Франкфуртская школа

Новая историческая модель грядущей революции, вероятно, лучше всего отражается в роли, которую играет новая чувственность в радикальном изменении «стиля» оппозиции. Это измерение я описал в общих чертах в моём «Эссе об освобождении»; здесь же попытаюсь указать, что же, собственно, тут поставлено на карту, а именно: новые отношения между человеком и природой — его собственной и внешней природой. Радикальная трансформация природы становится составной частью радикальной трансформации общества.

Публикуем одну из самых спорных политических работ великого леворадикального философа Герберта Маркузе. Эссе написано в 1965году, его критики увидели в нём атаку на идеалы свободы слова, а многие из новых левых — обоснование для отказа от дискуссий и дебатов.

Если в плане отвлеченной мысли сильнейший удар рационализму в наши дни был нанесен философией Бергсона, то в плане дей­ственном самым страшным его врагом стал — синдикализм, сбросивший догматические путы партий и программ, и от символики представительства перешедший к самостоятельному творчеству.   В определении и характеристике революционного синдикализма надлежит быть осторожным.  

Я полагаю, мы все согласимся, что определение содержания нынешнего периода истории и особенно развития позднего капитализма в изначальных и даже в развитых понятиях марксовой теории натолкнется на известные трудности. Точнее, их можно определить таким образом, но это приведет нас к новым затруднениям.

Фуко разместил дисциплинарные общества в XVIII и в XIX столетии; они достигли своего расцвета к началу ХХ-го. Они приступили к организации гигантских пространств изоляции. Индивид непрерывно переходит от одного закрытого пространства к другому, у каждого из которых свой собственный закон: вначале семья, затем школа («ты теперь уже не у себя дома, в семье»), потом казарма («ты уже не в школе»), потом завод, время от времени больница, возможно, тюрьма, которая является пространством изоляции par exellence.

Сегодня любая форма конкретного мира, человеческой жизни, любое преобразование технического и  природного окружения представляет собой возможность, и положение этой возможности является историческим.

В 1965 году философ и социолог Герберт Маркузе придумал термин «репрессивная толерантность», обозначающий своеобразный способ угнетения. Эта идея актуальна и по сей день. Маркузе, как и многие левые радикалы 60х, строил свою карьеру, критикуя фашизм с мавзолея психоаналитики. Книга австрийского психолога Вильгельма Райха «Психология масс и фашизм», пожалуй, является классикой этого жанра.

Лет 40 назад имя Герберта Маркузе (1898-1979) ставили рядом с Карлом Марксом, считали его одним из величайших философов ХХ века. Его книга «Одномерный человек» стала библией молодёжных протестов, напугавших как капиталистический Запад, так и социалистический тогда Восток.  Связанные с именем Маркузе протесты «бурных 1960-х» захлебнулись в пучине потребительского общества. Революционное поколение оказалось способным лишь на воспроизводство уродливой модели корпоративного «свободного рынка». Гражданин был на время низведён до потребителя. Имя философа современной революции поспешили похоронить. Никого не устраивала его знаменитая мысль: «В конце каждой конкретной философии стоит общественное действие». Теперь пришло время вернуть идеи Маркузе в общественный дискурс.

Публикуем перевод статьи Герберта Маркузе - крупнейшего леворадикального теоретика 20 века, немецкого и американского философа и социолога, представителя Франкфуртской школы, одного из идеологов движения Новых левых.

"Сегодня любая форма конкретного мира, человеческой жизни, любое преобразование технического и природного окружения представляет собой возможность, и положение этой возможности является историческим. Сегодня мы способны превратить мир в ад, и мы уже на пути к этом у . Мы так же способны превратить его и в противоположность ада. Это означало бы конец утопии, то есть опровержение идей и теорий, использующих понятие утопии с тем, чтобы выступить с осуждением определенных социально-исторических возможностей. «Конец утопии» также может быть понят как «конец истории» в том смысле, что новые возможности человеческого об щества и окружающей его среды нельзя больше считать ни продолжениями старого, ни даже существующими с ними в одном и том же историческом континууме.