Как не раз уже бывало в нашей истории, сегодня массовое историческое сознание является ареной ожесточенных идеологических интервенций со стороны власть имущих. Причем споры о прошлом и конструирование эклектических и аляповатых мифологем подменяют собой то созидание «национальной идеи», «идеологии государства», о необходимости которого говорят еще с ельцинских времен. Однако и постмодернистское состояние общественного сознания, и склонность государственных мужей скорее к политтехнологиям, нежели к серьезной теоретической работе делает эти мифологемы бледными, бесплодными и малосодержательными. Тем не менее, небезынтересно посмотреть, какие сигналы посылаются свыше современному российскому обывателю в сфере исторической мифологии.
Маятник общественного сознания до сих пор определяет реакция – реакция на события 1987-1991 годов, оставившие тяжелую фрустрацию и комплексы реванша и утраты смысла у огромной части населения РФ. И этот маятник, как обычно бывает в России, должен дойти до конца – до Геркулесовых столбов Державности и Охранительства. Поэтому неудивительно, что нынешний историко-мифологический мэйнстрим находится под знаком патриотической державности и консервативного охранительства. Для власть имущих он выполняет легитимирующую функцию, а для населения – замещающе-компенсаторную: «Пусть мы живем плохо, и смысла в нашей нынешней жизни нет, и СССР развалился, зато мы встаем с колен и гордимся величием нашей прошлой державы!». В этом смысле знаковым событием является недавнее провозглашение партией власти «Единой Россией» своей идеологией «консерватизма».
Какие же исторические образы спускаются сегодня свыше публике? Какие образы, штампы и акценты предлагаются сегодня общественному сознанию, тиражируются в учебниках, в фильмах, становятся такими же общими местами, какими позавчера были марксистские или квазимарксистские формулы?
Из русской литературы берется: если Пушкин, то его антипольское и имперское стихотворение «К клеветникам России» (а не ода «Вольность» или «К Чаадаеву»), если Гоголь – то «Выбранные места из переписки с друзьями» (а не «Ревизор» и не «Мертвые души»), если Достоевский – то «Бесы» (а не его антибуржуазные и антибюрократические сочинения). Русскую философию сегодня прежде всего отождествляют не с Бердяевым и Соловьевым, с их пафосом свободы и критикой грехов самодержавия (как было еще лет 10 назад), а с Иваном Ильиным (причем не с ранним Ильиным – исследователем философии Гегеля, а с поздним, националистически-имперским Ильиным). Студенты не раз с удивлением признаются, что из школьного курса они вынесли убеждение, что Ильин – самый значительный, гениальный и известный русский философ. И узнав, что Бердяев намного более известен в мире, они поражались этому факту. Вспомним хотя бы помпу с торжественным перезахоронением Ильина или регулярный показ по каналу «Культура» воспевающего его фильма «Защита Ильина».
В русской истории все препарируется, отбирается, стерилизуется и компануется – и на скорую руку, тяп-ляп, фабрикуются поразительные мифы. Мифы об идиллической жизни при царизме, о революциях, организованных кучкой заговорщиков на японские и немецкие деньги. Большевизм возвеличивается в его сталинистской версии (без идей социальной справедливости, классовой борьбы, социальной революции), как реинкарнация Империи (а Троцкий – благодаря и своей национальности, и своим взглядам и действиям – опять идеально подходит на образ демонического врага). Белое Движение (старательно очищенное от крайностей черносотенства) превозносится опять-таки в его этатистски-державнической ипостаси.
Вершиной и символом этого абсурдного процесса сляпывания Бело-красного Державнического Синтеза в общественном сознании, был недавний параллельный и одновременный показ по двум центральным телеканалам двух сериальных премьер: «Адмирала» и «Исаева». Не говоря о чудовищных исторических искажениях, хочу обратить внимание на знаковость и логическую нелепость самого этого сочетания, когда белогвардейский адмирал Колчак и красный чекист Исаев в равной мере превозносились за свое служение Великой России, Державе. И лишь по какой-то, по-видимому, «нелепой случайности» они оказались разведены по разные стороны исторической баррикады, сражаясь друг с другом. Постмодернистски-шизофреническому сознанию телезрителя предлагается забыть все различия между этими персонажами, как несущественные, и свести их к одной общей точке: державному этатизму. (Думаю, это эклектическое отождествление было бы одинаково странно, отвратительно и невыносимо как для чекиста, так и для белогвардейца).
