За анархизм

Пару месяцев назад в интернет-журнале «Новая Искра» вышла статья социального теоретика Марлена Инсарова «Против анархизма». Инсаров является сторонником синтеза разных социалистических течений прошлого, в частности, анархизма и марксизма, для создания новой концепции, которая, по его мнению, будет актуальна для вызовов XXI века. Эту концепцию он именует революционным социализмом (при этом основа ее все-таки марксистская, а сам Инсаров является сторонником исторического материализма и экономического детерминизма). Будучи хорошим аналитиком и человеком, который с легкой руки готов пустить любую святую корову под нож, в этой работе Инсаров решил поставить крест на анархизме. Но при том, что со значительной частью критики трудно поспорить, аргументы и выводы Инсарова содержат ряд ошибок, свидетельствующих о плохом знании анархистской теории. Я постараюсь доказать это, для удобства разбив текст на цитаты, содержащие ключевые, на мой взгляд, ошибки.

Автор начинает свою статью следующими словами:

«Как выходец из марксистской традиции и сторонник исторического материализма, я долгое время занимался прежде всего критикой своей собственной традиции, переосмысливая марксизм и считая необходимым критиковать догмы классического марксизма, которые, на мой взгляд, не отвечают реальностям классовой борьбы современности» и чуть далее продолжает:

«Украинская революция доказала, что анархизм, игнорирующий вопросы политической стратегии и тактики, не является революционной теорией и практикой, отвечающей задачам классовой борьбы современности».

Не совсем ясно почему. Ведь в большей степени сказанное касается как раз украинских марксистов, которых Инсаров также критикует в других текстах, но почему-то не ставя крест на марксизме. Если у анархистов были хоть и маленькие но все-таки успехи в результате участия в революционном процессе (подробней об этом можно почитать тут, тут, тут и тут.) то марксисты в подавляющей своей массе не поддержали революцию, а позже и вовсе выступили как чисто реакционная сила, прямо или косвенно поддержав вторжение России в Украину и участвуя в антиреволюционных выступлениях Харькова и Одессы.

Далее Инсаров указывает на будто бы общее начало, марксизма и анархизма:

«Бухарин в написанной в период Первой Мировой войны статье "К теории империалистического государства", предлагая пересмотреть традиционное однозначно- отрицательное отношение марксистов к анархизму, высказал правильную мысль, что коренное отличие марксизма от анархизма заключается вовсе не в отношении к государству. Революционные марксисты, как и анархисты, выступают за разрушение буржуазного государства и за создание республики трудящихся, которая не будет уже государством в привычном, классическом смысле слова».

Что это еще за «государство в непривычном смысле слова»? Вообще, что такое государство? Как его пощупать? Любое государство — это набор институтов, с помощью которых меньшинство проявляет власть над большинством. Это законодательная, исполнительная и судебная власть (в той или иной вариации), обладающая аппаратами принуждения, такими, как полиция, жандармерия и армия. Не совсем ясно, как власть может быть «неклассической»? Все изменится, когда во главе этих органов встанут революционеры? Любой анархист ответил бы на это, что если к водке добавить немного воды, водка от этого не перестанет быть водкой. Единственное, что мы можем сделать, — это вылить водку и наполнить бутылку водой, другого способа не существует. Анархисты выступают именно за это, за уничтожение этих органов власти и замену их органами коллективного управления на основе прямой демократии (при праве меньшинства не подчиняться большинству, но и не мешая ему).

Далее автор утверждает:

«Водораздел, отделяющий революционных марксистов от анархизма, проходит именно в вопросе о централизации и децентрализации».

Расхождение марксизма и анархизма не только в федерализме против централизма, а прежде всего — в вопросе об этике. Это фундаментальное отличие, и оно полностью было проигнорировано автором. Но тему этики мы затронем ниже.

Указывая на следующее различие, Инсаров напоминает, что «анархисты являются противниками централизации» и всеми силами пытается показать, что централизация якобы является абсолютным благом (ведь если она и только она обуславливала прогресс то она, несомненно, абсолютна).

Например:

«Если мы посмотрим на 40 тысяч лет истории человечества, то увидим, что в этой истории, несмотря ни на что, заметен прогресс и что этот прогресс неразрывно связан с экономической централизацией»;

или:

«Тем не менее прогресс человечества, увеличение власти человека над природой, рост благосостояния людей и в определенном смысле увеличение человеческой свободы, если брать большие масштабы, совпадают с ростом централизации».

