С 1820-х гг. все больше джентльменов с приличным образованием стали посвящать себя политэкономии. В Европе этого времени индустриальное развитие соседствовало с триумфом политической реакции, с грубым ущемлением базовых нужд и прав трудящихся. Для защиты собственности от посягательств со стороны организующейся бедноты английский истэблишмент начал усердно трудиться, начал подводить под частное владение фабриками, землями, рудниками научный фундамент. В эти годы и было создано то, что теперь именуется «общепринятой» (conventional) экономической наукой. По следам двух общеизвестных звезд либерализма, представивших в выгодном свете частную собственность, индивидуализм и свободу сделок, галманской походкой двинулись либералы из высшего общества. Стали расти кипы книг, наставлявших законодателей в экономической политике, возвещавших и требовавших построить идеал экономической организации. Они не отличались научной высотой, но таковой и не требовалась. Народ был затравлен и необразован, а мещанство уделяло мало внимания общественной мысли. Пожалуй, сам английский истэблишмент лишь с горем пополам мог различать свои экономические исследования и выдумки. Учение либералов выделялось на общем фоне наук того времени преобладанием наставлений и обещаний. Людям эти господа вменяли в обязанность всю жизнь, постоянно друг с другом конкурировать. Народы должны были впасть в некое «первобытное» состояние тотальной борьбы, почему-то принятое за естественное социальное состояние человека. Но разве эти назидания не ущемляют свободу и политическую инициативу? Если либералам взаимопомощь и сотрудничество представляются случайными, искусственными явлениями, то это говорит не в пользу либерализма. Мы знаем, что рыночные отношения возникают в относительно высокоразвитых обществах и, таким образом, используют и подчиняют себе немалые производительные и культурные силы. Либералы обещали полную свободу - всем, а доход и социальный статус — сугубо по заслугам. Центральным пунктом либералы пообещали, что рыночный идеал, воплотившись, дарует обществу беспрецедентный социально-экономический механизм1, который будет осуществлять самое справедливое и самое эффективное распределение любых ценностей, - от водки до человеческих способностей, - какое только возможно в мире. Одним словом, либералы выдумали производственно-распределительную идиллию. С темным народом они общались примерно так: блюдите священное право частной собственности, не посягайте на права фабриканта платить за труд сколько ему выгодно, не трогайте немытыми руками его свободы использовать труд подростков, и невидимая рука рынка приведет вас (или ваших внуков) к богатству!
Всеобщая экономическая борьба уживается с прозрачными общественными отношениями только на бумаге. Примечательно, что эти же экономисты с пеной у рта критикуют социализм, объявляя его то утопией, то рабством.2 Занимаясь вместо изучения экономики развитием ангажированной метафизики, либералы априорно приняли капитализм за эффективную систему. Понятно, что имея под рукой такие умолчания или «фундаментальные принципы», как человек-аутоматон и самостоятельный вклад капитала в производство, можно без лишних усилий вывести ущербность социализма. Но такие «доказательства» имеют нулевое или даже отрицательное научное значение. Капитализм в кабинетном уме, на бумаге, в учебнике П. Самуэльсона и капитализм в действительности не сходятся, а во многом - противоположны. Свою науку экономисты-джентльмены начали с установления постулата: каждый человек мотивируется только личной выгодой. То, что влияет на личную выгоду, предпочтения, способности человека, - их не занимало. Либералы наших дней начинают свои экономические исследования там же, где их предшественники 200 лет назад, и заканчивают их там же, - на изображении красот и эффективностей рыночного идеала. Но зачем ставить вопрос о мотивации человека в самом начале исследования? Зачем его решать аксиоматически? Ввести в теорию ангажированные «истины», на которые впоследствии можно будет опираться, - вот для чего нужны эти аксиомы. Либералы уверяют, что нерегулируемая международная торговля обогащает все страны - тем, что создает исключительно благоприятные условия для разделения труда. Казалось бы, здесь они правы. Дайте людям торговать, и они будут специализироваться каждый на том, что у него лучше получается. Но экономисты-джентльмены кое-что недоговаривают. В условиях изначального глубокого неравенства бедные страны будут поневоле специализироваться на трудоемком производстве, а богатые — на фондоемком. На практике это ведет не к выравниванию уровня жизни, а к систематической недоплате рабочей силы в бедных странах. Идущие по этому пути бедные страны не индустриализуются, занимаются экспортом того, что есть под рукой: полезных ископаемых, трудоемких товаров или рабочей силы. Они развиваются лишь настолько, насколько это отвечает интересам финансовой аристократии, - в дальнейшем обогащении и создании индустрии отдыха. Аналогично, в условиях «свободы торговли» бедные граждане тоже принуждаются к трудоемкой работе, например в сети быстрого питания или на стройке. Но плодами этих трудов