В мае этого года исполнилось 90 лет кровавому побоищу, устроенному полицией "цивилизованной" Швеции. Наш постоянный автор на примере яркой исторической иллюстрации рассказал, откуда растут ноги хвалёной скандинавской социал-демократии.
События в округе Одален на севере Швеции, произошедшие в мае 1931 года, вряд ли широко известны читателям из постсоветских стран. Между тем, они заняли центральное место в истории шведского рабочего движения и напрямую связаны с реализацией социальной модели «дома для народа» в этой скандинавской стране. 90 лет назад в Одалене бастующие рабочие вступили в столкновения с полицией, штрейкбрехерами и армией. После череды конфронтаций военные расстреляли демонстрацию забастовщиков. Пять человек погибли, еще пятеро получили ранения. Через несколько дней страну охватили массовые выступления трудящихся, приведшие к ряду реформ. Шведские социал-демократы сконструировали вокруг расстрела в Одалене один из своих основных мифов, легитимизирующий как их гегемонию в рабочим движении, так и принадлежавшую им на протяжении десятилетий государственную власть. В основе этого мифа лежит корпоративистское представление о государстве как о справедливом арбитре, сглаживающем противоречия между трудом и капиталом. В данной статье я кратко расскажу о том, что случилось в Одалене, как разные политические группы трактовали произошедшее, и какие уроки тех событий могут быть актуальны сейчас.
В 1920-е годы Швеция была одной из самых бастующих стран Европы. Особенно напряженная борьба шла на севере Швеции, где находился центр лесной и целлюлозно-бумажной промышленности. Классовый конфликт заполыхал с новой силой с началом Великой депрессии в 1929 году. Быстро выросло количество безработных. В северных областях Швеции безработица подскочила до 80 процентов. Это, в свою очередь, привело к сокращению членской базы профсоюзных организаций. Ведь безработные пролетарии, выкинутые за ворота фабрик, членских взносов платить не могли. Эффективной же формы организации безработных шведские революционеры не выработали, хотя синдикалисты из Центральной организации рабочих Швеции (SAC; САК) вели деятельность в этом направлении.
Боссы решили использовать кризис в своих интересах. Владельцы предприятий по всей стране начали сокращать заработную плату. Их логика была проста – те, кого не выкинули на улицу, согласятся работать за любые деньги. Кроме того, еще в 1920-е годы Шведская ассоциация работодателей сформировала крупные организации штрейкбрехеров, которые можно было использовать в любой части страны. В них привлекались морально неустойчивые рабочие, а также националистически настроенные студенты.
В условиях кризиса и наступления капиталистов трудящиеся в ряде регионов прибегли к традиционной форме сопротивления – забастовке. Стачки охватили и север Швеции. В округе Одален забастовка на фабрике по производству древесной массы началась 4 октября 1930 года. Сторона работодателей сразу же привлекла штрейкбрехеров. Тогда в соответствии с решением Шведского союза рабочих бумажной промышленности, работники предприятий, расположенных в городе Сандвикен и местечке Утансхё, присоединились к стачке.
Боссы инициировали развязку в этой патовой ситуации. 12 мая 1931 года к причалу в деревне Люнде пристал пароход с несколькими десятками мобилизованных на национальном уровне штрейкбрехеров. Часть скебов (то же, что штрейкбрехеры — прим.) была вооружена. Некоторые из них всего тремя неделями ранее участвовали в столкновениях с забастовщиками в городе Халмстад на юго-западе Швеции; там народ пошел на штурм корабля, где расположились штрейкбрехеры. Тогда полиция и скебы начали стрелять, несколько человек получили ранения. В Люнде штрейкбрехеры расположились в огороженном лагере, принадлежащем деревообрабатывающей компании. Отсюда работодатели планировали перебрасывать их на остановленные забастовкой фабрики и пристани.