«Связь увеличения человеческой свободы с ростом централизации далеко не однозначна, но в первобытных племенах люди находились под жесткой властью обычая, в античном полисе дела обстояли так же, в эпоху феодальной раздробленности путешествие из одного города в другой было немалой проблемой. Так что утверждение либералов и анархистов, что автономия и федерализм – это всегда свобода, а централизация – всегда рабство, является поверхностным и неправильным ответом на проблему».

Откровенная подменна понятий. Инсаров вроде как говорит именно об экономической централизации, но при этом в качестве фактора контроля и сдерживания свобод приводит чисто культурный феномен обычая, связь которого с децентрализацией весьма туманна. Более того, пример о невозможности путешествия из города в город связан с научно-техническим прогрессом, связь которого с централизацией, опять же, не доказывается. На самом деле мы видим, что именно научно-технический прогресс всегда имел место в менее централизованных (как экономически, так и политически) обществах. Начиная от греческих полисов, которые в отличие от централизованного Рима дали огромное количество мыслителей, учетых, врачей, изобретателей, до противостояния США и СССР, где в последнем неудержимо нарастало отставание в плане передовых технологий — таких, например, как компьютерная электроника (хай-тек вообще развивается только там, где есть открытые сети свободных коллективов). В начале 30-х годов в СССР, когда удавка тотального централизма еще окончательно не задушила все и вся, существовала группа ученых-инженеров ГИРД (Группа изучения реактивного движения). Люди эти работали абсолютно добровольно и бесплатно, более того, их цели были сугубо мирные — покорение и освоение космоса. Объединив под одной крышей таких выдающихся ученых, как Королёв, Тихонравов, Цандер, ГИРД добился немалых успехов. Но долго жить ему не дали. Властям нужно было оружие, и в 1933 году группу переформировали в Реактивный институт, принудив работать на оборонку. Затем начались репрессии, и ученых (в частности, Королева и Глушко) чуть не сгубили в лагерях и шарашках. Те, кто пытается свалить этот случай на сталинизм, забывают о многочисленных других примеров того, как централизованная власть душила творчество и науку или ставила их на службу милитаризму. Если Инсарову важен прогресс как фактор благосостояния человечества, то его должен интересовать исключительно научно-технологический прогресс, который в свою очередь невозможен при экономической или политической централизации.

После оды централизму автор нападает на децентрализованное производство и распределенние:
«Множество вопросов, возникающих у любого здравомыслящего человека, относительно того, как будет организовано производство и распределение при системе автономных предприятий и коммун, анархисты обходят, прибегая к одному из своих любимых словесных фетишей — к словечку "федерация". Мол, автономные предприятия и общины будут сотрудничать друг с другом и заключать федеративные союзы по всем интересующим обе стороны вопросам.

Словечко "федерация" ничего не объясняет. Оно пусто и бессмысленно. Автономность общин и предприятий предполагает, что они остаются носителями полного суверенитета и могут в любой момент выйти из федерации».

Словечко «федерация» объясняет как раз очень многое. Оно подразумевает консолидацию усилия множеств — как раз то, чего Инсаров просто не хочет видеть, пугая читателя тем, что, мол, никто не будет ответственен перед всей федерацией и начнет тянуть одеяло на себя.
Федерация не означает экономический сепаратизм, федерация — это объединение автономных субъектов, в первую очередь — экономически. Никто из социальных анархистов не отрицает общей, сетевой экономики.

Пугая нас экономическим сепаратизмом, автор позволяет себе опуститься до заезженных аргументов авторитариев:
«Одним из любимых аргументов либертариев против идеи экономической централизации является утверждение "Не будет же все человечество решать вопрос о строительстве сарая в нашей коммуне". Если вдуматься, утверждение основано на некоторой уловке. Чтобы построить сарай, требуются, по меньшей мере, доски, гвозди, топор и молоток. Если можно представить себе, что доски либертарные коммунары сами добыли себе в ближайшем лесочке, то с гвоздями все обстоит сложнее. Требуется гвоздильный завод. Неужели его создаст себе каждая коммуна? Причем гвозди тоже нужно из чего-то изготовить. Потребуется металлургический завод, а к нему — небольшая шахта по добыче руды и небольшая нефтяная скважина. И это — в каждой коммуне! А ведь постройкой сарая работа коммуны не ограничивается, коммунарам и коммунаркам будет нужно множество других предметов потребления (от презервативов до зубной пасты) и орудий труда (от тех же молотков до компьютеров). Неужели все это нужно будет производить в каждой коммуне?»