пользуются не они, а другие. Им же гарантируются низкий уровень жизни, тяжелая и монотонная работа, социальная незащищенность. Состояние острой материальной нужды при капитализме является нормой для большинства населения. Это состояние срывает не только специализацию людей на их преимуществах, но осознание этих преимуществ. Решающее влияние на специализацию человека оказывает изначальное экономическое положение его домохозяйства. Рыночная система не только не гарантирует, но и препятствует эффективной специализации основной массы населения, вталкивает бедных в бесперспективный труд. Для богатых открыто все. Рыночная система не является необходимым условием для эффективного разделения труда. Очевидно, что выбор человеком профессии возможен и без буржуазии, - в социалистическом обществе. Не возводящая преград и привилегий, экономика без буржуазии сможет предоставлять массам больше возможностей и в потреблении, и в производительном труде.
Напротив, либеральная «свобода» стоит и падает вместе с учреждениями принуждения, в том числе к труду и непродуктивному потреблению. Она зиждется на неприкосновенности частной собственности.3 Если вокруг имущества миллиардера не выстроено законодательной и полицейской защиты, тогда, согласно либералам, нет и экономической свободы. Общество должно защищать богатство, даже если для этого нужно переступить через человека, через миллионы людей. Если увеселение богачей приносит 500$ в месяц, а выращивание пшеницы — 100$ в месяц, то наемному рабочему либерал посоветует развлекать богачей. Это эффективнее! Ниже мы приведем либеральную и критическую интерпретации этого примера. Это позволит нам осветить буржуазное разделение труда, на современной стадии капиталистического производства требующее вытеснения десятков миллионов трудящихся из промышленности в сервильный сектор. Либералы будут настаивать на следующем: рынок труда по выращиванию пшеницы переполнен трудом. Отсюда - низкий предельный продукт и низкая зарплата; на рынке увеселений труда не хватает; если уменьшить труд в сельском хозяйстве, это позволит повысить его эффективность, в том числе среднюю заработную плату; перенаправление труда из сельского хозяйства на рынок услуг позволит повысить эффективность задействования труда по экономике в целом, сократит диспропорции зарплат и производительности труда между различными сегментами экономики; такое перенаправление в рыночной экономике проводится без директивных инструментов. Труд распределяется рыночным механизмом, беспрепятственная работа которого очень важна. Однако, вследствие этого перенаправления трудящихся: объемы производства пшеницы упадут, цены на зерно, муку и хлеб вырастут; расходы типичного домохозяйства возрастут; занятость населения в производственном сегменте экономики снизится; объемы увеселительных услуг, их доступность и количество увеселителей возрастут. Заметим, что если вместо рынка увеселительного труда в наш пример подставить какой-нибудь еще более проблематичный рынок, то либеральных заключений это нисколько не изменит. Абстракция — мать науки! - подскажем буржуазным ученым еще один слоган. Либералы в этом примере умолчат о следующих явлениях, типичных для рыночной экономики: высокий спрос богатых на увеселения является следствием их незаслуженно высоких доходов, наличия лишних денег и свободного времени; богатые могут систематически получать сверхдоходы только недоплачивая рабочим; капиталисты могут недоплачивать рабочим только потому, что а) за капиталистами формально закреплены права собственности на земли, предприятия, оборудование, технологии, ликвидные активы, - де-факто закреплена монополия на организацию экономической деятельности; б) рабочие классово не организованы, занимаются индивидуальной борьбой за местечки и подработки вместо коллективной борьбы против эксплуатации бедных богатыми; низкая цена пшеницы может отражать не низкую в ней потребность, а низкую платежеспособную потребность; платежеспособные потребности человека зависят главным образом от его доходов и положения в обществе (эффект подражания), второстепенно — от товарного ассортимента; низкий доход трудящегося автоматически означает, что его платежеспособные потребности и спрос будут низкими; рыночный институт пренебрегает потребностями наемных рабочих; эксплуатация трудящихся при капитализме оборачивается не только недоплатой n-ой суммы, но и ущемлением их интересов на товарных рынках. Не обладая достаточной, по сравнению с производимым общественным продуктом, покупательной силой, трудящиеся не могут конкурировать с капиталистами за первоочередное удовлетворение потребностей; огромная часть производительных сил общества задействуется с целью удовлетворения потребностей капиталистов и других привилегированных групп населения; значительная часть доходов капиталистов идет на финансирование асоциальных и антитрудовых проектов, что ведет к расширению военизированных, псевдонаучных и субкультурных сетей буржуазии; при капитализме, как и при феодализме, трудящиеся вынуждены содержать систему своего собственного угнетения; труд рабочего на капиталиста укрепляет систему политической и экономической реакции.
