что-то знаете. Из-за вас они пойдут также на пытки и на годы в тюрьму.

И всё же эти аргументы тоже относительны. На самом деле, как и любые этические принципы, требование не сдавать нельзя полностью «рационально» обосновать. Однако коллективная традиция, культура и опыт подсказывают нам, что это правило справедливо. Выражаясь кропоткинским языком, это подсказывает нам «нравственное чувство».

На тех же самых основаниях мы ставим коллективные обязательства выше личного комфорта. Причём эти обязательства не имеют срока годности: если кто-то разочаровался и покинул движение, а спустя время очутился на стуле у следователя и слил своих бывших сподвижников, вина такого человека меньше не становится.

Итак, мы берём за принцип, что передавать врагу какие-либо достоверные данные, касающиеся других людей, нельзя. Так как нарушение нашего правила влечёт за собой тяжёлые последствия, то само нарушение также тягчайший проступок. Вопрос остаётся только в том, могут ли пытки или ещё что-то служить «смягчающим обстоятельством»?

Раньше было не лучше

Конечно, на нашей памяти уже бывали примеры, когда кто-то из движения, оказавшись перед лицом репрессий, предоставляет органам важные данные. Сразу просится в примеры 2010 год. Тогда почти одновременно и в России (после нападения на администрацию Химок), и в Беларуси (после серии акций прямого действия) анархистское движение столкнулось с репрессиями. Пытки, насколько известно, применялись лишь в редких отдельных случаях и с меньшим уровнем жести, чем тот, что мы имеем начиная с 2017-го. Всё же в обеих странах нашлись люди, которые пошли на сотрудничество. Во всех выявленных случаях сообщество осудило и изгнало информаторов.

То есть анархистский «коллективный разум» руководствовался принципом, что показаниям на товарищей под угрозами, из-за страха и психологических манипуляций нет оправдания. С таким подходом трудно не согласиться. Не важно, угрожают вам или, напротив, играют «доброго полицейского», перед вами враг, и вы обязаны не давать ему никаких данных на своих товарищей.

Даже если под пресс попал юный и недавний участник движения, ожидается, что человек уже приходит в радикальную среду с неким предустановленным моральным кодом, в котором принцип «никогда никого не сдавай» находится на первом месте. Это как будто даже странно проговаривать, хотя последние годы учат нас, что проговаривать это надо. Десять лет назад вопроса о снисходительном отношении к показаниям в анархистском сообществе не возникало. Раньше не было лучше, было проще.

Итого: показания под словесным и психологическим давлением однозначно неприемлемы. Но как насчёт физических пыток?

Опыт революционеров

Роясь в нормативных документах революционных организаций прошлого, не так просто отыскать конкретное отношение к показаниям под пытками. В уставе исполкома «Народной Воли» лаконично предписывается хранить в глубокой тайне все секреты организации.

В учебнике для городских партизан Карлоса Маригеллы тоже короткой строкой и без подробностей: «Те, кто идут в полицию по собственной воле делать доносы и обвинения, кто даёт нити и информацию, называет имена конкретных людей, будучи пойманным городским партизаном, также должен быть казнен». Интересно, что в фильме «Четыре дня в сентябре» о борьбе Маригеллы и его товарищей герои не сомневаются, что их попавший в плен соратник заговорит под действием пыток. Его всё равно потом освобождают. Кино есть кино: как было на самом деле, автору неизвестно.

«Зелёная книга» ИРА посвящает много страниц психологической подготовке к аресту, допросу и побоям, чтобы помочь партизану организации хранить молчание. Однако моральной оценки показаний под пытками текст напрямую не даёт. Да и пытки, упомянутые в «Зелёной книге», сводятся к битью и прижиганию сигаретами. Подключение электрокабеля к гениталиям и длительное избиение электрошокером, возможно, было вне реалий Северной Ирландии 1970-х. Современная российская и белорусская гебня действует брутальнее.

Итак, принцип не давать показаний ни в коем случае является в революционной среде скорее неписанным законом, чем-то само собой разумеющимся по умолчанию.