«Как лучше лечить тяжелые болезни — в централизованном порядке, с помощью высококвалифицированных врачей, обученных в централизованных вузах, и с помощью самой современной медицинской техники, централизованно произведенной трудом всего общества, или в порядке децентрализованной либертарной инициативы невежественных знахарей?»

В который раз анархо-примитивисткое пугало вытаскивают из пыльного шкафа и пытаются выдать за анархизм в целом, что наводит на мысль об осознаном намерении дискредитировать оппонентов. Еще в начале века анархо-синдикалисты говорили, что в федерации будут единые центры логистики, складирования и распределения. Сколько и в какие коммуны распределять, будут решать центры статистики и подсчета. Они же будут составлять и предлагать план на производство (одобренный и принятый затем коммуной, округом, федерацией или конфедерацией).

Не ясно также, на каких основаниях автор приписывает анархизму абсолютизм:
«Анархисты, между тем, считают, что децентрализация — абсолютное благо, централизация – абсолютное зло».

Где именно анархисты — в теории или на практике — выступали за абсолютную децентрализацию? Во всех революциях ХХ века мы видим, что анархисты периодически прибегали к вполне централистским практикам (например, единое военное командование), при этом появились целые теоретические концепции, основанные на относительном централизме (Единая платформа анархистов П. Аршинова и Н. Махно).

Децентрализация, уничтожение монополий определенных институтов (на насилие, управление производством и распределение, общественное управление) для анархистов — не самоцель, а инструмент — единственный инструмент, с помощью которого можно построить свободное общество. Именно поэтому, например, анархисты выступают за вооруженный народ и за политическую федерализацию городов и районов.

Далее критика анархизма заводит Инсарова в совсем страшные дебри:
«Если самоуправляемый коллектив самоуправляемых нефтяников примет решение продавать нефть за границу по высокой цене, а не поставлять ее другим коммунарам – имеет ли право Республика Труда дать по шапке «самоуправляемому коллективу» и заставить его работать на пользу всей Республики Труда? Если самоуправляемый коллектив самоуправляемых железнодорожников загнет за свою работу несуразно высокую цену, имеет ли право Республика Труда заставить его не борзеть и знать меру? Если самоуправляемый коллектив преподавателей истфака примет решение вести контрреволюционную пропаганду, могут ли центральные органы заткнуть ему рот? Если самоуправляемый коллектив военного завода решит продавать ракетные установки классовому врагу, ведущему войну против Республики Труда – ведь враг может заплатить подороже – может ли воспрепятствовать ему Республика Труда? Если самоуправляемое конструкторское бюро решит работать не на Республику Труда, а на мировой империализм, и выдавать ему технологические тайны – может ли Республика Труда запретить ему делать это?»

«Если нет, тогда Республика Труда обречена. Она распадется в неминуемой всеобщей войне частных и групповых интересов. Если да, тогда анархисткую белиберду про "принятие ключевых решений на местах" следует сдать в утиль»

«Но чушь про "ключевые решения на местах" (ага, давать тепло или не давать – решают работники теплосети! Лечить больных или не лечить, и если лечить, то сколько с них брать — решают врачи! Учить детей или сдать помещение школы коллективу либертарных проституток под либертарный бордель и жить с этого — решают учителя! Разбавлять водку всякой гадостью или не разбавлять — решают продавцы! О чем еще забыл?) заведомо обрекает несчастное общество, которое вздумает попрактиковать эту чушь, на смерть скорую и мучительную».

На протяжение всего текста у Инсарова проглядывается если не презрение, то банальное неверие в людей, не занимающих депутатские кресла. Почему автор уверен в том, что работники теплосети, врачи и учителя будут тянуть одеяло на себя и откровенно саботировать функционирование общественных служб? Такое презрение к простому труженику свойственно только большевикам и либералам. Если Инсаров считает, что люди по своей природе настолько алчны и глупы, что готовы будут, дай им только волю, отключить теплообеспеченние, то зачем вообще ратовать за эмансипацию людей?

Даже если бы автор настаивал всего лишь на переходном периоде, необходимом для перестройки сознания масс, нашим ответом был бы классический Бакунинский довод о законе самосохранения власти. С какой стати властные структуры вдруг сами примут решение о самоликвидации? Потому что в них заседают хорошие люди?

Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что инструменты, которые бы не позволяли людям захватывать власть, в анархизме проработаны недостаточно, но тушить огонь огнем — уж точно не выход. Единый политический центр, единоличный авторитарный суверен над всеми вышеописанными коллективами может привести общество только в Корейскую Народную Демократическую Республику, как показывает опыт всех государств, в которых марксисты взяли политическую власть.

