Как отмечено в заглавии известной детской книжки, Свиньи это свиньи — независимо от того, какой формы у них гениталии. Ильза Кох не “сестра”, а нацистка. Любовь это не ненависть; война это не мир; свобода это не рабство; сожжение книг никого не может освободить. Перед каждым, кто решит бороться с властью с помощью революции, встанет много сложных вопросов. Для начала, однако, надо правильно отвечать на простые.
Отбросим в сторону метафоры и гиперболы — то, что называется “радикальным феминизмом”, представляет собой фашизм. Восхваляется шовинизм, цензура, матернализм, квази-научная антропология, поиски врага, мистическое единство с природой, поддельная псевдо-языческая религиозность, обязательные стандарты мысли и даже внешнего вида (в определенных кругах, Гера сохрани феминистку, которая выглядит несоотвественно или “женственно”). Вот вся та теория, и большая часть той практики, которую нам следовало бы уже научиться распознавать. Зловещее сходство с тактикой классического фашизма видно и в совмещении частного активизма и государственных репрессивных средств. Так, журнал Открытый Путь — анархистский Rolling Stone — поддержал недавние выступления против порнографии в Ванкувере не как прямое действие — вызывающее симпатию, даже если и направленное не туда — но как раз наоборот, потому, что активисты заставили летаргическую прокуратуру открыть дело. В Италии после первой мировой войны (и в Америке, при запрещении ИРМ (Индустриальные Рабочие Мира (Industrial Workers of the World) — самый мощный американский профсоюз начала 20го века, практически полностью разогнанный к 1920м годам) фашисткие банды нападали на социалистические и профсоюзные организации про молчаливом одобрении полиции — которая вмешивалась только тогда, когда надо было прижать левых. Как я удивленно спросил когда-то, “Как же так получается, что эти бабы не лягут в постель ни с одним мужчиной, если он не районный прокурор”?
Не то, чтобы меня хоть как-то волновали проблемы коммерческой порно-индустрии или там, ее “права” на свободу слова и защиту собственности. Это все совершенно не по делу, которое вот в чем: почему для нападок выделяется именно этот вид бизнеса? Целевые атаки на порнографию выдают план и систему приоритетов — не просто спонтанный антикапитализм. Тем, кто проводит в жизнь продуманную политику, не к лицу жаловаться, когда мы интересуемся их мотивами и подвергаем их сомнению.
Любая фашисткая идеология противоречивым образом уверяет свою целевую группу, свой избранный народ в том, что он одновременно лучше других и подвергается угнетению. Конечно же, немцы на самом деле не проиграли первую мировую войну — как это возможно? они по предположению превосходят других — следовательно, их предали. (Как, интересно, высшая раса допустила такое?) Феминистки и Движение Против Порнографии (ДПП) рассказывают нам с пеной у рта в канадском журнале “Kick it Over”, что мужчины (единолично) “создали цивилизацию, уничтожающую природу и низводящую женщин”. Если так, то или женщины вообще не внесли в цивилизацию никакого вклада, или в этой цивилизации есть таки что-то еще, вместе с или вместо уничтожения природы и низведения женщин.
В собственных целях (которые порой не более возвышенны, чем тривиальная половая конкуренция с гетеросексуальными мужчинами за объекты, желанные для обеих групп), самозванные радикальные феминистки на самом деле сводят женщин к состоянию беспомощного, дрожащего от страха полуовоща, пассивной жертвы мужского насилия и презрения. Это такое глубинное оскорбление женщины, какого вы не найдете в худших образцах традиционной патриархальной культуры — ни в еврейском взгляде на женщину, как на источник грязи, ни в христианском кошмарном образе женщины-соблазнительницы, женщины, как бесконтрольной природной силы. Здесь женщину хоть и клеймят, как источник зла, но хотя бы не приписывают ей бессилия. Современный стереотип женщины-жертвы не просто восходит прямо к патриархальным взглядам викторианского девятнадцатого столетия, когда (для буржуазии) женщины играли роль безвольного украшения, но, хуже того, отказывает женщине в присущем каждому творческом потенциале — и тем самым, ставит проблемы женщин на ту же доску, что и проблемы африканских обезьян или китов, истребляемых китобоями.
Примем, наоборот, то, что отрицают только наиболее безумные феминистки и женоненавистники — предпложим, что все не так плохо, и что женщины в истории были не только объектами, но и субъектами. Тогда как можно женщин — и другие подчиненные группы людей, рабочих, черных, американских аборигенов — полностью очистить от обвинения в соучастии, в том, что они помогали создать систему, обрекающую их на угнетение? Тому, как эта система устроена, есть свои причины. Отрицать их существование нет никакого права ни у кого.
