Критика и кризис активизма

Это вторая и последняя часть серии по стратегии активизма. Первая часть («Стратегия активизма и уличных акций») была опубликована раньше.

У стратегии активизма были критики с самого начала. В конце 1990х и в начале нулевых большинство анархистов предпочитали быть любителями истории или дискуссионным клубом или вообще ничем не заниматься. Были и те, кто занимался уличными акциями, но без какой-либо стратегии, для них ходить на пикеты было скорее моральным долгом, без надежды что акции могут вырасти и что к ним может присоединиться больше народу.

Послушать на SoundCloud

Но среди тех, кто чем-то занимался и имел хоть какую-то стратегию, выделялись 2 линии критики. Первая была критика анархо-синдикалистов, к которым в нулевые еще примкнули более экзотические «рабочисты», например, сторонники рэтекоммунизма. По их мнению, уличные акции не могут расти, и действовать надо на рабочем месте. У тогдашних анархо-синдикалистов в России были иногда контакты на заводах, но реального влияния у них не было ни на одном. Отношение к малочисленным независимым профсоюзам у них было враждебным. Деятельность анархо-синдикалистов ограничивалась агитацией рабочих или студентов со стороны и публикацией зарубежных новостей. Это, естественно, было мало убедительно. Не было никаких собственных примеров, к которым можно было бы присоединиться. В итоге от безысходности синдикалисты тоже начали организовывать уличные акции, но без энтузиазма, без стратегии и даже без старания, левой рукой, так сказать.

Синдикалистская стратегия невозможна, когда анархистов во всей стране несколько десятков или сотен. И ситуация никак не меняется, даже если все несколько десятков анархистов поголовно вступают в профсоюз анархо-синдикалистов.

В итоге даже заниматься вопросами рабочего движения у АД получилось лучше, чем у анархо-синдикалистов. Такими проектами АД были, например, кампания защиты профсоюзного активиста Валентина Урусова в республике Саха, и проект Антиджоб.нет.

Вторая группа критиков — анархо-мятежники (инсуррекционалисты, иллегалисты), которые начали набирать обороты после греческого восстания против ментовского беспредела 2008 года. После него мятежный анархизм стал главным течением анархизма почти во всем мире. Критика мятежников, в принципе, очевидная — в России условия репрессивные, так что в итоге следствием даже самых безобидных уличных акций будут репрессии. В этом они правы — у АД никогда не было иллюзий о возможности «легального анархизма» в России в длительной перспективе. Понятное дело, что рано или поздно останется только подпольный путь. Но стратегия АД заключалась не в вечных лекциях и уличных акциях, а в развитии движения до такого масштаба, что оно переживет репрессии, когда они неминуемо произойдут. Общество в целом было не готово к подпольному пути (и до сих пор не готово). А когда общество не готово, выбор подполья - это просто выбор изоляции, маргинализации и самоуничтожения.

Деятельность анархо-мятежников началась хорошо, появилось несколько блогов и направлений деятельности: одни более социальные (они верили в массовое движение), другие более антисоциальные (они отрицали перспективы массового движения). Акции саботажа происходили регулярно. При этом участников прямого действия никогда не удавалось задержать. Но вскоре после примерно 2011-2012 годов деятельность анархо-мятежников в России пошла на спад, и сейчас акции прямого действия происходят крайне редко.

Я не могу с уверенностью сказать, в чем проблема, но подозреваю, что у мятежников проблема такая же, как у всех подпольных движений - привлечение новых кадров. Очень мало кто из тех, кто читает об акциях в сети, вдохновляется настолько, что организует полностью автономные группы. Больше тех, кто готов присоединиться к существующим группам, но их найти сложно или невозможно. «Автономному Действию» всегда можно было написать, и кто-то отвечал, направлял к ближайшим контактам для личного знакомства и общения. Полностью открытых групп у АД никогда не было, но найти нас и достучаться никогда не было сложно.

Стратегия полу-открытых групп и уличных акций АД не была одинаково успешной в разных местах. Хорошие результаты в течение длительного времени она давала только в 2-4 крупных или общественно активных городах, в которых меньше репрессий, а также множество других движений, которые ФСБ и центр Э хотели уничтожить до того, как у них руки дошли до анархистов и антифы. В более мелких городах, где чекистам и эшникам было нечем заняться, группы АД обычно выживали только пару лет, а затем активисты были вынуждены переезжать или сворачивать деятельность. В Беларуси тактика уличных акций была не вариантом уже в нулевых, а к концу десятилетия местные активисты решили, что полу-открытая структура АД им вообще не подходит, риски слишком высокие.

Была еще третья линия критики, которая частично пересекалась с двумя первыми, но сегодня уже фактически забыта — критика активизма со стороны «антиполитических коммунистов». Линия этой критики описано в этом обзоре 2015-го года, но в нем не упомянуты такие группы, которые существовали в нулевых, как Союз Революционных Социалистов, журнал «Максималист» и группа «Фальшь». Все эти группы уже распустились, что не удивительно: если ты против активизма, то логично перестать чем-либо заниматься. Но эти тенденции влияли на дискурс двух первых линий критики. До раскола 2009 года российская группа анархо-синдикалистов КРАС-МПСТ включала людей с полностью противоположными взглядами (с одной стороны ортодоксальный анархо-синдикализм, с другое — антиполитический коммунизм), которых объединяло только давнее знакомство и нежелание заниматься активизмом. Следовательно, до раскола критика активизма влияла даже на стратегии анархо-синдикалистов.