Далее автор довольно подробно описывает проблемы современного анархизма и левого движения в целом, указывая на инфантилизм современного анархистского движения и кризис анархистской философской мысли чем, к сожалению, сложно поспорить. Современная паразитическая среда на западе создает людей с паразитическим типом мышления. Вместо теоретического поиска и попытки интегрироваться в общество и экономику анархисты в своей массе остаются на обочине протеста, причем не только социальной, но и теоретической. Вопрос о том, как выбраться из этой ямы, является чуть ли не ключевым вопросом для современного анархического движения (впрочем, не только для него).

Однако говоря о проблемах современного анархизма, автор, по-видимому, пытается представить их как основную характеристику движения в целом, ставя крест даже на заслугах революционеров прошлого. Несостоятельность теории он пытается вывести из примера великой Испанской революции:
«Единственной страной, где анархисты в течении нескольких десятилетий были ведущей силой в рабочем движении и от их поведения зависела судьба настоящей великой революции, была Испания. Анархизм с блеском и треском провалил этот экзамен».

«У испанских анархистов было мессианское вИдение революции. Сперва рабочие — все или почти все — станут сознательными либертариями, потом они поднимутся на революцию и сразу построят либертарный коммунизм. Стратегия и тактика — как определять друзей и врагов — при таком подходе не нужны. Есть свои — анархисты, есть чужие — все прочие».

Прием очень профанский. С таким же успехом можно было бы сказать: «у русских большевиков было мессианское видение революции. Сперва партией революционеров, являющихся авангардом рабочего класса, берется власть, потом эта партия форсированно увеличивает сумму производительных сил и сразу после этой фазы наступает коммунизм». Такое впечатление, что Инсаров использует стандартные дискредитирующие формулы, просто в нужных местах вставляя слово «анархизм». Это очень несерьезный подход. То же самое и о «друзьях». Не испанские ли анархисты выступили и подержали всех тех, кто поднялся на революцию? Не испанские ли анархисты были единственными, кто заступился за ПОУМ, когда тех решили уничтожить сталинисты? Тут вернее будет сказать: «Есть свои — те, кто за революцию, есть чужие — все прочие». А какая позиция по этому вопросу у марксистов?

Вообще, это довольно забавно — критиковать движение за то, что оно не взяло власть, при том, что один из главных его принципов — НЕ БРАТЬ ВЛАСТЬ. Не брать, но бороться с ней, стремиться уничтожить ее как таковую или ее концентрацию в руках единиц. С таким же успехом можно упрекать коммунистов в том, что они отказываются стать капиталистами.

Здесь-то, по мнению автора, и заключается ошибка анархистов, потому что «Власть сама по себе столь же не хороша и не плоха, как само по себе не хорошо и не плохо оружие. Винтовка, стреляющая в пролетариев — зло. Винтовка, отнятая у буржуев и взятая пролетариями, чтобы стрелять в буржуев — добро. Точно так же обстоит дело и с властью».

А также:
«Власть может быть властью привилегированного эксплуататорского меньшинства, защищающего свое классовое господство. Власть может быть властью трудящегося народа, который сверг эксплуататорское меньшинство, захватил все богатства общества и проводит политику преобразования мира, движения в сторону бесклассового общества. Но и в том, и в другом случае это – власть».

Анархисты традиционно (Э. Голдман, Ж. Грав, И. Пуэнте) разделяли власть на три вида: политическая, экономическая и психологическая. Так вот, у Испанских анархистов (так как автор делает акцент на них, то и мы приведем именно их в пример) в руках была власть экономическая (по щелчку пальцев НКТ, могли встать целые индустриальные отрасли или, например, перестать функционировать порт Барселоны) и психологическая (о культурной гегемонии, которая была у испанских анархистов в 30-е годы, можно не расписывать). Но какая это была власть? Власть меньшинства над большинством? Нет. Это была власть, максимально децентрализованная с помощью федерализма и демократичной этики. А отказалась НКТ брать именно политическую власть, государственную — всегда централизованную и авторитарную — по причинам, описанным выше.

Власть трудящегося народа будет вести в сторону бесклассового общества, только при наличии четких механизмов пресечения захвата власти меньшинством. Только при этом условии можно говорить о каком-либо прогрессе и движении в бесклассовое общество. К чему приводит захват государственной, централизованной власти, мы, повторюсь, уже видели на множестве примеров ХХ века.