У меня в этой дискуссии нет личных мотивов. Меня никогда не смущал тот факт, что некоторые женщины не любят мужчин, вплоть до того, что не хотят иметь с ними ничего общего. Я сам большинство мужчин не люблю — особенно архетипически “мужественных”. Не могу не заметить, однако, что большинство женщин думают по-другому. Радикальные феминистки это тоже заметили, и это их доводит до белого каления. Конечно, я немедленно соглашусь, что подавляющее большинство бывает неправо. Иначе все мы были бы просто маргинальными сумасшедшими — теми бессильными дураками, за которых почти все нас и так принимают. Но когда я критикую большинство, я не претендую на то, чтобы говорить от его лица. Радикальные феминистки, напротив, воспринимают себя, как авангард. В таком качестве им приходится придумывать рациональное объяснения собственной неприязни, и они успешно делают это — создавая из собственных предрассудков фаллодетерминистскую демонологию. Возненавидив мужчин, они вынуждены возненавидить и женщин.
Отождествление порнографии с изнасилованием – а это, за всей пеной у рта, и есть ключевая мысль ДПП – должно, по-видимому, заставить людей воспринимать порнографию более серъезно. Но при этом, если всем заправляют мужчины, и если (как нам говорят) система по природе своей сглаживает и лишает сути все оппозиционные идеи, и феминизм, как самую радикальную из них – то естественно ожидать, что в результате наоборот изнасилование станет восприниматься как нечто тривиальное. Это все та же старая байка про женщину, которая слишком часто кричала “Волк!” (Аналогичным образом, стандартная максима масс-медиа про то, что “анти-сионизм есть антисемитизм” чудесно обеляла Израиль – до тех пор, пока его экспансионизм и экстерминизм не наплодили достаточно анти-сионистов, которые вот-вот примут эту бнай-бритовскую теорию за руководство к действию.)
В соответствии с эпистемологией феминизма, мужчина не понимает в истинной природе женщин вообще ничего. Логично предположить, что барьер между полами, созданный разделением ролей и дискриминацией, будет работать в обе стороны – и многие из нас, основываясь на собственном опыте, нехотя именно так и начинают думать. Но нет: мужчины не понимают женщин, но женщины (по крайней мере, их радикально-феминистский авангард) отлично понимают мужчин. Женщины – в любом случае, эксперты-феминистки – понимают порнографию и ее смысл для мужчин гораздо лучше, чем сами мужчины, которые ее производят и потребляют. А лучше всего это понимают лесбийские сепаратистки, которые мужчин вообще избегают и отказывают им в половом общении. Чем дальше твой жизненный опыт отстоит от реальной жизни реальных мужчин, тем лучше ты понимаешь ее. Обращая знаки – не значит ли это, что римский папа, как он и утверждает, есть главный эксперт по женщинам и по сексу?
Постулируемая связь порнографии и изнасилования – это аллегория, а не факт. Это того же типа корреляция, что и недавно снова вытащенное из сундука “косячное безумие” (Reefer Madness – знаменитый своей бредовостью пропагандистский фильм против марихуаны, снятый в 30х годах), неумолимо тянущее Рэйка (“Насильника”?) от марухуаны к героину – того же типа и по бредовости, и по полезности для государственных структур. Если феминизма не существовало, консервативным политикам следовало бы его изобрести. (Почему, скажите на милость, эксклюзивно-мужские законодательные органы вообще запретили “непристойность”? И почему экслюзивно-мужские суды так упорно исключают их из списка вещей, защищаемых конституционной свободой слова?) Менады из ДПП, если они когда-нибудь захотят иметь дело с людьми, а не с собственными горячечными представлениями о них, с удивлением обнаружат, что порнография почти не интересует большинство мужчин старше подросткового возраста — и не потому, что они все политически корректны, а потому, что порнография чаще всего тупа и неопрятна, а главное, не идет ни в какое сравнение с реальностью.