Но несмотря на полную тупиковость «критики активизма» в качестве (анти)стратегии, в ней есть ряд полезных замечаний. Во-первых, критики активизма верно замечают, что активизм — это отчужденный труд. То есть, это не самоцель, а метод достижения результата. Анархисты всегда придерживались мнения, что цели и средства по определению должны в определенной степени совпадать. «Префигуративная политика» - высокопарное академическое понятие, которое означает то же самое: в идеале, общество будущего создается действиями активистов здесь и сейчас. Но из требования, что ВСЯ деятельность должна удовлетворять этому условию, следуют либо репрессии, либо апатия, либо замыкание на решение бытовых проблем замкнутых коллектив.

Также верно то, что, несмотря на благие цели, активисты часто создают замкнутую микро-субкультуру, которая занимается ритуалами, смысл которых иногда невозможно понять постороннему человеку. Цель активизма — это общественные перемены, а цель каждой уличной акции — быть масштабнее и ярче предыдущей. Но на практике это не получается, и как минимум 95% уличных акций ни к чему не приводят и остаются заметными только для активистов.

Но успех общественной деятельности, в отличие от войны или бизнеса, никогда не зависит исключительно от материальных, измеряемых переменных. Итоги общественных кампаний, забастовок и революций определяет «дух общества», который непросто поймать, предсказать или понять. Активист может только создавать возможности, но готово ли общество присоединиться к протесту — непредсказуемо. Понятно, что если видно, что активист сам не верит в результат усилий, если он занимается своей темой левой рукой без горячего сердца, то никто не будет присоединяться. Но даже тогда, когда активисты отдают кампании все силы, которые у них имеются и даже больше, результаты непредсказуемы.

Активизм - «не материалистическая» стратегия также в том плане, что успех очень сложно оценивать объективно. Несомненным успехом может быть только уничтожение государства или капитализма, но от этого мы очень далеко. Успехами движения нулевых были закрытие нескольких экологически вредных объектов, но это были успехи сугубо локальные, как правило, в небольших периферийных городах. Успехом был также разгром подпольной фашисткой среды, но это в первую очередь заслуга ментов и спецслужб, роль антифы была лишь второстепенной. И антифа добивались результатов в первую очередь путем прямого действия, не путем уличных акций.

Но тем не менее, с 1999 примерно по 2012 год, анархистская активность в России была в состоянии непрерывного роста, во многом благодаря стратегии уличного активизма, несмотря на то, что уличные акции сами по себе мало чего добивались. Далеко не все акции вдохновляли, но акциям удавалось вдохновлять людей настолько часто, что в движение постоянно приходило больше участников. Создание этого «вдохновения» - частично духовный, мифический процесс. Да, для акции важно придумать нормальный маршрут, избежать преждевременного винтежа, иметь хорошие лозунги и кричалки, сделать чуть более ярко и более крупно чем раньше. Но ощущение «успеха» среди участников, к которому все и стремились, это все-таки скорее внутреннее, духовное ощущение. Иногда участники вдохновляются, даже когда все планы провалились. В стратегии уличного активизма есть определенный аспект динамики культов. Создается ритуал, который сам по себе ничего не меняет, но если достаточно многие присоединяться к ритуалу, то можно добиваться реальных перемен и частичных, локальных успехов.

Из этого, естественно, следует, что активисты начинают придавать очень много значения деталям своих ритуалов. Я потратил десятки, даже сотни часов своей жизни на обсуждения лозунгов, кричалок, листовок, маршрутов уличных акций, как будто выбор или отказ от одного конкретного лозунга мог кардинально поменять реальность вокруг. По большому счету, эти детали конечно очень мало что значат. Даже на самом пике движения, наши уличные акции собирали не больше 1000 участников в Москве, в которой с учетом пригородов более 20 миллионов жителей. Некоторые люди спустя многие годы, наконец, поняли, насколько это мало, и разочаровались. Но в течение долгого времени мы шли вперед, мы росли, и у нас были шансы поменять историю. И сколь бы ни были малы шансы у этой стратегии, другой стратегии все равно не было.

Конец стратегии уличных акции?

У тактики уличных акций есть слабая точка — власть может их запретить совсем, что фактически в итоге и случилось. Теперь обычно разрешают только одиночные пикеты. Они - настолько убогая и унизительная форма акций, что под вопросом, могут ли они способствовать развитию каких-либо движений вообще. Власти, конечно, выгоднее разрешать подобные жалкие зрелища, чем запрещать всё полностью.

Но запрет уличных акций также показал их опасность для власти, несмотря на всю символичность этих действий. И их запрет также уничтожает возможность выпустить пар, и это может еще в будущем дорого обойтись власти. Если у народа не будет возможности организации санкционированных митингов и шествий, то рано или поздно будут несанкционированные и неподконтрольные.

Но, тем не менее, «Автономное Действие» и анархическое движение пока не смогли адаптироваться к новым условиям фактического запрета митингов и шествий. Болезненный факт, что когда общественная ситуация и правила игры меняются, анархистам требуется много лет, чтобы найти формы деятельности, которые приносят результаты в новых условиях.

С другой стороны, несанкционированные уличные акции до сих пор происходят, экологические протестные лагеря до сих пор организуются, и, как показывает пример Шиеса, иногда они даже успешны. Несанкционированные протесты сторонников Навального по сути то же самое, что несанкционированные уличные акции анархистов в нулевых — только в 100 раз более крупном масштабе. Последовали ужасные репрессии, но даже огромный российский репрессивный аппарат не был в состоянии возбудить уголовные дела против более чем 2% участников. То есть, возможно, проблема анархического движения не в запрете уличных акций, а в чем-то другом.

Антти Раутиайнен