Увы, культ централизма в конечном итоге приводит автора и к совсем ошибочным и даже опасным выводам. Например, под конец статьи Инсаров утверждает, что если централизация хороша во всем, то значит, она хороша и в военном деле. Причем, будучи совсем не знакомым с предметом, путает термины или использует их неверно:
«Партизанские отряды хороши в маневренной войне, для победы нужен переход от войны маневренной к войне позиционной»;

Позиционная война — это анахронизм. Это первая мировая война. Сегодня, в век оружия массового поражения, большой мобильности и быстрого распространения информации, победителем выходит тот, кто умеет вести войну именно маневренную. Это касается не только мелких групп, но и больших регулярных армий. Далее автор по незнанию темы путает термины:
«Любая победоносная партизанская армия, дойдя до определенной стадии развития, превращается в регулярную армию».

Противопоставление партизанской и регулярной армии в корне неверно. Одно другому не мешает: регулярное войско может при определенных условиях вести партизанскую войну. Военизированные формирования делятся на регулярные и милиционные. Почему революционные отряды или войско защиты революции не смогут быть регулярными, я отчасти показал здесь (К вопросу о защите революции). Сегодня для того, чтобы содержать регулярную армию, требуются такие колоссальные ресурсы что не каждая страна может себе ее позволить (я говорю о содержании на должном уровне, мы ведь все-таки подразумеваем победу в революции). Если в прошлом можно было рассчитывать на помощь СССР и этой помощью пользовались все кому не лень, от Красной армии Мао Цзэдуна до Народного фронта освобождения Палестины, то сегодня революционеры, где бы они ни вели борьбу, могут рассчитывать только на свои силы и силы местного населения. Создать регулярное войско при таком положении вещей просто невозможно. Это была бы фантастика.

Но это не все. Инсаров пишет:
«Все революционные армии, одерживавшие победу над силами старого мира, были синтезом добровольчества и дисциплины, были регулярными армиями, основанными на высокой идейности, энтузиазме, направляемой в нужное русло инициативе бойцов и командиров. Армия Кромвеля, армия Французской Республики, Рабоче-крестьянская Красная Армия Советской России, Народно-Освободительная Армия Китая».

Армия Кромвеля и армия Французской Республики нас не интересуют. С тех времен военное ремесло бесконечно вырвалось вперед. Что же до РККА то это беспрецендентое явление. Большевики смогли взять власть в гигантской и богатой стране с уже ГОТОВЫМ военным аппаратом (РККА строилась на скелете царской армии), с людьми, прошедшими три года жестокой войны. Это примерно если сейчас США будет несколько лет воевать с Южной Америкой, а потом там грохнет революция и власть развалится. Очевидно же, что те, кто эту власть возьмут, получат в руки остатки армии США. Пусть остатки, но очень неплохой армии. Обладая ресурсами, как человеческими, так и материальными, из этих остатков можно будет довольно быстро организовать регулярное войско, как минимум для обороны страны. С НОАК же совсем другая история. Во-первых, начиная с конца 20-х годов китайские коммунисты получали огромную помощь от Советского союза. В качестве примера маленький исторический факт: в 38-м году Мао Цзэдун получил от советов 300 тысяч долларов (4 миллиона долларов, если перевести в современные деньги). Кто сегодня даст молодому и амбициозному движению такие деньги? А оружие? А политическую поддержку? В во-вторых, китайская революция — это также беспрецендетное явление именно партизанской войны. При этом армия Мао была регулярной, но вела именно чистую герилью. Про это написаны тонны материалов. Что же до последней фазы борьбы НОАК против режима Чан Кайши, то великое ли это дело отказатся от партизанщины, когда за твоей спиной СССР? Не мудрено было от герилий перейти к решающей фазе подчинения себе Китая, когда на тебя сыплются такие подарки, как целая Манчжурия с ее индустрией и ресурсами, трофейная техника поверженной Японии, а также тысячи образцов советской техники, специалистов и материалов. В наши дни это, разумеется, не актуально.

«У современных анархистов – культ партизанской войны, выглядящий особенно смешно, потому что он исходит от людей, в большинстве своем в военном деле не разбирающихся. Причем чем дальше анархист от войны, тем больше он любит партизанскую войну», — пишет далее теоретик революционного социализма.