В связи с этим имперским бело-красным синтезом (над которым трудятся и такие интеллектуалы, как Проханов, Кургинян или Дугин, и наши телевизионщики), вспоминается бессмертное исповедание веры депутата Первого съезда народных депутатов СССР Червонописского, ветерана-афганца, подвергнувшего яростной травле с трибуны съезда Андрея Сахарова и заключившего свою речь тирадой: «Держава! Родина! Коммунизм!». Так началось возвращение к триаде Уварова: «Православие, самодержавие, народность».
В нынешней России проповедуется одновременное воспевание Александра III, Николая II, Ленина и Сталина на основе синтеза, включающего в себя державность, национализм, государственный патернализм, конспирологию, стабильность, несубъектную пассивность опекаемого народного «стада» (принципиально неспособного к проявлению инициативы и к самоорганизации, иначе как по приказу начальства или… по наущению врагов – третьего не дано), как высшие ценности. Само сочетание двуглавого орла, музыки сталинского гимна и других взаимоисключающих символов двух эпох, очень показательно.
Николай II (Кровавый) сегодня объявлен святым, а расстрел царской семьи – главным и едва ли не единственным преступлением большевизма. При этом забываются и 9 января, и две бездарно проигранные войны и пророческие строки (начала века!) отнюдь не революционного поэта Бальмонта: «Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит – встав на эшафот».
Эпоха Александра III, Царя-Миротворца, рисуется, как благословенное время (эту тенденцию, с присущей ему чуткостью к запросам власти, одним из первых в фильме «Сибирский цирюльник» выразил Никита Михалков). И неважно, что контрреформы этого царствования довели Россию до колоссального социального взрыва.
Иван Ильин повсеместно насаждается в образовательной системе и представляется величайшим философом (и неважно, что он был близок к фашистам). Победоносцев рисуется великим мыслителем и государственным деятелем (хотя даже близкие к нему люди отмечали, что этот специалист по «подмораживанию России» «знает, как не надо, но не знает, как надо», и этот глава Святейшего Синода, в сущности, убил остатки жизни в казенной церкви, окончательно превратив ее в мертвое полицейское учреждение).
Столыпин объявляется величайшим благодетелем России (и неважно, что его дружно ненавидели все слои русского общества и все течения от крайне правых до крайне левых: крестьяне – за попытки насильственно разрушить общину и стравить бедных и зажиточных крестьян, революционеры – за «столыпинские галстуки» и военно-полевые суды (предтечи сталинских «троек»), либералы – за разгон Второй Думы, нелегитимное протаскивание своих законов и разжигание русского шовинизма).
Чтобы оценить правоту этих констатаций, достаточно включить телевизор, взглянуть на полки книжных магазинов, послушать публичные выступления политиков, обратиться к позапрошлогоднему конкурсу «Имя России». Предлагаемые исторические мифы фантастичны фактически (более, чем допустимо даже для мифа), эклектически противоречивы и, оболванивая население, ослепляют самих власть имущих, заставляя их поверить в эти мифы и наступить на старые грабли.
Сигнал, посылаемый обществу, примитивен. Государство – абсолютная ценность, во все времена и во всех обличьях оно имеет презумпцию правоты и всемогущества, а все, критикующие его – недоумки или агенты влияния вражеских держав. Любые бойни и кровопролития, устраиваемые Державой, любые преступления во благо Империи – оправданы полностью. Любой бунт, сопротивление государству есть «бесовщина», плод заговора, порождение злонамеренности, работа на врагов России. Вот тот незатейливый мифологический синтез, грубо и на белую нитку сварганенный, с разъезжающимися швами и отсутствием творческой веры и бытийной подлинности, который предлагается нынешнему российскому телезрителю, читателю книг и учебников. Нечего и говорить о его внутренних противоречиях (как отделить «хороший» патриотизм от «плохого» национализма, русскую великодержавность сочетать с космополитичностью Империи, «державную» составляющую большевизма изолировать от его «революционной» составляющей?), о его бесплодности и безжизненности.
Нынешние трубадуры консерватизма отнюдь не победоносцевы и катковы, не сталины и не столыпины. Все, бывшее некогда великой трагедией, ныне повторяется в обличии жалкого фарса. А на фоне говорящих о консервативно-охранительных ценностях интеллектуалов, растет и ширится (и сверху, и снизу) уже полновесный, пещерный, откровенный, не нуждающийся в политкорректности, фашизм безо всяких оговорок: в виде ползучей войны на Кавказе, в виде милицейского насилия над приезжими, в виде банд бонхедов, убивающих на улицах всех «врагов России», в виде разрастающегося вооруженного нацистского подполья, пускающего метастазы в клубах футбольных фанатов и в военно-патриотических клубах. И здесь уже респектабельная ширма консерватизма становится излишней. Потому что, как сказано в одной известной книге, «там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные».
Петр Рябов
