(От автора: Я прибегаю к частому использованию кавычек в этом эссе для того, чтобы усилить мысль о том, что природа и дикая среда стали концепциями и не являются чем-то реальным)
Природа существовала не всегда. В лесной чаще её нет. Её нет в сердце ягуара или песнях индейцев. Природа существует исключительно в философских работах и образах, созданных цивилизованными народами. Кажущиеся противоречивыми аспекты окружающего мира объединяются в идеологический конструкт, который используется для нашего одомашнивания и угнетения, для того чтобы перенаправить проявления дикости нашего характера. Цивилизация монолитна, поэтому и цивилизованный взгляд на всякий предмет наблюдения монолитен. Сталкиваясь с мириадами живых организмов, населяющих всё вокруг, цивилизованный разум нуждается в категоризации окружающих явлений, чтобы почувствовать понимание (хотя единственное, что на самом деле понимает подобный разум, — это то, как сделать что-то полезным для цивилизации). Природа — это одна из самых важных цивилизационных категорий. Одна из наиболее полезных с точки зрения сдерживания диких проявлений характера отдельных людей, с точки зрения навязывания их самоидентификации как цивилизованных и социализированных существ.
Пожалуй, одной из самых ранних попыток концептуализации природы был Ветхий Завет: опасная глушь, пустынные земли, заселённые дикими и ядовитыми зверями, злобными демонами и безумцами. Эта концепция оказалась особенно важной для ранних цивилизаций: в умах городских жителей насаждалась мысль о диких землях, пребывание в которых опасно для здоровья. Поэтому исследователи изначально относились к исследуемым землям как к вражеской территории. Так была сформирована дихотомия «человек-природа». Именно она не даёт людям полноценно и дико проживать свои жизни (в плане реализации своих желаний). Но очень быстро негативный взгляд на природу достиг предела своей полезности, поскольку в этом нарративе цивилизация была представлена как крепость, осаждённая со всех сторон. Для выживания цивилизации требовалось постоянное расширение колонизированных земель, требовалось распространение эксплуатации. «Природа» претерпела соответствующие преобразования: она стала корзиной изобилия, «матерью-природой», которая вскармливала «человечество» и цивилизацию. Она стала прекрасной, достойной восхищения, размышления, изучения... эксплуатации. Она уже не была злой... но стала хаотичной, капризной, ненадёжной. К счастью для цивилизации, «человеческая природа» эволюционировала, стала более рациональной и теперь нуждалась в новых горизонтах для колонизации и контроля. Дикие уголки стали необходимы для изучения «природы» и размышления о её сути, но эти вещи осуществлялись именно для лучшего понимания и контроля за «природными» процессами. Они должны были в конечном счёте помочь ещё больше расширить цивилизацию. И вот уже «злая природа» осталась в прошлом. Её заменил миф о «природе» и «диких условиях», которые обладают ценностью для цивилизации.
Концепция природы способствует становлению систем социальных ценностей и морали. И поскольку само понятие «природы» основано на явно противоречивых моментах, соответствующие системы тоже иногда кажутся противоречивыми. Но все они служат одной и той же цели: нашему одомашниванию.
И те, кто предлагают нам «быть цивилизованными», и те, кто призывают нас «вести себя естественно», на самом деле говорят об одном и том же: «Живите в соответствии с внешними системами ценностей, а не в соответствии с собственными желаниями». Морализм естественности ничуть не менее жесток, чем всякий другой. Людей бросали в тюрьмы, пытали и даже убивали за то, что они совершали что-то «противоестественное» - и до сих пор эта практика продолжается. «Природа» - это всего лишь ещё один уродливый и требовательный бог. Испокон веков природа была искусственным образом, созданным властями для укрепления собственного авторитета. Поэтому неудивительно, что в современном обществе, где образы подчинили себе реальность, а иногда, кажется, уже создают её, природа превратилась в инструмент одомашнивания.
Шоу, посвящённые дикой природе на ТВ, календари с изображением диких зверей и лесов, магазины «для туристов», «натуральные» продукты, «экологически мыслящий» президент и «радикальная» экология — все они действуют сообща, поскольку способствуют созданию образа «природы» и обучают нас тому, как «правильно» с ней взаимодействовать. В подсознании неизбежно возникает образ «зловещей глуши» периода ранних цивилизаций. Почти все шоу о «дикой природе» включают в себя сцены насилия. Почти никого не интересует, что режиссёры часто вынуждены провоцировать животных на агрессивное поведение перед камерой с помощью тока. Формулируется месседж об опасности «диких» животных и растений. Жизнь вне цивилизации рисуется в кровавых тонах: это борьба за выживание. Общество спектакля нуждается в доминировании над «зловещей дикой природой», чтобы функционировать наиболее эффективным способом. В общественном сознании доминирует отношение к природе как к ресурсу. В лучшем случае как к чему-то чуждому и прекрасному, чем можно восхищаться и что можно изучать. «Дикость» - это то, куда допустимо сбежать (на короткое время и при наличии соответствующей экипировки). Сбежать от монотонной скуки ежедневной жизни. Сбежать, чтобы расслабиться и помедитировать, испытать новые эмоции и пережить приключения. И, конечно же, «природа» остаётся «матерью», которая заботится о нас и обеспечивает нас всеми необходимыми для существования цивилизации ресурсами.