В реальности мы же видим, что побеждает именно тот, кто умеет вести войну маневренную. Именно с помощью гибких тактических маневров боевики ДНР и ЛНР взяли войска Украины в Иловайский и Дебальцевский котлы. Вообще, только быстрые и высоко мобильные войска способны обходить и брать врага в клещи, зажимать его в тиски и котлы. Похожую картину мы видим и в гражданской войне в Сирии. Как ИГИЛ, так и курды Рожавы ведут гибкую маневренную войну. При этом курды опираются именно на милиции и тактику партизанской войны: маневры, засады, молниеносные рейды — все это там является не исключением, а основной тактикой. И ведь удерживают же города. И даже победили в сложной битве с ИГИЛ за Кобане и отстояли город.

Под конец я хотел бы затронуть тему отличий анархизма от марксизма. Инсаров утверждает, что фундаментальное отличие есть одно. Это не так. Таких (фундаментальных) отличий как минимум четыре:

Этика

Вся анархическая теория строится именно на этических началах. Это основное отличие. Анархисты (в первую очередь социальные) считают, что невозможно «механически», «научно» придти к бесклассовому обществу. Согласно закону самосохранения и самовоспроизведения (власти, жестокости, насилия), выведенному М. Бакуниным, цель не может оправдывать средства, а должна представлять со средствами единое целое. Если наша цель — равенство, то и в нашем, к примеру, синдикате мы будем максимально стремиться к равенству. Если наша цель — свобода, то и в нашем синдикате будет максимально возможная в данных условиях внутренняя демократия и прозрачность. Об этике можно (и нужно) говорить очень много, но здесь я позволю себе привести лишь один пример, который это четко иллюстрирует. Во время майских событий в Барселоне 1937 года, во время, как выразился Инсаров «полувосстанния», анархистами были захвачены в плен рабочие из противоположного лагеря. В это же время и некоторые рабочие анархисты попали в лапы правительства. После прекращения огня анархисты пленников отпустили, а правительство нет. Глупость? Нелепость? Инфантильная жалость? Для человека, для которого победа превыше всего, возможно, да. Только вот анархисты считают, что такая победа на костях победой на самом деле не будет, потому что к бесклассовому обществу она не приведет. Никогда. Марксизм же не признает этот закон и считает этику, вытекающую из него, буржуазным пережитком, ставя на ее место исключительно классовые интересы.

Гуманизм

Анархизм — это гуманистическое течение, ставящее личность в центр своей философии (если только ее интересы не входят в противоречие с уже заявленной/осуществляемой волей других). Это вытекает из предыдущего пункта: интересы личности никогда не будут удовлетворены, если они с самого начала не ставятся революцией во главу угла. В связи с этим анархизм отвеграет разделение человеческой деятельности на базис и надстройку и считает, что интересы всего трудящегося общества должны (и не могут иначе) быть удовлетворены только одновременно с удовлетворением интересов трудящийся личности в рамках экономических возможностей данного общества.

Марксизм же — течение антигуманистическое, ставящее в центр своей философии массы, коллективы, классы. По марксизму, лишь обеспечив экономический базис для всей массы, можно начинать думать об интересах отдельного человека.

Власть

Власть — это левиафан и, следовательно, табу для любых анархических течений. Но нужно повториться, что именно — государственная, политическая власть. Любые же проявления другой (экономической и психологической) должны быть максимально децентрализованы. Такой подход подводит нас к четвертому:

Федерализм

Собственно, это и была основная цель критики статьи Инсарова. Федерализм — это не пустое слово, как он выразился в своей работе. Это необходимый инструмент в борьбе с властью, с ее устранением. Как я уже не раз писал выше, лишь рассеянная, децентрализованная власть нивелируется и теряет свою убийственную тоталитарную хватку. Кстати, многие течения, которые декларируют свободу в качестве своего идеала, также в той или иной степени приходят к федерализму. Даже марксизм (представленный прежде всего наследием Франкфуртской школы) мучительно пытается заигрывать с федерализмом вот уже более полувека.

В самом конце своего анализа Инсаров призывает:

«Нужна новая революционная теория, осмысляющая и направляющая действительно революционную практику».

Многие радикальные левые могут быть согласны с этим. Однако же поиски этой новой теории Инсаров ведет на подозрительно старом поле, и ответа на вопрос, почему именно анархизм не сможет дать эту новую революционную теорию и практику, он в своей статье не дает. Скорее наоборот: без этики, гуманизма, борьбы с концентрацией власти и федерализма любая революция будет обречена на поражение. Только осознание человека как личности, целостного человека, а не крупинку некой массы, может дать действительно мощное революционное течение, то, которое уничтожит власть и приведет человечество к бесклассовому и свободному строю.

Игаль Левин