На следующий день, 13 мая, штрейкбрехеров отправили в Сандвикен грузить древесную массу на корабль в порту. Но к работе скебы даже не успели приступить. Забастовщики просто снесли ворота на пристань и выгнали их. В тот же день местные власти перебросили в район забастовки полицейские подкрепления и военных: 40 пехотинцев и 20 кавалеристов. Среди откомандированных солдат не было призывников, все служили по найму; соответственно, начальство считало их достаточно лояльными для участия в карательной операции. Когда это войско прибыло на станцию, его встретили несколько тысяч рабочих и град камней. Только под прикрытием дымовых шашек военные смогли выгрузиться из вагонов. В ходе конфронтации как минимум один рабочий получил тяжелое ранение.
Утром 14 мая, в Вознесеньев день, профсоюзы организовали митинг в местечке Фронё. На митинге явочным порядком было принято решение идти к Люнде, где расположились штрейкбрехеры. Во главе колонны рабочие несли штандарт и два знамени, вслед за ними шел оркестр. Одно из знамен принадлежало Шведскому союзу рабочих бумажной промышленности, другое – местному клубу социал-демократической молодежной организации. При этом Социал-демократическая рабочая партия Швеции на центральном уровне успела осудить действия забастовщиков. В демонстрации принимали также участие синдикалисты и коммунисты со своей символикой. Общая численность демонстрантов составляла от 3 до 6 тысяч человек.
По дороге к Люнде кавалерийский отряд приказал демонстрантам остановиться. Рабочие приказ проигнорировали. Кавалеристы попыталась атаковать на полном скаку. Но это предприятие не остановило демонстрацию, а привело лишь к тому, что армейский сержант свалился с лошади и в панике начал стрелять в воздух. Тогда капитан, командовавший пехотинцами, окопавшимися перед лагерем штрейкбрехеров, приказал готовиться к бою. Впоследствии он утверждал, что звуки выстрелов убедили его в применении демонстрантами огнестрельного оружия.
Участники событий оставили противоречивые рассказы о том, что случилось дальше. По некоторым данным, командовавший солдатами капитан приказал дать предупредительный залп под ноги демонстрантам. Но это не остановило колонну. В итоге военные открыли огонь на поражение из винтовок и пулеметов, и это привело к гибели пяти человек. Причем одна из жертв, 20-летняя девушка Эйра Сёдерберг, даже не участвовала в демонстрации, а наблюдала за ней со стороны. Как рассказывали некоторые очевидцы, солдаты прекратили стрельбу только тогда, когда трубач из шедшего в колонне оркестра заиграл отбой. Если бы этого не произошло, убитых было бы больше.
После расстрела в Одалене в Швеции фактически сложилась ситуация, близкая к революционной. 19 мая, через пять дней после расстрела, в Стокгольме на улицы вышли 150 тысяч человек. Произошли столкновения с полицией. Похоронные процессии в Одалене, где были похоронены четверо из пятерых убитых, и в Вестервике, где провожали в последний путь погибшего под пулями 19-ти летнего синдикалиста и моряка Стуре Ларссона, также превратились в крупные демонстрации. Швецию охватили новые забастовки.
Чтобы взять контроль над ситуацией, правительство пошло на уступки. Штрейкбрехеры и военные были выведены из Одалена. Одновременно последовали репрессии против забастовщиков. Самому серьезному наказанию был подвергнут член Коммунистической партии Швеции (сейчас Левая партия) Аксель Нордстрём – его приговорили к двум с половиной годам каторжных работ за нападение на штрейкбрехеров в Сандвикене. К чуть меньшим наказаниям были приговорены еще несколько рабочих. Даже шесть левых журналистов получили по нескольку месяцев тюрьмы за то, что они якобы освещали события слишком радикально.