Сокращение объемов экспроприируемого труда, несомненно, снижает доходы буржуазии. В этом случае буржуазии становится труднее содержать прежнюю репрессивную систему, в то время как у трудящихся появляется больше времени для борьбы и самоорганизации. Организованное сокращение объемов экспроприируемого труда трудящимися является мощным ударом по капиталистическому строю. Теория капиталистической гегемонии, выращенная в кабинетах английскими экономистами, до сегодняшнего дня сохраняет свой умозрительный и фрагментарный характер. От экономический реалий абстрагируются не только в теории, в нобелевских и других исследованиях, но и на практике, - при разработке планов регионального развития. Способности, культура, политическая история населения кажутся экономистам laissez faire4 настолько малозначительными по сравнению с «непреложными законами» «свободного» рынка, что выдворяются за пределы «общепринятого» научного знания об экономике. Часто ругая социализм за неэффективность, еще чаще — хваля рыночную экономику за эффективное «распределение ограниченных ресурсов», либералы не уточняют, что они понимают под эффективностью, с точки зрения кого о ней судят. Если в стране работает бесплатная система медицинской помощи, то ее экономическую организацию либералы во что бы то ни стало признают неэффективной. Они неумолимы: чрезмерное налоговое бремя незаконно перераспределяет общественный продукт в пользу неэффективных рыночных игроков. Такая система обществу вредна. Но в этом случае либералы должны признать, что экономика всякого прорыночного государства Африки, в котором и медицина, и образование, и вообще все сегменты общества отданы в частные руки, является эффективной! Главное — опираться на принципы. Недоедание среди детей, страшная нищета, мракобесие, эпидемии, многолетний технологический застой бушующие в очень многих прорыночных странах временны и, с точки зрения строгой «науки», второстепенны.
Строга же эта «наука»! Сурова, пристрастна и догматична. Нет, либералы опираются на самоуверенность, а не на реальность. Авторитарные статьи и учебники по «общепринятой» экономике остаются средствами массовой пропаганды. Под экономической эффективностью в либерализме понимается процветание и государственная защита богатых. Чем бесконтрольнее власть богатых, тем эффективнее. Для капиталиста техника и трудящийся — это в сущности одно и то же. Либеральная теория поучает капиталистов, что «труд», то есть трудящихся, можно и должно «замещать» (substitute) капиталом, не принимая во внимание ничего кроме прибыли. В таком «свободном» общественаселению дают работу только тогда, когда это выгодно собственникам. Какая уж здесь экономическая эффективность! Вместо внимания к глупым процентам «экономического роста», которые нередко отражают лишь сравнительное обнищание трудящихся, социалистическая мысль оценивает эффективность экономики в зависимости от того, как она служит трудящимся. Общезначимыми признаками экономической эффективности являются: направленность производительных сил на удовлетворение нужд трудящихся, удовлетворенность этих потребностей, отсутствие социальных контрастов между управленцами и трудящимися, наличие возможностей для продуктивной трудовой, творческой и научной деятельности, преобладание в экономике товарного производства. Теперь посмотрим, в чем заключается институт свободы сделок, который так преданно защищают командующие классы. Нам указывают, что рыночная экономика дарует населению некую свободу сделок. Но что эта свобода такое, для кого она? Шоковые терапии и приватизации научили даже самых отсталых, что рыночный капитализм разрешает соцэлитам почти все, а десяткам миллионов лишних, избыточных людей (с точки зрения бывших бандитов и сутенеров) готовит жизнь двуногих скотов. Согласно либералам, часть населения безо всякого принуждения избирает нищенство, - лишь бы не работать в эффективной капиталистической экономике. Люди добровольно отказываются от политических прав, подвергают себя произволу и насилию, не учатся, бедомничают и голодают. Браво, либеральная фабрика, вливающая потоки нечистот в общественную мысль!