В СССР во время войны для партизан и подпольщиков считалось неприемлемым выдавать товарищей, невзирая ни на какие гестаповские пытки. Например, Виктор Третьякович, комиссар «Молодой Гвардии», до сих пор считается спорной фигурой из-за подозрения, что перед своей казнью он не выдержал пыток и сообщил нацистам имена и адреса, хотя эту версию многие опровергают.

Порой высказывается точка зрения, что в руках «профессионалов» ни один человек против пыток устоять не может. Это мнение не лишено оснований. И всё же оно ошибочно. Задокументированных примеров того, как люди выдерживали ужасные пытки, немало. Приведём один.

Борис Донской, левый эсер, убивший в 1918 году руководителя немецкого оккупационного корпуса в Киеве Эйхгорна. Его арестовали на месте операции. «Привезя в тюрьму, его сразу же привязали к койке и начали пытать, требуя выдать сообщников. Мучили три дня, сменяя друг друга: жгли, кололи, резали, засовывали под ногти булавки и гвозди, выдернули все ногти на ногах...» - пишет в своих воспоминаниях сподвижница Бориса Ирина Каховская. Донской сообщил только своё имя, происхождение, партийную принадлежность и мотивы своих действий. Ни слова о соратниках. Его «показания» стали по сути политическим заявлением.

Повторюсь: подобные примеры отнюдь не единичны.

Как же противостоять пытке?

Каждый, кто сталкивался с пытками или хотя бы просто побоями в полиции, прекрасно знает, как это страшно, больно и унизительно. И насколько непросто не сдаться и не дать палачам того, что они хотят.

Задача пытающих подчинить вас морально. Важно не терять ясности сознания, вести свою игру с ними, в зависимости от ситуации симулируя испуг, преувеличивая физическое страдание или как-либо ещё сбивая палачей с толку.

Способы практического и психологического противодействия пытке — тема закрытой дискуссии. Из того, что можно сказать вслух: когда становится нестерпимо, может помочь, если вы придумаете какую-то ложную версию событий, где не фигурируют какие-либо лица и реальные данные и как бы «зафиксируетесь» на ней, заставите себя поверить, что это правда, и будете настаивать на ней в ходе пытки.

Но лучше, конечно, просто молчать.

Удачный вариант продемонстрировал нам Азат Мифтахов. Когда начали пытать, он вскрыл себе вены безопасным поперечным способом, после чего опера были вынуждены остановиться и вызвать врачей.

Что не так с инквизицией?

Мы утверждаем, что выдача людей и сведений репрессивным органам никогда не может быть «нормальной» или «допустимой». Ситуация пыток не исключение. Принципом движения и каждого из нас в отдельности может быть только: лучше пытка, тюрьма или даже смерть, чем сдача товарищей и важной информации.

Когда слышишь от человека, что «за показания под пытками спросу нет», теряешь к нему всякое доверие. Понимаешь: этому хватит и подзатыльника, чтобы заговорить «по душам». Движение, где подобный подход взят за принцип, никогда не привлечёт и не воспитает в своих рядах стойких людей. Без стойких людей не будет радикальных перемен.

Тогда что же не так с позицией: «каждый, кто заговорил, предатель»? Да, противостоять пыткам реально. Но очевидно, что это удаётся не всем, даже из тех, кто очень хотел бы. Ни один человек, не прошедший сам через жестокие пытки, не может гарантировать своё достойное поведение в такой ситуации.

Тот, кто сопротивлялся палачам, но всё же сдался под действительно брутальным физическим воздействием и заговорил, едва ли уже сможет быть нашим товарищем и участником анархистского движения (хотя, конечно, каждый конкретный случай нужно рассматривать отдельно). Но справедливо ли записывать такого в предатели, которые, по-хорошему подлежат возмездию? Вероятно, нет.

Этот тезис не надо путать с толерантностью к показаниям на товарищей. Они всегда остаются тяжкой виной. Долг каждого сделать всё возможное и даже больше, чтобы остаться чистым.

