Письмо Лучано Тортуги, одного из сквоттеров, пострадавших от полицейского рейда 11 декабря 2010 года. 1 июня 2011 года Лучано Питронелло Шуффенегер с товарищем пытался заложить килограммовый баллон, наполненный чёрным порохом, под одну из секций банка Santander, расположенного между улицами Виктория и Виккуна Маккенна (Сантьяго), напротив офиса телевизионного канала «Мега». Из-за неисправности таймера, бомба взорвалась в руках. Лучано лишился обоих глаз и обеих рук. В письме отражены мысли и чувства Лучано, а также благдарности за акции солидарности. Он не сдается и продолжает борьбу!
Заметка от группы друзей и любимых Тортуги.
Мы публикуем это письмо, хотя в данный момент времени это может означать ужесточение наказания для нашего волчонка. Но необходимость донести до вас его дикие и милые нашему сердцу чувства, пролить свет на то, что им движет, — достаточная для нас причина, чтобы выполнить его просьбу.
Пусть его слова станут нашими словами. Вспомним ещё раз, как и множество раз до этого, о безоговорочной поддержке преследуемых и заключённых в эти проклятые тюрьмы!!
Попытаемся понять сами себя. Взглянем в зеркало: мы анархисты, повстанцы, неформалы, нигилисты, враги власти. Против всякой ёбанной власти.
Потому что мы не можем жить спокойно, пока они мешают нашему освобождению.
* * *
01.01.2012 Сантьяго, $или.
7 месяцев после неудавшегося нападения
Письмо всем непокорным сердцам
Сложно приступить к письму, когда мне нужно рассказать столь многое и, в то же время, ещё о большем я не могу пока говорить. Молчание стало моим верным спутником. И не напрасно: враги спят и видят, чтобы я установил связь с волей, чтобы объяснил товарищам свои мечты, идеи, мотивы, причины, толкнувшие меня на эту акцию. Они хотели бы применить контртеррористическое законодательство, погрести меня заживо без оглядок на нынешнее моё состояние. Им нужен трофей, израненный молодой человек, брошенный в тюрьму. Революционер, отказавшийся от соблазнительного комфорта революции, ограниченной соображениями политкорректности. Цель, которую преследует в моём отношении власть, - это проявление власти сеньоры, которая как бы заявляет: «Смотри, мой маленький бунтарь, вот что случается с идеалистами, мечтателями, мыслителями». Власть хотела бы показать, что юношеский бунт приводит к ужасающим последствиям (если его не контролировать). И таким образом использовать моё дело в качестве оправдания существования тюремной и судебной систем, оправдание всяких репрессий «ради блага наших детей и их будущего».
Я знаю, что власть хочет именно этого. На подобный сценарий она надеется. Она понимает, что так или иначе мне придётся предстать перед публикой. И потому я избрал молчание. Я полагаю, что в подобные моменты вместо меня лучше всего скажут мои товарищи. Те, кого я знаю лично, и те, с кем не имею чести быть знаком. Как и в бесконечной череде акций освобождения животных, когда те, у кого есть голос, говорят за тех, кто его лишён. Я полагаю, что в данной ситуации вполне применима та же модель. Я знаю, что мои товарищи (в том числе, товарищи с других континентов) уже сделали это. И с прекрасными результатами. Их действия не только соответствуют моим представлениям о морали, но и поддерживают мою веру в солидарность. Я отваживаюсь думать о солидарности как о первой фишке в колоссальном ряде домино, который мы сейчас выстраиваем, чтобы затем, как в одном небезызвестном фильме, все фишки наконец пришли в движение и разрушили эту систему с её авторитарной логикой.
Итак, я понимаю, что враги только и ждут, чтобы я установил связь с товарищами на воле. Но я также понимаю, что того же самого ждут и мои друзья. Я знаю об этом, товарищи. И мне очень жаль, что вам пришлось провести несколько месяцев в беззвестности, без малейших новостей обо мне. Я искренне сожалею, что не смог ничего сообщить ранее. В конце концов, я сам всегда был рад указать на двусторонний характер отношений солидарности. Поверьте, что я жалею не меньше вашего о том, что так долго тянул с публикацией этого письма. Мне казалось, что, сохраняя молчание, я предаю сам себя. “А может ему не хочется, чтобы мы выражали с ним солидарность?” Мне иногда приходила мысль, что некоторые могли бы рассуждать именно так. Но у меня есть маленькая и прекрасная дочурка, которой так нужен её papá, и я не могу предать её. Мысли о ней заставляли меня молчать, мои убеждения требовали от меня диалога, а вы, мои верные друзья, побудили меня найти золотую середину.