Вся нелепость либерализма выступает наружу при развитии его же принципов. Рыночные аксиомы управляют поведением любого человека, - вещает либерал и английский полковник Л. Робинс.5 И люди, и окружающая среда в «свободном обществе» либерала Ф. Хаека6 подчиняются строгому, но самому эффективному распределителю ресурсов — «рынку». По Ф. Хаеку, люди должны нести крест рыночной системы, нищенствовать, временами - работать чрезмерно, временами - не работать вовсе. При этом либералы трубят, что их учение служит не соцэлитам, а всему «обществу». Под «экономической свободой» либералы понимают право богатых на экономическую диктатуру. У кого есть активы, тот может скупать предприятия. Богатые решают всё. Они имеют безусловное право нанимать и использовать с целью личного обогащения неорганизованную, полностью атомизированную рабочую силу. Но данное право меньшинства оборачивается бесправием большинства. В теоретически «свободной» экономике либералов трудящиеся политически и социально разбиты, лишены права на коллективную защиту своих прав в открыто эксплуатирующих их капиталистических организациях. Где же тут свобода, где она? По мнению вождя буржуазной политэкономии XX века М. Фридмана, в Чили «свободный рынок [sic!] позволил построить свободное общество».7 Свобода, оказывается, была в Чили при диктатуре Пиночета! Что ж, хоть иногда либералы открывают карты! А свободный рынок, должно быть, построил А. Пиночет вместе с американскими советниками. К истасканному слову «свобода», либералам следовало бы добавлять «эксплуатации», чтобы непосвященным было ясно, что они имеют в виду.
Либеральная «экономическая свобода» - это не научное понятие, а бренд, используемый стервятниками науки для придания капитализму гуманного, привлекательного облика. Как и в случае с брендом «эффективность», название не имеет ничего общего с содержанием. Не приходится сомневаться в том, что разрушительная бесчестность либералов рано или поздно припрет их к стенке. Но пока большинство населения будет мириться с собственностью привилегированных, они будут сочинять и ревностно насаждать в обществе самые нелепые мифы, - все ради оправдания своего господства. В таком обществе, имей оно хоть десять парламентов, удел большинства будет состоять в том, чтобы трудиться, конкурировать друг с другом, внимать идеологиям соцэлит. В зависимости от времени и места, эти последние вещают по-разному: то люди в грехах погрязли и страдать им полезно, то населения слишком много народилось, то все зависит от самого человека, а жадуются лишь неудачники. Видный обскурант Р. Солоу «открыл», что низкая зарплата — это следствие избытка «труда»8 относительно капитала.9 Р. Солоу, как видно, захотел представить учение попа Т. Мальтуса на языке формул. Но откуда берется капитал? В этой модели он падает с неба, - задается по умолчанию. Эта «наука» забывает, что капитал производится трудящимися. В любой стране без известного количества рабочих неоткуда было бы взяться известному объему производственных мощностей.
Производительность труда зависит не столько от иностранных инвестиций, сколько от организации, содержания, участников производительных отношений. Общественное участие в производстве и науке, образовательные возможности, квалификация руководства, уровень потребления, условия труда и отдыха, - вот что стоит за производительностью труда. Заметим, что для рыночников единственной законной формой экономической организации является капиталистическая фирма. Ей предписывают сосредотачивать и подчинять корыстным интересам владельца капиталы и рабочую силу. Владелец фирмы имеет право устанавливать какие угодно объемы производства и какие угодно цены, в том числе на еду, жилье, медпомощь. Возможности произвола нанимателей по отношению к наемным рабочим, диктатуры в отношении условий труда, от которых нередко зависит жизнь человека, в отношении выработки, наконец, в отношении предмета труда, - не укладываются в прокрустово ложе либерализма. Природа капиталистической фирмы заслуживает отдельного и очень тщательного изучения, которое не входит в цель данной работы.