Кейс Дубовского

Поведение Дмитрия Дубовского, участника группы белорусских анархистов-партизан, вызвало большие споры внутри движения. Эта история не связана с пытками, но рассуждая о показаниях и сотрудничестве со следствием, пройти мимо неё невозможно, так как сейчас это самый свежий пример.

Глупо отрицать, что на следственных действиях, записанных на видео, Дмитрий наговорил лишнего, расписывая, кто где стоял и передавал бутылки с бензином. Такие подробности ни органам, ни общественности знать совершенно ни к чему. Однако нет оснований не верить объяснению Дубовского, что они с товарищами заранее договорились в случае задержания не отрицать своих действий, чтобы сделать их политическим заявлением. Если бы это было не так, другие участники группы давно бы об этом сообщили. Во всяком случае до того, как они выскажут свои оценки, кто может «лучше знать»?

Пусть Дмитрий, видимо по растерянности и недомыслию, неудачно исполнил их соглашение. Некоторые поспешили заклеймить его «стукачом и предателем», то есть самым тяжким обвинением для революционера. Это яркий пример «инквизиторского» подхода к вопросу. Чтобы ставить на людей подобные клейма, нужны веские основания, которых в данном случае нет.

Вообще в случае Дубовского мы сталкиваемся с непростой проблемой: превращением скамьи подсудимых в политическую трибуну. Это вполне каноническая практика в революционной истории. Слова, сказанные на следствии и в зале суда, могут быть мощным средством революционной пропаганды. Но для этого придётся открыто заявить о своих взглядах и, вероятно, как минимум, о части поступков.

Главный вопрос: направлены ли действия пленного товарища на пропаганду из-за тюремной решётки, или являются сливом для защиты собственной шкуры.

Критерии могут быть следующими: ведут ли показания к новым арестам, раскрывают ли внутренние механизмы работы движения, ухудшают ли судьбу других пленников за счет облегчения участи давшего показания? Служат ли сделанные заявления пропаганде идей, стоявших за действиями? Также, в случае задержания группы важно согласие других арестованных товарищей — недопустимо решать такие вещи в одиночку.

По предложенным критериям не видно реальных причин обвинять Дмитрия Дубовского в предательстве и стуке.

Ещё пара слов

У ситуации с пытками есть ещё два важных аспекта. Первое: сам факт применения пыток даёт нам на личном чувственном опыте, а не в мире абстракций и фраз, постичь, что государство и его представители являются нашими реальными врагами, причём жестокими и низкими. С ними необходимо вести упорную и серьёзную борьбу.

Второе: движение должно обороняться от предателей. Если речь идёт о серьёзной борьбе, то тех, кто охотно и обильно снабдил органы информацией, подтвердил всё это на дальнейшем следствии и суде, должно ожидать возмездие, как это было во все времена, когда революция не отдавала имитацией. Пока среди нынешних анархистов этот вопрос всерьёз не обсуждался. Организовать возмездие как институт анархистского движения — одна из наших важных задач, как бы стрёмно это ни звучало.

Заключение

Современные веяния: всеобъемлющий эгоцентризм, зацикленность на собственных «травмах» и их «исцелении», — не способствуют устойчивости к репрессиям государства. Если приоритет — персональный комфорт и благоденствие, то остаётся два шага до того, чтобы предпочесть их убеждениям, этическим принципам и безопасности товарищей.

Современная культура транслирует апологию слабости. Как бы священное право человека не проявлять отвагу и другие незаурядные качества, а в трудной ситуации сломаться и пасть. Гуманное отношение к человеку и понимание границ его возможностей необходимо, но апология слабости порочна и очевидно губительна.

Да, требование всеми силами воздерживаться от показаний под пытками — это требование экстраординарной стойкости, которое однако заложено в нашей культуре и сопровождает нас с детства. Это момент, когда право на слабость перестаёт действовать и актуальной становится обязанность проявить внутреннюю силу.

Фил Кузнецов и товарищи,
Боец Анархист