Я не люблю заниматься графоманством. Я бы хотел, чтобы мои мысли были выражены максимально ясно и понятно. Брать в руки перо в моей ситуации предполагает глубокий анализ того, стоит ли овчинка выделки. Ведь в отличие от значительной части политических процессов (которые по сути являются подставами и провокациями), я — очевидно — действительно перевозил бомбу тем июньским утром в районе банка в центре Сантьяго.
Прежде всего, я хотел сообщить всем о том, почему мы потерпели фиаско, и атака не удалась. Как можно писать письмо и проигнорировать столь важный момент? Или, если уж об этом пошла речь, почему именно тот банк? Если уж придавать политическое измерение антикапиталистической акции, то надо выйти за рамки воспевания насилия ради насилия. В моём случае это означало добровольно просунуть голову в петлю. Никогда! Поскольку я надеюсь остаться в живых и продолжить борьбу. И для меня участие в сопротивлении не сильно зависит от наличия или отсутствия пары пальцев, руки, состояния слуха или зрения. Я продолжу борьбу, несмотря ни на что. И это прекрасно известно не только моим врагам, но и товарищам.
Вы просили меня нарушить изоляцию, выйти из отшельничества. Я заметил, что мне казалось постыдным пытаться выражать свои мысли в тот момент. На это вы ответили, нанеся удар по моей совести: «А товарищам твоим тоже должно быть стыдно?» Не кажется ли мне, спросили вы, что общение с вами — нечто банальное и неважное? Вы правы, я не обязан изложить всё, что случилось в ту ночь. Полагаю, это можно отложить на будущее...
Итак, вы просите, чтобы я рассказал о себе? Что ж, это можно. Я намерен бороться, чтобы жить. И жить, чтобы бороться. Бороться за свободу и дикость. Я не обманываю себя мыслями о том, что система принудительной вентиляции лёгких делает меня менее буйным или менее свободным. Ведь в подобной ситуации во всей красе проявляется один из самых важных и первобытных человеческих инстинктов: инстинкт выживания. Я не играю в аллюзии. Я знаю, что в моей ситуации многие мои товарищи от всего сердца и со всей возможной теплотой желают мне смерти. Но я бы хотел, чтобы мы все выучили один важный урок: нельзя желать смерти товарища как формы освобождения от бренного существования, если только сам товарищ не стремится к этому. Но в таком случае он должен действовать решительно и сам покончить с собой. Потому что, если бы кто-то из моих друзей решился «сделать мне одолжение» и добил бы меня, что бы это значило? Можно ли в этом случае считать их моими товарищами? Разве им дано судить о том, как сильно я страдаю, насколько невыносимо для меня бытие в новом обличии? Подобные решения должен принимать сам индивид. В моём случае я решил, что хочу жить. Потому что я не намерен прекращать борьбу.
С другой стороны, я хочу, чтобы вы знали, что до меня доходят новости о всех акциях солидарности. И я рад каждой из них. Баннерам, вывешенным в разных частях мира, со словами солидарности. Каждой листовке, где рассказывается о моём случае. Каждому зину, каждому моменту ваших жизней, который вы решили посвятить мне. Всё это я спрятал в самые сокровенные тайники своего сердца. Знайте, что в мире попросту не хватит всех слов и выражений, чтобы описать мою горячую благодарность за всё то, что вы сделали, товарищи. Я часто обращаюсь мыслями к каждому подрыву бомбы, к каждому поджогу. Я не могу забыть о доблести моих мексиканских товарищей, участников сопротивления из Греции. Я бы хотел обнять диких эковоинов из Боливии и США. С любовью я приветствую повстанческих анархистов Испании и Италии, либертарных коммунистов из Аргентины. Сил вам и отваги! Иконоборцы из Индонезии — желаю вам всего самого лучшего, товарищи! Анонимным друзьям из ALF и ELF в России и по всему свету, а также брошенным в тюрьмы товарищам: пожалуйста, примите от меня скромное выражение моей любви и верности. Товарищу Тамаре, заключённой в мексиканскую тюрьму. Габриэлю Помбо Да Сильва, находящемуся в испанской тюрьме. Марко Каменишу, томящемуся в швейцарских застенках. Исполненным достоинства товарищам из Заговора Огненных Ячеек. Я завидую вашему мужеству. И, конечно же, моим товарищам, действующим на территориях, оккупированных правительством $или. Всем тем, кого я лично знаю — вы всегда будете со мной, в моём сердце. Где бы я ни оказался. Знайте, что никто не может разделить нас: вы навсегда со мной, в моей улыбке. К сожалению, я не могу написать письмо, которое бы вместило всю мою благодарность по отношению ко всем и каждому и к проведённым акциям солидарности. Но я надеюсь, вы понимаете, друзья, что я не хочу никого исключить. Формы проявленной солидарности также разнообразны, как и наша борьба: нелегальные акции, телефонные звонки, сообщения в интернете. Либертарные песни. Я хочу, чтобы вы знали, что этот loco, этот безумный борец за свободу Никогда (никогда!) не забудет всех вас. Своим величием вы затмили самые масштабные проекты современной цивилизации. И в попытке атаковать там, где это действительно причиняет урон нашим врагам, вы зажгли звёзды на небесах. Ваш пример достоин подражания.