Капиталистическая фирма — это очаг эксплуататорских отношений, место систематического обогащения капиталиста. Именно благодаря частной собственности на средства производства и институту наемного труда при капитализме немногие получают право владеть многим, и очень много свобод в распоряжении людьми, которыми они уже не владеют юридически. Этот диктаторский строй не может сосуществовать с деятельным участием народных масс в народной жизни. Демократия при капитализме - это бренд, эффектная пустышка. Это демократия избирательного ящика. Это право населения выбирать из нанятых буржуазным сообществом кандидатов. Это система развлечений и отвлечения внимания от всех сколько-нибудь важных проблем. Либеральные демагоги оправдывают работу капиталистических жерновов волей народа. На деле, капиталистический режим установлен явочным порядком. Либералы считают нерегулируемый капитализм гарантом прогресса. Его претворение в жизнь, - уверяют они, - даст народам свободу и процветание. Сможет ли экономика какой-либо третьей страны «свободно развиваться» или скатится в бездну диктатуры? Это зависит от настойчивости ее правительства во взращивании частнокапиталистических институтов, в защите богатств, в проведении «болезненных для населения» реформ. Поскольку «свободный рынок» производит самую эффективную в мире аллокацию ресурсов, - уверяют последователи Сэя и Бастиа, - первостепенной задачей народов является производство «свободных рынков». Мы полагаем, что такой рынок является не стержнем любого общества, а костылями, на которые опирается паразитический истэблишмент.
Дабы избежать упреков в непонимании всего либерализма, оговоримся, что в XX веке кое-кто в либеральном истэблишменте отказывал человеческому обществу в существовании.10 Мол, есть только индивиды, причем однотипные, придавленные гедонистическим императивом. Их и следует изучать, вместо химеры под названием «общество». Но ведь тогда и лесник мог бы утверждать, что есть лишь деревья, а леса нет. Цветок есть, а цветник — это наше ошибочное восприятие. Теоретизировать об особях почетно, но экосистемы, популяции, отношения организма и внешней среды — это невероятный абсурд. Нобелевский лауреат в экономикс Дж. Бьюкенен «открыл», что объективных критериев оценки функционирования экономики не существует.11 У каждого индивида-гедониста — своя линейка эффективности. А поскольку они, - взятые с потолка «индивиды», - по умолчанию хотят жить только при стихийном капитализме, общество должно отмереть, дабы освободить ему место. Простым людям достаточно твердо знать, что «невидимая рука» рынка все и всякого расставит по полочкам. Вот она — рука, которая развивает капиталистический мир! Расходясь в вопросе о существовании общества, большинство богатых экономистов признают существование и великую творческую силу этой «руки». Она является им высшим судьей, высшим благом, столбовой дорогой, ведущей народы к процветанию. Эти господа согласны и в том, что для нас всех хорошо: «свободное» капиталистическое производство, для которого нужна конкуренция на рынке «труда» (неодушевленного?), иными словами, - неорганизованность трудящихся. Даже еще более выдающийся, чем Дж. Бьюкенен, обскурант Ф. Хаек величает рыночный капитализм «свободным обществом».12
Наоборот: это общество — полурабское. Частная собственность на средства производства и труд по найму есть питающие его корни. Покончите с одним из них, и вы покончите с эксплуатацией, буржуазией и ее политико-экономической прислугой. Подведем итог: либеральная экономикс характеризуется постановкой псевдопроблем (выбор индивида, оптимизация фирмы), метафизической защитой капитализма (его рынок справедлив и эффективен), заострением внимания на слоганах и общих местах (свобода! экономический рост! Индивидуальность!), полным забвением отношений собственности и их социально-экономических последствий. Буржуазными соцэлитами в XX веке были приложены огромные усилия для развития этой метафизической системы, для придания ей научного слога и обогащения математическим содержанием. Огромные средства выделяются на привнесение идеологии социального хищничества в массы. В миллионах часов лекций профессора восхваляют «свободный рынок», пытаются впихнуть огражденный от народных учреждений капитализм в научную и привлекательную оболочку. Капиталисты угнетают трудящихся на практике, а либеральный истэблишмент пытается изгнать интересы трудящихся из общественных наук.