В культуре, основанной на производстве товаров потребления, «природа» служит оздоровлению человеческой страсти к диким приключениям, к жизни, свободной от одомашнивания. Именно такие образы продаются под брендом «дикая природа». Эта концепция добавляет каждой прогулке по лесу привкус риска, который столь привлекает искателей приключений и бунтарей. Она также усиливает концепцию о том, что на самом деле место человека где-то ещё, вне «природных» условий. Это помогает продавать многочисленные товары, которые якобы необходимы для выживания в глуши. Позитивная концепция природы приучает людей к мысли о том, что они обязаны время от времени путешествовать по диким местам (при этом люди не понимают, что на их личные переживания в первую очередь будут влиять эти искусственно созданные концепции, а вовсе не всамделишная окружающая среда). Таким образом, цивилизация успешно использует даже те области, на которые она, казалось бы, не имеет прямого влияния: они преобразованы в «природу», «дикие места», в аспекты спектакля, который держит нас одомашненными.
Концепция «природы» служит задаче одомашнивания, потому что преобразует дикие места в монолитную сущность, в огромный мир, явно отделённый от цивилизации. Проявления этого мира внутри цивилизации считаются незрелыми, безумными, на них навешивают ярлыки «отклонение», «преступление», «аморальный поступок» и т. п. В результате о них или забывают, или помещают в клетку, или подвергают цензуре, или наказывают. И всё это на фоне непрекращающихся мантр о том, что «естественное — это прекрасно». Когда «дикость» становится миром вовне вместо того, чтобы быть миром внутри нас, можно ожидать появления «экспертов по дикости», которые будут рады научить нас «правильным» способам «обрести связь» с природой. В стране полно всякого рода духовных гуру, которые рубят капусту на том, что продают концепцию «дикости» доверчивым яппи (ту «дикость», которая никак не угрожает их корпоративным мечтам, Порше и элитному жилью). «Дикость» стала ещё одной индустрией. И очень прибыльной индустрией.
Экологи — даже радикальные экологи — играют на руку подобному положению вещей. Вместо того чтобы стать по-настоящему дикими и начать уничтожать цивилизацию, используя для этого необузданную энергию своих желаний, они пытаются «спасти дикую природу». С практической точки зрения это означает вымаливание у властей поблажек или попытку манипулировать властями с целью остановить наиболее вредные для биосферы секторы промышленности. Предполагается, что ещё уцелевшие на планете осколки древних лесов, пустынь и гор можно превратить в «природные заповедники». Подобные предложения экологов лишь укрепляют в голове у обывателя отношение к «дикой природе» как к чему-то монолитному и чуждому, как к продукту. В основе концепции «заповедник» лежит чёткая грань между «дикой природой» и «человечеством». Поэтому не вызывает удивления, что в результате деятельности одной из фракций радикальных экологов возник конфликт между «биоцентристами» и «антропоцентристами». Как будто мы должны быть кем-то ещё помимо эгоцентристов.
И даже те «радикальные экологи», которые утверждают, что хотят видеть реинтеграцию людей в «природу», обманывают сами себя. Их видение «дикого, симбиотического целого» (это цитата одного из них) — всего лишь тот же самый монолитный концепт, созданный цивилизацией. Просто он сформулирован в квази-мифических терминах. «Дикость» остаётся чуждой и замкнутой на саму себя системой даже для этих экологических мистиков. Они пытаются представить природу как какое-то надсущество, как бога, которому мы должны подчиниться. Но подчинение и есть одомашнивание. Именно подчинение обеспечивает существование цивилизации. И не так уж важно, как конкретно называется идеология, которая навязывает нам подчинение: «природа» или «дикое, симбиотическое целое». В результате мы всё равно получим продолжающееся одомашнивание всего и вся.
Только отказавшись от взгляда на дикость как на монолитную концепцию, изолирующую «природу» и «дикость» от всего остального, только приняв потенциальную свободу всякой личности на спонтанные проявления своих чувств и эмоций, только тогда можно говорить об угрозе цивилизации. Любой из нас может на многие годы уйти жить «в диких условиях», но если мы продолжим смотреть на окружающую действительность через призму цивилизации, если мы продолжим относиться ко всему многообразию живых организмов как к монолитной «дикой природе», как к «дикому, симбиотическому целому», мы всё равно останемся цивилизованными. Мы не станем дикими.
Но если в середине города мы в каждый момент времени будем противостоять одомашниванию, будем отказываться от доминирования, которое навязано нам общественными ролями, начнём вместо этого жить в соответствии с собственными страстями, желаниями и прихотями, если мы станем наконец уникальными и непредсказуемыми существами, которые скрываются до поры под нашими масками социализации, мы станем дикими. Буйные и радостные игры среди руин гниющей цивилизации (осторожно: эта тварь опасна даже в период разложения) — вот наш лучший возможный вклад в разрушение системы. И свободолюбивые бунтари откажутся от идеологии выживания (survivalism) точно так же, как и от всякой другой попытки цивилизации подавить свободу жизни. Они будут всеми силами стараться прожить свои жизни в хаосе и постоянных переменах, в ритме танца с постоянно меняющимися партнёрами, с которыми нас связывает ненависть не только к цивилизации, но и к попытке подчинить дикую, свободную жизнь (попытка эта зовётся «Природа»).