Я хочу, чтобы вы знали: именно ваша солидарность поддерживала меня в те дни, когда всё вдруг потеряло смысл. Когда я оказался один на один с мыслью, что моя жизнь кончена, потому что я потерпел неудачу. Есть очень мало людей на этой планете, которым я пожелал бы пережить всё то, через что прошёл я в эти месяцы. И вдруг мрак моего настоящего осветился мириадами маленьких звёзд — это новости о ваших акциях солидарности стали достигать моих ушей. Свет становился всё ярче и, постепенно, прогнал тьму. Могу ли я предать тех, кто рисковал своими жизнями, чтобы поддержать меня? И я заново открыл для себя жизнь. Допускаю, что вы так никогда и не поймёте, насколько важную роль вы сыграли в моей жизни. Теперь я снова исполнен решимости. Тюрьма не сломила меня — она закалила мой дух и помогла обрести уверенность минувших дней. Жизнь парадоксальна: я всегда говорил, что не стоит бояться обретения друзей в тюрьме. Как раз наоборот, эта перспектива может только поощрить нас в метании молотовых, поджоге фитиля зажигательной бомбы, это должно вызывать усмешку на наших повстанческих лицах и заставлять наши анархические сердца биться чаще. День за днём, атака за атакой. Я верил в это и до сих пор верю. И вот я и сам оказался заключённым. И теперь я понимаю, что раз уж моим врагам не удалось сломить меня, пока я был один, слеп и глух, погружён во тьму, то им и подавно не удастся это сейчас, когда я снова стою плечом к плечу с товарищами.
Я рассчитываю действовать в тюрьме в том же духе, в каком я вёл себя на воле: с чувством собственного достоинства и радостью от каждого прожитого дня. Не подчиняться угнетению. Сделать тюрьму ещё одним полем боя. Я нахожусь в госпитальном крыле тюрьмы Сантьяго-1. Здешний режим не отличается от режимов ТОР: нет дворика для прогулок, нет радио, нет телевизора, два посетителя в неделю, ужасные условия способствуют распространению заразных болезней среди заключённых. Старожилы называют нашу клетку камерой для безумных, потому что она переполнена, и чрезмерное пребывание в ней может свести вас с ума. Я всегда думал, что то, что не убивает нас, делает нас сильнее. Здесь распространена пословица: «Безумцы видят самые красивые сны». Я много тренируюсь, и мне удалось вернуть жизнь почти во все мышцы своего тела. Я много пою (особенно песни, которые тут никому не нравятся), каждую неделю я пишу письма своей маленькой дочурке. Другие заключённые заботятся обо мне и очень много помогают. Иногда мы играем в шахматы, или я беседую с ними о разных вещах. Я строго следую программе реабилитации и стараюсь находить источники вдохновения в периоды, когда поток информации с воли иссякает. Также я разработал множество проектов (и над некоторыми из них уже работаю), в том числе на период после освобождения.