Перейдем к изучению либерализма на практике — капитализма «свободного» (от общественного контроля), грабительского плавания. В России это плавание продолжается до сих пор, под патриотические и религиозные симфонии. А началось оно с дерегулирования экономики, либерализаций, «демократических» реформ и массовых приватизаций. Но буржуазные реформы в нашей стране опровергли «конвенциональное» экономическое учение. Они не решили, а обострили жилищные проблемы, сократили покупательную способность трудящихся, сократили производство товаров народного потребления, сократили занятость в промышленности и сельском хозяйстве. Десятки старых, комчванских экономических проблем, никуда не делись, но попали в тень сонет новых проблем. Экономика России еще быстрее направилась по пути наименьшего сопротивления, - развития сырьевого экспорта. Как и в других странах, буржуазные реформы непосредственно содействовали закрытию предприятий. Десятки миллионов трудящихся были изгнаны из реального производства. Часть перешла в сервильный сектор, другая занята получением высшего образования, третья предоставлена сама себе.
Соцэлиты не могут организовать высокотехнологичные производства, но успешно организуют проституцию и строительство коттеджей. Но разве это свидетельствует о том, что населению нужны эти коттеджи и проституция, вместо промышленности? Завладев предприятиями и ресурсами, передовая буржуазия в России быстро получила преимущества в экономической силе: в инвестиционной и покупательной способности. Олигархия усилилась настолько, что стала оказывать решающее влияние на все народное хозяйство. В самых важных секторах капиталистической экономики конкуренция, если она есть, имеет тенденцию деградировать к олигополии. В России вместо обещанной конкуренции в этих отраслях воцарился олигархо-бюрократический сговор. Полагая, что борьба хищников — это хорошо, либералы забыли, что такая борьба в реальности длится короткое время, что побежденные в ней отдаются на милость победителей.
Опыт «Перестройки» показал, что спекулятивный капитализм выбивает промышленный фундамент из-под ног общества, с особой энергией ударяет по квалифицированным рабочим. Подобно сорнякам, в стране разрастаются мелкая торговля, продажная официозная субкультура с шоу-бизнесом, преступность, дегенеративное «высшее образование» и другие болезненные комплексы. Даже трудящиеся начинают представлять свои умения как обналичиваемые активы, и, конкурируя друг с другом за копейку, опрощают экономические отношения, что приводит к снижению средней производительности труда.
В людях развивается асоциальное начало, стремление себя продать. Человек начинает измерять эффективность своей жизни объемом приобретенных ценностей. Бедный, или наемный рабочий зачастую сам искренне считает себя неудачником, дураком. Так же его могут расценивать другие, причем независимо от классовой принадлежности. Неудачником воспринимается любой, кто не богат, кто не смог подвизаться к господствующему классу на службу. Все способности человека в буржуазном зеркале предстают средствами удовлетворения потребностей тех, кто может платить. В любой капиталистической экономике население разбито на стойкие социальные группы, принадлежность к которым имеет явную закономерность передаваться из поколения в поколение. Общество разделено на состояния с предписанными ролями и долей в «общем пироге».
Напомним, что капиталистический способ производства зиждется на двух учреждениях: частной собственности на средства производства и наемном труде. Его неустранимым пороком является огромное неравенство экономических сил соцэлит, в том числе капиталистов, и наемных рабочих. Будучи сопряженным с бешеным эгоизмом, неравенство в способности отстаивать свои экономические интересы между капиталистами и неорганизованными трудящимися уродует трудовые отношения. Капиталист заинтересован в том, чтобы эксплуатировать трудящегося, которому, как это теперь принято считать, «не повезло». Трудящийся, не имея средств, не может приобрести даже для себя одного современные средства производства. Трудящийся лишен возможностей использовать достижения человеческой мысли и разделение труда. Буржуазия, напротив, имеет первоочередной доступ к техническим достижениям. В большинстве случаев отдельный капиталист будет намного конкурентоспособнее группы трудящихся, решивших начать самостоятельное производство, и не оставит им шансов. Выходит, что капиталистические отношения враждебны экономическим инициативам трудящихся. Вместо сознательного, творческого участия в производственных отношениях им приходится продавать за бесценок свою способность к труду и создавать то, что приносит больше всего выгоды его нанимателю.
