Процесс зарождения нового субъекта начинается с отрицания. Я не буду. Мы не будем оплачивать ваши долги. Мы отказываемся покидать наши дома. Мы не подчинимся требованиям жёсткой экономии. Вместо этого мы желаем присвоить себе ваше – вернее говоря, наше – богатство.
В определённые моменты, когда кризис наносит нам тяжелейшие удары и отдельные личности вынуждены противостоять им в одиночку, наша воля к сопротивлению возрастает с небывалой и отчаянной силой. Каково же её происхождение? Многие философы видят источник воли в недостатке чего-либо, как если бы для того, чтобы желать чего-то или действовать, нужно было бы сконцентрироваться на том, что потеряно, в чём имеется недостаток. Но это не так. Воля зарождается не из-за недостатка в чём-то либо, но из-за непосредственного импульса, стремления к полноте и завершённости, стремления реализовать свои желания. Стремление не платить долги значит не только поиск того, что мы не имеем, того, что мы потеряли, но оно также, что более важно, подразумевает утверждение и реализацию того, что мы желаем, того, что является лучшим для нас, того, что прекрасно само по себе – и под этим мы подразумеваем в первую очередь социальные, товарищеские отношения в самом полном смысле этого слова.
В свою очередь, отрицание долгов не подразумевает отказ от всех социальных отношений и законных связей ради создания пространства, пустого, индивидуализированного и раздробленного по своей сути. Мы отказываемся от обязательств и долгов для того, чтобы переосмыслить эти явления, придать новые значения словам «обязательство» и «долг», для того, что открыть новые социальные отношения. Крайне прав был Маркс, когда говорил, что в капиталистическом обществе деньги являются главной формой социальных отношений. «То, что даёт человеку социальную силу, – писал Маркс, – то, что связывает человека с остальным обществом, находится у него прямо в кармане». Целью отрицания долгов является уничтожение власти денег, тех обязательств, которые они создают, и вместе с тем целью отрицания долгов является создание новых форм долга и новых форм обязательств. Мы оказываемся в долгу друг перед другом, но связывают нас не финансовые, а социальные обязательства.
Формы субъективности, характеризуемые социальной взаимозависимостью, уже образовались и развились в контексте новой экономической ситуации, благодаря биополитическому производству, благодаря самой жизни, способствующей увеличению ценности, они обрели гегемонию и предстали в виде сотрудничающих сингулярных субъектов. Сотрудничество и продуктивная взаимозависимость являются условиями для существования «всеобщего», и «всеобщее» сейчас составляет основу общественного производства. Наши социальные обязательства, которые связывают нас друг с другом, становятся своего рода средствами производства. Наша взаимозависимость и наша общность открывает нам новые силы и способствует большей продуктивности.
Именно поэтому, несмотря даже на то, что финансовые долги способствовали массовой индивидуализации (ведь наши страдания, наше отчаяние и наша боль только усиливались от нашей изолированности), новые формы долга приобретут более социальные, анти-индивидуальные, транзитивные и сингулярные формы вместо того, чтобы замыкаться на контрактных отношениях. Когда сингулярному субъекту становится ясно, что для своего становления он вынужден пройти через дебри обнищания и истощения, тогда он сможет увидеть, что социальные обязательства и социальный долг не подлежат измерению, вернее, они не могут быть измерены в традиционном количественном смысле. Они могут быть измерены только качественно, в качестве проводников к нашим желаниям, как решения, с помощью которых мы можем избавиться от прежних страданий и долговых оков.
В итоге социальные формы долга открывают нам добродетельные стороны «всеобщего». Во-первых, у таких долгов нет кредитора, и такие долги определяются взаимоотношениями сингулярных субъектов. Во-вторых, мы не оказываемся связанными морально, нас не давит чувство вины. Вместо моральных обязательств, мы действуем согласно этике «всеобщего», которая основана на взаимном признании социального долга друг перед другом и перед обществом.
За последние десятилетия бедные и обедневшие классы неоднократно поднимались на борьбу против индивидуального и коллективного долгового ярма. Самым известным примером является «Оккупируй Уолл-Стрит», т.к. Уолл-Стрит стал абсолютным символом мирового общества, погрязшего в долгах, Уолл-Стрит – это метоним по отношению ко всем кредиторам, но протесты на Уолл-Стрит ни в каком смысле не являются одиночными. Можно выделить два типа недавних долговых протестов, вылившихся в палаточные лагеря в Парке Зуккотти. Один тип сосредоточен в основном на суверенном долге зависимых стран, он берёт своё начало в различных альтерглобалистских протестах, направленных против политики Мирового Банка и МВФ, эти протесты достигли пика в 2001 году в народном восстании Аргентины и ассамблейном движении против неолиберальной политики, виновной в экономическом кризисе; но эти движения были предварены дюжиной «бунтов против МВФ», которые выступали против мер жёсткой экономии в 1989 году в Венесуэле, в 1977 году в Египте и 1976 году в Перу. Второй тип более раздроблен, он характеризуется протестами против индивидуального бремени, против обложения бедных долгами, к этому типу можно отнести беспорядки в Лос-Анджелесе в 1992 году, в Париже в 2005 году и в Лондоне в 2011 году. Эти три случая были выражением гнева против расового неравенства, царящего в мегаполисах, и пусть проблема полицейского насилия здесь вышла на первый план, тем не менее, вместе с тем здесь отчётливо проглядывается проблема расового характера, здесь также можно увидеть акт отрицания власти продуктов потребления и материальных благ. Грабежи и поджоги провоцировались в частности желанием обладать материальными благами, то есть, теми благами и теми продуктами потребления, которые они отрицали, но эти события также явились выражением символического уничтожения такого явления, при котором эти блага и продукты играют роль проводников к социальному неравенству.
Мы знаем, что некоторые неохотно объединяются вместе с организованными оккупантами Парка Зуккотти – в их число входят даже карнавальные протестующие альтерглобалисты, бедняки и обедневшие бунтовщики со свойственным им духом диких крестьянских восстаний и склонности к насильственному выражению гнева. В то же время мы не думаем, что один вид борьбы является более революционным, а другой реакционным. Нет, старая теория большевиков о становлении политического сознания, проходящего путь от стихийности к организации, больше не работает. И мы не собираемся заниматься морализаторством, говоря, что восстания бедняков должны быть более организованы, более конструктивны и менее насильственны. В университетских городках США полиция использует перцовые баллончики, в то время как в трущобах и гетто мегаполисов полиция стреляет боевыми патронами. Мы считаем, что в каждом из этих случаев, в любом виде борьбы более важно понимать всю мощь отрицания, которое может быть выражено по-разному, и которое может сопровождаться процессами, способствующими образованию новых форм социальных обязательств. Нашей целью является не восстановления порядка и справедливости, мы не требуем возмещения убытков за причинённый ущерб, наша цель – создание нового возможного мира.
Предыдущие части:
Майкл Хардт и Антонио Негри: "Декларация. Вступление"
Майкл Хардт и Антонио Негри: "Декларация. Глава I. Кризис и его формы субъективности. Должник"