В 1932 году на волне протестов к власти пришло социал-демократическое правительство во главе с Пером Альбином Ханссоном, автором концепции «дома для народа». Ханссон в своих первых же официальных оценках событий в Одалене осудил как забастовщиков, ведомых, по его мнению, синдикалистами и коммунистами, так и Шведскую ассоциацию работодателей, пошедшую на обострение конфликта путем привлечения штрейкбрехеров. После прихода к власти Ханссон запретил использовать в мирное время армию против гражданского населения страны и провел реформу полиции. Согласно лидеру социал-демократов, это должно было предотвратить повторение подобных ситуаций. Впрочем, существует и другая точка зрения, зачем понадобилась реформа. Армия перебрасывалась по железным дорогам, и в революционной ситуации они могли быть заблокированы бастующими железнодорожниками. Полиция же использовала автомобильный транспорт и таким образом меньше зависела от воли трудового народа. Таким образом, более гибкая на первый взгляд власть оказывалась на самом деле еще крепче.
Но квинтэссенцией социал-демократического мифа, интерпретировавшего события в Одалене, стал вывод о роли государства как единственного легитимного арбитра в конфликте между трудом и капиталом. Согласно этой интерпретации, сильное государство во главе с социал-демократическим правительством устраняло классовые противоречия. Указывая на выстрелы в Одалене, социал-демократы декларировали свою модель «дома для народа», которая, по их утверждениям, путем государственного вмешательства кардинально улучшала положение трудового народа и в то же время оберегала эксплуататорские классы от потрясений. В обмен трудовому классу предлагалось навсегда отказаться от проекта по коренному переустройству общества. Вместо этого трудящимся следовало уповать на сильное государство, которое якобы заставит правящий класс расщедриться. К чему такие упования привели пролетариев Германии и Италии – хорошо известно. Сильное государство, якобы способное решать классовые противоречия, толкало их не к веку изобилия, а к самому пещерному национализму и чудовищной мировой бойне. Но и в Швеции социал-демократы сумели свести рабочую борьбу к требованиям перераспределения результатов труда в рамках эксплуататорской системы. Причем даже эту куцую борьбу следовало вести избирательным бюллетенем, голосованием за социал-демократов. По революционному проекту с его социальным идеалом в форме бесклассового общества был нанесен сильнейший удар. Именно этот подход социал-демократов дал основания некоторым критикам слева характеризовать их как «социал-фашистов».
Правые – либералы и консерваторы – создали свой нарратив вокруг событий в Одалене. Действия военных они трактовали исключительно как легитимную самооборону и охрану правопорядка. Особое внимание правые уделяли роли штрейкбрехеров. В их нарративе эти предатели рабочего класса на самом деле никого не предавали, а лишь пользовались своим правом на «свободный труд». Соответственно, государство было обязано обеспечить им защиту от посягательств на их законную деятельность, что государство собственно и сделало. Этот в некоторой степени ревизионистский, едкий для прежде коллективистской Швеции взгляд на события в Одалене получил особенно широкое распространение в последние десятилетия, когда его начали открыто тиражировать центральные СМИ страны. Причина – переход от социал-демократической идеологической гегемонии к неолиберальной, и общее ослабление реформистского рабочего движения. Из одной из самых бастующих стран Европы Швеция превратилась в страну, где несмотря на приватизацию, неолиберальные реформы и падения уровня достатка для широких слоев населения, забастовок нет совсем. Неолиберальная идеологическая доктрина, объявляющая штрейкбрехера не врагом своих товарищей, но «свободным тружеником», самостоятельно, без вмешательства «тоталитарного» коллектива, решающего, когда ему идти на работу, сыграла в этом не последнюю роль.
Что значили события в Одалене для шведских революционных левых? После расстрела демонстрации шведский поэт Эрик Блумберг опубликовал в газете «Социал-демократ» посвященное погибшим рабочим стихотворение «Надгробие». Я приведу мой перевод этих строк: «Здесь лежит шведский рабочий, Погибший в мирное время, Невооруженный, беззащитный, Расстрелянный неизвестными пулями. Преступлением его был голод. Не забудем его никогда». Позже эти строки были высечены на монументе жертвам расстрела. Стихотворение Блумберга, опубликованное в социал-демократической прессе, перепечатали также синдикалистские и коммунистические издания. Эти строки действительно передают трагизм произошедшего и скорбь по павшим. Но могут ли они служить поэтическим манифестом, зовущим к активному сопротивлению, к мести угнетателям? Едва ли.