Капитализм ввергает трудящихся в состояние гнета. В большинстве капиталистических экономик чествуемая либералами «свобода» есть не что иное, как обязанность бедного продавать себя в трудовое рабство хищному богачу. Рыночная система ставит под вопрос право человека заниматься общественно полезной деятельностью. Все те, чьи способности не нужны «рынку», нередко представляемому мошенниками и сутенерами, автоматически становятся лишними. Безработица и недопроизводство товаров народного потребления — системные факторы капиталистического производства, требуемые для укрепления социальной пирамиды. Угроза безработицы делает любого наемного рабочего уступчивее в условиях и оплате труда, а значит, и в объеме бесплатного труда на капиталиста. Безработица при капитализме — это орудие экономического террора, ставящего целью принудить человека к трудовому конформизму.
В рыночной экономике трудящиеся имеют небольшое влияние на задействование производственных мощностей. Производственный процесс непосредственно контролируется менеджерами капиталистов, опосредованно — владельцами покупательной способности. Чем больше богатств, чем дальше от труда — тем больше голосов на «свободном» рынке. Итак, на вопрос «что производить» в рыночной экономике отвечают богатые, а бедным даются соответствующие распоряжения. Где же тут свобода? На товарных рынках высокую цену имеет не то, что нужно населению, а то, что потребляют богатые. Гигантские силы направляются на служение прихотям и извращенным вкусам соцэлит. Но богатства этих последних пропорциональны нанесенному ими общественному ущербу, поскольку возникли не на пустом месте, а в результате захвата предприятий, земель и систематического грабежа трудящихся. В чем же состоит суперэффективность рыночной экономики с ее «невидимой» рукой рынка и вполне осязаемой, грабящей и унижающей трудящихся рукой буржуя? Любой капитализм приводит к хроническому недопроизводству товаров народного потребления. Дефицит принимает лицемерную форму: товаров очень много, а возможностей приобретать их у трудящихся мало. Здесь под товарами народного потребления имеются в виду не только картошка и вьетнамские джинсы. Квартиры, дома, дороги, медицинские, образовательные, научные учреждения, инфраструктура, - при капитализме в дефиците.
Капиталистическая диктатура выходит далеко за пределы трудовых отношений. Она сковывает трудящихся в удовлетворении потребностей. Капиталистическому строю требуются только нуждающиеся, зависимые трудящиеся. Либералы открыто приписывают любому человеку бесконечное хищничество. Но если либералы правы, если жесточайшая конкуренция у нас преобладает над социальным сотрудничеством, как вообще оказалось, что люди не ведут себя подобно гиенам или диким кошкам? Понятно, что асоциальный, гедонистически-конкурентный тип поведения трудящихся очень выгоден буржуазии. Таких людей легче обуздывать: продавать им бесполезные услуги и товары, втягивать во внутриклассовую грызню. Буржуа будет править, а трудящиеся — работать на его условиях, стремиться к счастью и верить, что им, неудачникам, дают аванс уже тем, что берут на работу.
Увязывание рыночной экономики с человеческой свободой и эффективностью не выдерживает критики. Обманчиво и деление экономик на командные и рыночные. При капитализме, - мы указываем либералам на эту очевидную вещь, - экономикой заправляют богатые, в основном, - капиталисты. Поэтому экономика капитализма является и рыночной, и командной. Заметим, что рыночный институт в своих функциях распределения и сделок не распространяется на гигантские корпорации и вообще на иерархически управляемые капиталистические фирмы. Капиталистическая диктатура в этих системах осуществляется напрямую. Итак, буржуазный рынок не смягчает, а только опосредует, да и то не полностью, диктатуру собственников над трудящимися. Она тем безобразнее, чем класс наемных рабочих неорганизованнее и инертнее.