Я думаю, что повстанец становится воином тогда, когда, получив серьёзный удар, всё же находит в себе силы продолжить бороться. Находит возможность стать ещё сильнее и опаснее. Начинает видеть реальность такой, какая она есть, даже под угрозой потерять всё, что ему дорого. Чтобы быть анархическим воином, вовсе не обязательно уметь изготавливать и применять бомбы, использовать камуфляж или устраивать засады на врагов. Всему этому можно научиться по ходу дела. Воины опасны своими идеями и принципами. Потому что они обладают возможностью видет последствия своих поступков. Видеть всю цепь событий до самого конца. Они тверды, они исполнены решимости. Они не предают себя. Не предают товарищей. Они сохраняют представление об окружающей действительности. Они не позволяют слухам и психозам других людей подчинить свою волю. Столкнувшись с трудностью, они не бегут от неё, а пытаются решить проблему. Когда им причиняют боль — они плачут. Когда они счастливы — они смеются. Они знают, что значит «жить полной жизнью». И они не стремятся к тому, чтобы эта жизнь была мирной. Это настоящие воины. В нашей войне случается множество забавных и смешных эпизодов, которые радуют всех нас. Но бывают и очень горькие периоды разочарований и потерь. Потому что это — война, а не игрушки. Мы делаем это не потому, что не смогли повзрослеть. Мы делаем это потому, что понимаем: нельзя выступить против системы доминирования и избежать катастрофических последствий. Поэтому все должны понимать (задолго до своей первой акции), что в случае ошибки, даже самой незначительной, всё может измениться самым радикальным образом. Я всегда говорил что-то подобное и теперь испытал это на собственном опыте. И поступил так, как поступил. Что касается моих ран, то почти все они уже зажили. К сожалению, некоторые следы останутся навсегда, но я с гордостью понесу их в будущее, как и свои татуировки: ведь это свидетельство того, что я верен своим идеалам. Да и может ли быть иначе. В руках я нёс бомбу, а в сердце — мечты и надежды. И они всё ещё там. В целости и сохранности.
С другой стороны, мне очень жаль, что я не смогу участвовать в некоторых проектах. Все они были одинаково важны для меня. Всякий анархический проект — это вклад в социальную войну. И я страстно желаю, чтобы эти проекты не загнулись. Я бы хотел, чтобы остальные товарищи продолжили свою деятельность. Да, я не могу считать себя выше критики в этом вопросе: ведь мне следовало действовать не со 100% осторожностью, а со 150%.
Уверен, что мой случай перевернёт ещё одну страницу нашей истории, и что новые поколения (и нынешнее поколение) повстанческих анархистов извлекут важные уроки из всего случившегося. Борьба продолжается. Слишком много людей не находят себе места в этом авторитарном мире. Слишком много сердец жаждут идти другим путём. Мы уже делали это в прошлом. Мы знаем, что должны сделать в настоящем. Лично я вдохновляюсь новостями о ходе антиавторитарной борьбы по всему свету. Где-то притухает, где-то вспыхивает с новой силой, но общая динамика явно положительна. 2012 год будет интересным и богатым на события.
Но с распространением борьбы неизбежен и рост репрессий. Мой случай может быть использован для возвращения к жалкому фарсовому делу о бомбах. И поэтому я прошу вас, товарищи: будьте бдительны. Не скатывайтесь до бездействия - действуйте со всей возможной осторожностью. Моя самокритика может быть полезна всем нам. В следующий раз, когда вы окажетесь ночью на улице с группой близких вам единомышленников, используйте все 5 чувств.
В заключение, несколько строчек специально для того, кто был рядом со мной в то июньское утро. Брат! Я знаю, что этот случай оставил отпечаток и на тебе. Возможно, ты плохо спишь. Возможно, что каждый день ты думаешь: «Что, если они узнают, кто ещё там был? Найдут меня? Проснусь ли я завтра, или меня убьют во сне? Предадут ли меня?» Я помню, как сказал, что искренне ненавижу того, кто зарезал одного товарища, и вместе с тем понимаю, что поступил бы также, если бы был предан крысой. Теперь я со всей ответственностью могу сказать тебе, что убийство даже крысы — признак страха! Я помню, как в ту ночь заметил, что не одел свой талисман (совершенно бесполезная безделушка), и что ты посмеялся над моими предрассудками. Но, к счастью, я захватил другой оберег в ту ночь. Поэтому теперь мы можем посмеяться вдвоём. Брат! Я хочу, чтбы ты знал, что, пусть я никогда не смогу понять всех тех ужасных мыслей, которые посещают тебя в эти месяцы, я был и остаюсь всё той же маленькой черепашкой, которая пахнет человеческими стопами и спит на полу. И я ни в чём не виню тебя. В ту ночь была моя очередь, как в прошлом бывали ночи, когда была твоя очередь. Мы договорились, что в подобном случае второй должен бежать и спастись. Так было оговорено, и я хочу, чтобы ты понимал, что я не считаю тебя предателем. Другие могут не понять нас, но это не важно. Может быть, я больше никогда не увижу тебя. Если так — удачи тебе во всём.
Я уже говорил это, но повторю ещё раз: я не побеждён и не раскаиваюсь! Обнимаю всех действующих в подполье товарищей.
Вечная память Маури!
Свободу всем заключённым!
Против всякой власти!
Да здравствует творческое ничто!
Лучано Питронелло Ш.
Повстанческий политзек
Добавить комментарий