Нарратив большинства шведских радикальных левых строится вокруг утверждения, что мирные демонстранты в Одалене стали жертвами жестокого государственного произвола. Успешное насилие со стороны забастовщиков – атака на штрейхбрехеров в Сандвикене, когда рабочим удалось прогнать штрейкбрехеров, и первая конфронтация с военными – здесь ретушируются и отходят на второй план. Получается, что нарратив шведских радикалов приближается к позициям социал-демократов: в центре внимания оказывается не лежащий в основе классового общества конфликт между трудовым народом и его эксплуататорами, а только наиболее неприглядные формы осуществления классового господства, требующие смягчения. Необходимость разрушительного восстания, качественного разрешения классового конфликта, здесь если и присутствует, то в совсем затуманенном виде. Будто врагов трудового народа нужно не уничтожить, а лишь мирно вразумить их не посылать армию стрелять в бастующих рабочих.
Такой взгляд на события в Одалене сложился под влиянием фактических обстоятельств. Как уже отмечалось выше, основной и практически единственной формой сопротивления рабочего движения после начавшегося в 1929 году наступления капиталистов оставалась забастовка. Это была исключительно оборонительная и потому ошибочная тактика. Хотя история знает и другие примеры. Если мы посмотрим на Испанию 1920-х годов, то мы увидим, что испанские анархо-синдикалисты сочетали забастовки с вооруженной борьбой: партизанскими нападениями и убийствами самых ярых врагов трудящихся. В результате после низложения монархии в 1931 году анархо-синдикалистская Национальная конфедерация труда стала одной из основных сил в рабочем движении Испании. В шведском контексте вопрос о вооруженной борьбе обсуждался на учредительном конгрессе Синдикалистской молодежи в июне 1930 года. В ходе дискуссий многие делегаты высказали точку зрения, что вооруженное насилие является приемлемым методом. Но дальше теории дело не пошло. Активное революционное подполье, которое своими действиями могло бы поддержать забастовочное движение, в Швеции в 1920 – 30 годы не сформировалось. Бенефициарами в этой ситуации стали социал-демократы, сумевшие превратить обострение классового конфликта и гибель расстрелянных армией рабочих в свою политическую победу на выборах.
Вернемся к стихотворению Эрика Блумберга. «Преступлением» забастовщиков был голод, пишет он. Таким образом, борьба рабочих в Одалене сводится к классовому инстинкту угнетенных – цель борьбы заключается в скорейшем улучшении материального положения. Вокруг этого классового инстинкта строили свои теоретические положения французские революционные синдикалисты, основоположники международного синдикалистского движения. Признавая полную справедливость стремлений к материальным улучшениям здесь и сейчас, нельзя забывать и об идеях непримиримого анархистского критика французского синдикализма – Эррико Малатесты, великого проповедника социального освобождения через субъективное осознание этического идеала. Голод, о котором говорится в стихотворении Блумберга, поднимает на протест, но как отмечал еще Михаил Бакунин, одного недовольства своим материальным положением недостаточно для революции. Нужна вера, идея. Когда шведские радикальные левые говорят о событиях в Одалене, то в их нарративе находится место протесту и трагизму. Но мобилизующей идеи, святой ненависти к настоящему, воли к разрушению и веры в будущее в нем нет. Такое недовольство толкает на достижение реформ, но не на революцию.
Статью о расстреле рабочих в шведском Одалене 14 мая 1931 года и его последствиях я завершу двумя выводами. Во-первых, в организационном плане для успеха революции необходима партизанская борьба. Забастовочное движение само по себе обречено на поражение, если его не поддерживает вооруженное подполье. Во-вторых, для социальной революции недостаточно одного недовольства материальным положением, нужны вера и великая идея. Революционным группам следует нести их в народ словом и примером.
Э.С.
Боец Анархист
Добавить комментарий