Рыночный капитализм органически не способен к эффективному задействованию производительных сил. Он характеризуется бьющей в глаза громоздкостью, огромными издержками содержания, реакционностью и социальной несправедливостью. Его системы производства и распределения, его политическая и культурная надстройки на такие вопросы как «что производить?», «для кого производить?», «сколько производить?», «сколько платить за труд?», «какие качества в человеке поощрять и развивать?», «сколько платить за управление?», «кого назначать управленцем?», «в чем цель демократических учреждений?», «какие задачи стоят перед культурой и ее деятелями?» отвечают не в интересах трудящихся. Справеливый капитализм может существовать только на бумаге. Чтобы разделаться с ним на практике, нужно помочь трудящимся массам разделаться с мифами о хорошем капитализме. Эти задачи — выполнимы. Даже в полурабовладельческой России наступали и переступали через «доброго» царя. Общественное развитие уже долгое время замедляется и извращается учреждениями капиталистического строя.
Капиталистическая экономика в огромной степени ориентирована на удовлетворение потребностей богатых. Это ведет к нецелесообразному использованию человеческих способностей и природных ресурсов. В далеком прошлом аргументы о мудрости традиционного, «естественного» порядка прививались в нашей стране крепостниками. Их «теория» состояла в том, что место каждого в жизни определяется богом. Они «учили» народ, что если человек родился крепостным, то таков его жребий. Если жестокого дегенерата короновали, - на то непознаваемая, незримая, но существующая божья воля. Они вещали, что есть судьба, жребий, божья воля, что власть исходит от бога, который как бы дозволяет (или благословляет?) проигрывать людей в карты или продавать. Если мужика не принуждать, - рассуждали шайки распутных бандитов, - он обленится и умрет с голоду. Блеск дворян, их борзых собак, дворянской субкультуры и идеологии был в то же время выражением их низменности. Упивавшееся дворянским бытом и развлечениями, мышление этого паразитического класса брало крестьян не за людей, а за холопов. Романтические идиллии Н. Карамзина и Г. Державина, а позднее — мыльная любовность Л. Толстого выразили субкультуру бездеятельных аристократов во всех тонкостях.
Но вырождение наверху соседствовало с грубым подавлением неугодного развития внизу. Получение крестьянами знаний о мире и самих себе пресекалось. Трудящимся было «должно» пресмыкаться в хомуте из государственной идеологии, какого-то «правильного славия», феодального, государственного и традиционалистско-общинного насилия.
Важное сходство феодализма и капитализма в том, что оба приговаривают трудящихся к социально-пассивному состоянию. Назначение трудящихся — не думать, а работать, молиться и соблюдать установленный порядок. Так что идеологические препятствия перед трудящимися власти ставят уже давно. Та, прежняя, самодержавно-крепостническая теория была, конечно, далеко не так «объективна» и «свободолюбива» как теория конкурентного капитализма и расходилась даже со своей опорой - христианством. Но ее изъяны компенсировались подавляющей неграмотностью населения.
Строго говоря, идеи о божественном предопределении и, соответственно, теорию эксплуатации русские дворянчики украли у западных, а применять ее выучились у татарских ханов. Современные реакционеры как чуму разносят по миру новую метафизику «свободного» капитализма, пытаются омертвить науку, препятствуют умственному развитию трудящихся. Не желая расставаться с властью и привилегиями, они встают на путь развития всего человечества.
Смогут ли они его перекрыть? Смогут ли направить в искусственное русло или замкнуть? Это зависит от трудящихся. Исторический прогресс, как и регресс, происходит не сам собой, а в результате действий заинтересованных сторон. Реакционеры насадили в нашей стране режим «господства эффективных» так же, как режим господства «богоизбранных», - обманом и силой. Выработанные кучкой, эти режимы не являются ни плодом размышлений, ни выбором народа. Они негативно влияют на жизненные силы трудящихся.
В этом, думается, залог их гибели. Уже не секрет, что степень эксплуатации трудящихся обратно пропорциональна их организованности и общественной сознательности. Только сплоченным натиском можно изжить дикость там, где она есть, и не допустить ее восстановления там, где ее нет. Для экономического и всякого другого прогресса имеют значение не правительственные или иностранные инвестиции, а то, когда масса сможет организоваться и разгромить буржуазию. Чтобы покончить с классовой сегрегацией необходима классовая организация трудящихся. С ее помощью только и могут быть опрокинуты учреждения эксплуатации: финансируемые бизнесменами «демократия» и «культура», христианская идеология, все буржуазное государство.
Придет день, и капиталистический способ производства с его вооруженными, административными и субкультурными аппаратами принуждения составит компанию царской семье и белогвардейцам!
Добавить комментарий