Феминистки, уничтожающие книги – трусливые приспособленки. Если они действительно возражают против подсознательного навязывания женщинам моделей поведения, подчиненных мужчинам (при том, что, забавным образом, те же роли по отношению к активным лесбиянкам это так, невинное развлечение), то главной и почти единственной мишенью атаки должны быть Космополитэн, женские романы Барбары Картлэнд, все эти тонны криптопорнографической поп-литературы, производимой для женщин, и женщинами с радостью потребляемой. В конце концов, насилие и кровавые ошметки это лишь следствие — только с жертвой можно обращаться, как с жертвой. Пятнадцать лет назад, первые сторонницы женского освобождения (сейчас чудесным образом превратившиеся в священниц, адвокатесс и бюрократок высшего эшелона) по крайней мере набрасывались на людей влиятельных – вроде Хью Хефнера и Энди Ворхола. Сегондя они терроризируют малолетних панков-анархистов, которые (этот пример взят из фанзина “The Match!”) публикуют коллаж, где показывают Маргарет Тэтчер как правительницу, как “повелительницу тысячи мертвецов”, а не как “сестру”. Вот она, логика этого причудливого биологического детерминизма — каждое животное, имеющее влагалище, это “Мы”, в то время как каждое существо, удостоившееся пениса, это “Они”. Можно только вспомнить скетч Театра Файрсайн — "Кто это “мы”, собственно?"
Вот, кстати – леваки мужского пола зачастую легко и с энтузиазмом поддакивают феминистскому самовозвеличиванию. Тут смешивается чувство вины за прошлые прегрешения (тот, кто ощущает вину — перед женщинами, черными, иностранцами, кем угодно – как правило, действительно виноват) и желание в настоящем залезть феминистке левого толка под блузку. И вот Беркли, штат Калифорния (по соседству с которым я живу) переполняется мужскими “феминистами”, перешедшими в новую религию, чтобы облегчить себе половую жизнь. То же мошенничество, вроде бы, происходит в Торонто, и во многих других местах. Сами по себе эти скрытые желания, разумеется, никак не дискредитируют принимаемую идеологию — человек может придти к правильным выводам самым неправильным из путей. Но постольку, поскольку обсуждаемые мнения кажутся очевидно идиотскими всякому, у кого нет посторонних причин принимать их, пароксизмы интеллектуаллов-мужчин, никак иначе необъяснимые, приходится признать нечестными рационализациями.
Возможно, иделогия, которую я разнес в клочья – это просто нечто, через что надо пройти, чтобы освободить себя в достаточной степени для осмысленных революционных проектов. Выпускницы школы феминизма уже сейчас понемногу переходят к поискам свободы для всех, и многим пережитое только на пользу. Всем нам есть, чего стыдится в молодости (марксизм, либертарианство, синдикализм, объективизм, и т.д.) – если бы мы не думали когда-то в терминах готовой идеологии, то не дошли бы до той точки, когда можем думать самостоятельно. Быть троцкистом или иезуитом – все это само по себе значит быть верующим, иными словами, болваном. Тем не менее, энергичная пробежка по любой системе от начала и до конца может показать, как выйти из Системы с большой буквы.
Но не тогда, когда критики-женщины объявляются ренегатками и подвергаются обструкции, а критики-мужчины из принципиальных соображений игнорируются или поливаются грязью. (В точности параллельный механизм для обеспечения молчания работает у сионистов – критики-неевреи это “антисемиты”, а критики-евреи, уж конечно, снедаемы “ненавистью к себе”.) Конечно, сепаратизм как социальная программа абсурден и полон противоречий (практически никто из сепаратисток не отделяет себя от патриархального общества настолько, насколько это делают сюрвайвалисты – и никто больше сепаратисток не лезет в чужие дела). Но и при частичной изоляции легче индоктринировать новообращенных и скрывать неблагоприятные факты и аргументы – кроме радикальных феминисток, это заметили кришнаиты, мунисты и прочие тоталитарные секты. Большая удача то, что их доктрины и субкультура так неаппетитны на первый же взгляд. В самом деле, как я заметил, радикальный феминизм седеет – чем больше тухнет и сходит на нет политическая культура шестидесятых, тем меньше молодых женщин получают достаточно предварительного замачивания для успешной феминистской промывки мозгов. Радикальные (так сказать) феминистки младше 25ти лет встречаются редко, и чем дальше, тем реже.
Итак, радикальный феминизм (и незачем пытаться отспорить термин у теперешних его обладательниц) – это смехотворная, полная ненависти, тоталитарная, сексистская догматическая конструкция, которую революционеры незаслуженно легитимизируют, принимая ее всерьез. Хватит по-сестрински опекать этих террористок банальности; пора призвать их к ответу за озвучиваемые призывы к геноциду и за практикуемые бесчинства (всевозможные – даже, честно говоря, изнасилование!), которые, как они утверждают, выпали на их невинную голову (но чаще, как оказывается при внимательном рассмотрении, на голову какой-нибудь гипотетической “сестры”, поскольку типовая радикальная феминистка живет вовсе неплохо). Как остановить феминофашизм? Нет ничего проще – примите их слова за чистую монету, обращайтесь с ним, как с равными… и наслаждайтесь их жалобным воем. Королева-то голая! – и вот это действительно непристойно.
Добавить комментарий