Алексей Боровой: "Пётр Алексеевич Кропоткин"

У каждого есть свое лицо – единственное, неповторимое. У одних – бледное, тусклое, легко стирающееся в памяти и чувствах; у других – яркое, полное значительности, незабываемое. Но и у больших и малых, сложных и простых есть сокровенный живой нерв, несущий высший обобщающий смысл всем отдельным устремлениям, высказываниям, актам; есть центральная светящаяся точка, дающая разом весь характер.

И у Кропоткина этот внутренний душевный центр горел особенно ярким, немеркнущим светом.

С тех пор как Достоевский трагически-заостренно поставил проблему о «любви к дальним и ближним», а Ницше отлил беспередельный скептицизм, вскормленный тайниками нашего сердца, в новый принцип морали, мы получили как бы ключ к философии революционного духа.

«Человеколюбие» революционера казалось нам отныне связанным навсегда с мечтой о «дальнем» и «призраках», об идеалах, стоящих над желаниями сегодняшних людей, включающих в свои императивы – абсолютную формулу счастья, без уступок торгашесткому времени.

Таково было «человеколюбие» революционеров великой рационалистической эпохи – Марата, С. Жюста, Робеспьера…

Кропоткин был вел революционером. До последних дней своей жизни революция была для него «Прекрасной Дамой».

Как пушкинский «рыцарь»

   «Полон чистою любовью».

  «Верен сладостное мечте».

Десятилетия стоял он, не сгибаясь, на страже мир революционной мысли.

Революционер Кропоткин был вместе с тем рационалистом с головы до ног. Он был доподлинно духовным сыном философии просветительного века.

И казалось, Кропоткин, одушевленный «любовью к дальнему», должен был для нее жертвовать настоящим.

И между тем – и здесь именно его своеобразие, здесь одушевляющий его центр – Кропоткин и в философско-научном творчестве, и в анархической пропаганде и практической деятельности, дал высочайшие образцы «любви к ближнему», любви к людям настоящего – к угнетенным массам, которые у одних революционеров, мнящих себя пастырями, рождали лишь чувство презрения, у других – равнодушие, а третьим представлялись только материалом для воплощения своих абстрактных представлений.

Для Кропоткина любовь только к «дальнему» – была всегда только узкой, эгоистичной, бесплодной мечтой.

Какая цена любви, братолюбию, без способности почувствовать сейчас, без оговорок, брата в стоящем рядом, не убранном ослепительной одеждой безответственной мечты.

И в этом чувстве любви к живому, живущему сейчас – вся сущность кропоткинского актуализма, весь подвиг его жизни.

Здесь Кропоткин – весь, Кропоткин, ищущий, разрушающий, утверждающий.

Алексей Боровой

Голос Труда 18 февраля 1930 № 299 с. 1-2

К 95-летию со дня смерти П. А. Кропоткина (8 февраля 1921 г. - 8 февраля 2016 г.)

avtonom.org