Культура мученичества в курдской революции

Когда одна из подруг собиралась уезжать в Рожаву, мы отправились прогуляться по парку в моем районе, обсудить предстоящую поездку. Я была напугана больше, чем она. Помню, как сказала, что если кто-то из моих близких умрет, их мифический статус мученика не станет для меня утешением.

Тогда я ещё была мало знакома с культурой почитания памяти мучеников («шехид» в исламской терминологии и в арабском и курдском языках) — неотъемлемой частью борьбы курдов. Для меня слово «мученик» имело религиозный подтекст, что не вписывалось в мою систему ценностей. В моем родном языке это слово в настоящее время используется только для описания негативного поведения, вызывающего чувство вины.

Я провела год на северо-востоке Сирии. Новая беседа с другой подругой. Она сказала, что ей стало жаль ветеранов гражданской войны в Испании, которых она видела в документальном фильме, потому что те проиграли битву. Я сказал что-то вроде: их идеи всё же живы, на что она ответила: «Да, но все их друзья погибли!». Я тут же отметила про себя, насколько моя реакция была обусловлена тем опытом, который я получила, участвуя в рожавской революции. Ее ответ казался каким-то неправильным. Тогда я ничего не сказала, так как подумала, что я покажусь жестокой, даже сумасшедшей, если вот так внезапно вывалю на неё такое. Но кому нужны друзья, которые не желают бороться с фашизмом до конца в обстоятельствах, подобных тем, что были в Испании в то время? Есть ли на свете большая гордость за друзей, если те отдали жизни в борьбе? Для этой гордости за своих погибших товарищей нужно, чтобы остались выжившие. Те, кто чувствует то же самое, рядом с кем вы можете продолжить борьбу и сохранить память о тех, кто отдал за неё свои жизни — вот в чём суть культуры памяти мучеников.

Самая главная причина, почему мне не хватает храбрости и сильной мотивации быть на передовой в Рожаве — мысль о том, какую боль я могу причинить мой семье своей смертью. Но зная, что моя смерть принесёт близким не только горе, но и даст повод для гордости и почетный статус в обществе, я бы терзала себя гораздо меньше. Однако в обществе, откуда я родом, нет культуры борьбы.

Как и в Палестине, в рожавском обществе культура мучеников видна повсюду. Память о них хранится с особым трепетом, детей называют их именами, а их истории ежедневно рассказывают по телевидению. Почти все боевые псевдонимы — это имена павших бойцов. Бойцы видят фотографии погибших товарищей на дорожных развязках, на столбах, что стоят на улицах, названных их именами, в продуктовых магазинах, на стенах офисов и на окнах заднего вида машин. А также в домах бесчисленного множества семей. Семьи, чьи сыновья и дочери, отцы, двоюродные сёстры и братья, племянники и племянницы пали в многолетней борьбе Рабочей партии Курдистана или современной революционной борьбе Рожавы, занимают особое положение в обществе. Если в семье есть павший боец, а зачастую и несколько, это вызывает большое уважение, а близкие очень гордятся своими мучениками. Это также предполагает ответственность. Солдаты YPG / YPJ, происходящие из таких семей, как никто осознают важность борьбы и должны действовать соответственно. Гордость за мучеников и их почитание распространяется не только на семью, но и на друзей, соседей, товарищей и коллег. Любое культурное мероприятие или встреча всегда начинается минутой молчания в память о павших. Её смысл таков: «мы клянёмся не отставать и продолжать вашу борьбу, вы всегда будете вдохновлять нас продолжать, и мы вас не забудем».

Один из аспектов этой культуры, который я для себя открыла — это уменьшение индивидуализма. Я привыкла считать, что для каждого человека всегда важнее жить и продолжать свою собственную борьбу, но здесь я увидела нечто противоположное, видя себя и других неотъемлемой частью продолжающейся борьбы, которая порой требует от человека пожертвовать своей индивидуальностью. В состоянии вооруженной борьбы люди имеют чёткое понимание, что они могут умереть (один из важных смыслов культуры мученичества — тезис, что никогда нельзя забывать об этом риске), и они идут на такой риск осознанно, потому что без него невозможно бороться за свободу. Конечно, из этого не следует, что люди хотят умереть или не имеют ценности как личности. Напротив, чествуя их память, товарищи пересказывают их личные истории, вспоминают слова персоны о борьбе, а также — что служило мотивацией стать её частью.

В анархистском движении, безусловно, присутствует культура борьбы, но в современном западном движении нет культуры мучеников. В последние десятилетия анархисты не несли массовых потерь в борьбе. Сейчас наша борьба протекает иначе. Но мученик — не только человек, погибший на поле боя. Это почетный статус любого, кто посвятил свою жизнь борьбе за свободу, независимо от того, как он умер. Это касается как исторически личностей, так и наших собственных которые погибли как мученики анархистского движения.

Первым человеком, убитым в ходе борьбы, которого я помню, был Карло Джулиани, застреленный полицейскими в Генуе (Италия) во время протестов против G8 в 2001 году. Я мало что знаю о нем и не присутствовала на протестах, так как была подростком и только начинала интересоваться антиглобалистским движением, но его имя и судьбу запомнила навсегда. Ещё один молодой товарищ, мой знакомый по эко-анархической сцене, повесился в лесу, потому что просто не мог жить в этой безумной капиталистической реальности. Ещё один активист из Палестины Мустафа Тамими, боровшийся с оккупацией, погиб из-за распыления баллончика со слезоточивым газом с близкого расстояния прямо в лицо во время демонстрации в своей родной деревне Наби Салах в 2011 году. Я была там, и его похороны были для меня первым опытом такого коллективного гнева и траура, когда похороны превращаются в протест.

Что может означать для нас, современных анархистов, появление культуры мученичества в нашем движении? Например, более сильную связь с прошлым. Чувство преемственности. А возможно, больше смелости и преданности в борьбе. Если этого требует ситуация, мы сможем быть готовы рискнуть своей жизнью, будучи уверены, что наша смерть станет мотивацией для тех, кто живет. Даже если больше не за что держаться, и кажется, что вся надежда потеряна, борьба всегда будет продолжаться в честь тех, кто отдал за нее свои жизни. Так что их смерть — и то, что они делали при жизни! — будет не напрасно. Неизбежное великое горе из-за потери товарища и друга может быть немного облегчено, когда у нас есть коллективные способы оплакивать, вспоминать, гордиться своими товарищами среди боли утраты. В этом есть сила. И какая-то мрачная надежда.

Однако эти идеи требуют осторожности и осознанности. Возведение в идеал погибших соратников может вывести на скользкую дорожку. Один опытный товарищ как-то сказал: «Мы боремся за прекрасную жизнь, а не за прекрасную смерть». Мученичество никогда не бывает целью, цель же — свобода и революция.

С той самой прогулки по тропинке вдоль деревьев прошло время, и теперь я мыслю иначе. Сейчас я искренне считаю, что со смертью кого-то из моих товарищей статус мученика дал бы мне то самое утешение. Но я по-прежнему от всего сердца надеюсь, что никогда не придётся этого испытать.

Памяти всех женщин, отдавших свою жизнь в борьбе за свободу.
Şehîd namirin!
Мученики не умирают!

8 марта 2021 года.
Авторка: Нэнси Дрю (Nancy Drew)

Hevale: революция в Курдистане
Перевод: друзья Hevale
Оригинал на английском