Публикуем текст Яны Теплицкой, участницы ОНК (общественная наблюдательная комиссия) Петербурга, о посещении арестованного по "делу Сети" антифашиста Виктора Филинкова. Напомним, ОНК осуществляет общественный контроль за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания (изоляторы временного содержания в МВД, СИЗО и исправительные колонии). Члены ОНК имеют право посещать любые места принудительного содержания, причем начальник учреждения не может их не пустить.
"Посмотрела вчера полтора часа встречи СПЧ с президентом, а потом пыталась со всеми это обсуждать. Но никто не хотел( Екатерина Косаревская вообще сказала, что я слишком много говорю о Путине (хотя я вообще ни слова! Меня хотелось обсудить, что СПЧ говорил с близкими мне интонациями, и судя по всему (и по статье Леонида Никитинского) близким мне образом оценивал смысл происходящего и собеседника. Что бы ни произошло дальше, это было красиво и осмысленно , и ни разу никто не использовал трусливые эвфемизмы (ну, кроме президента, понятно).
Пришлось идти к Виктору, читать ему по ролям расшифрованный Татьяна Лиханова кусок. «Их там нет» Виктор оценил. Сам он не видел, потому что был в суде, вернули только вечером, но о факте встречи знал: видел в новостях.
Виктор в футболке rupression, он все время, когда я его вижу, в ней. Это бодрит, все время разговора видеть Виктора и надпись.
Начали не с чтения по ролям, а с рассказа Виктора о том, что у него, неожиданно, в СИЗО возник конфликт и ему даже немного угрожают карцером. Обычно сотрудники в этом изоляторе вполне корректны и доброжелательны к заключённым, а если и нет, то все же достаточно вежливы и ничего себе не позволяют.
Но есть один сотрудник, по словам Виктора, часто позволяющий себе неуместные (и несмешные) шутки.
Эпизод 1. Например, несколько дней назад Виктор вышел из душа и, ожидая соседа, взял свое и его постельное белье (чтобы сразу отдать свёрток соседу и не задерживать тех, кто ожидает очереди в душ). Сотрудник уточнил, правда ли у Виктора с соседом «любовь» (у соседа Виктора кстати дело тоже политическое, хоть и не публичное). Виктор и сосед не стали отвечать ни на что, но потом сосед спросил у сотрудника «почему тот такой злой».
Эпизод 2. Виктор перед сном, забираясь на верхние нары, оперся ногой о стенку туалетной перегородки, и услышал в окне смех. Посмотрел, увидел полицейского, который говорил по телефону, отряхивал дубинкой снег с ботинок и смеялся. В этот момент хлопнула кормушка (надзиратель наблюдал в глозок, но говорить решил через кормушку) и голос надзирателя потребовал от Виктора объяснить свое поведение. Виктор не очень понял, что именно, но в итоге написал объяснение, которое начинается с того, что он оперся на стенку туалета поскольку «невысокого роста, не умеет летать и неуклюж», а заканчивается словами о том, что он «был заворожен зрелищем, но ничего плохого не делал, полицейского не кормил».
Эпизод 3. Наконец вчера утром, перед судом, этот сотрудник повел Виктора досматривать, и был почему-то взбешён тем, что у Виктора во рту леденец («за некоторое время до того, как меня позвали из камеры, я стал есть конфету, ещё не зная, что она определит мою судьбу на ближайшие пять минут»). Каждое проявление этого (видимо, стук леденца о зубы, потому что Виктор не чавкал) считал личным оскорблением и общался все агрессивнее. Окончательно расстроившись, уронил шапку Виктора, размотал, порвал на две части и скомкал туалетную бумагу, разорвал чайные пакетики, заставил снять очки и веревочку с них, и потребовал написать объяснение по факту верёвочки. На вопрос, есть ли у него претензии, Виктор ответил, что есть, и письменно их изложил. Сотрудника расстроило словосочетание «неуместные шутки». Сотрудник, кстати, свою позицию в этом конфликте несколько раз высказывал матом.
Ещё сотрудник интересовался одеждой Виктора: спросил, есть ли у него что-то под футболкой (рупрешн), Виктор сказал что есть водолазка, сотрудник сказал, что это не водолазка, а футболка с рукавами, а Виктор — «водолаз». Помещая Виктора в камеру сотрудник демонически подмигнул и спросил «а может в карцер»? (Виктор не умеет так подмигивает, хотя хочет научиться).
Виктор смешно и в красках это все рассказывал, а я пишу по памяти и теряю (и перевираю?) детали, надеюсь, его описание тоже появится. Он не просил писать об этом (но и не запрещал), но мне кажется, эти истории хорошо показывают, на каких рубежах идёт борьба [за гарантированное конституцией, с днём рождения, достоинство] в СИЗО (чайные пакетики, туалетная бумага, веровочка для очков, некормленные полицейские за окном).
Здоровье? третий день сильно болит и кружится голова, болит сердце, спина, желудок. Врачи СИЗО приходят, прописывают лекарства, их принимают у близких, тут все относительно нормально, но обследований (в тюремной или гражданской больнице) пока не было и не очень планируется (ярославский УФСИН, вероятно, будет отрицать что приступ был: они так написали нам в ответе, запрос видеозаписей проигнорировали). На самом деле, мы не ради Путина ходили, на днях расскажем зачем)
UPD Тут просят объяснить про некормленные полицейских. Подозреваю, что заключённым нельзя кормить голубей, и Виктор по аналогии предположил, что полицейских тоже, и что его подозревают в этом
UPD2 Виктор, единственный, помнит о президенте Франции:
мы: Путин сказал что не слышал о деле Сети
Виктор: а ему Макрон не говорил?"
Поминальная стопка и черничный пирог
Пока в Москве народ еще теснили за рамки, обеспечивая безопасность прощания Путина с Людмилой Алексеевой, а затем у гроба — живой иллюстрацией к Галичу — выстраивался чиновничий караул, в Петербурге конвойные заводили в зал обвиняемого по делу «Сети» Виктора Филинкова. Он и его товарищи, арестованные по тому же делу в Пензе и Петербурге, — одни из сотен жертв современных репрессий, за которых заступалась Людмила Михайловна, пытаясь защитить от произвола, требуя объективно расследовать их заявления о пытках. Проститься с ней и сказать слова благодарности они не смогли по той же причине, что и заступавшийся за них Лев Пономарев: за решеткой все.
Накануне, когда Пензенский гарнизонный суд в очередной раз выносил отказное решение по заявлению о пытках Дмитрия Пчелинцева, он, запертый в изуверскую клетку шириной чуть больше его плеч, призвал всех, кто еще на свободе, поддержать Льва Пономарева: «Они просто не знают, что такое солидарность. Лев Александрович сильный человек. Но и мы не должны подвести его. Теперь наш черед защищать того, кто защищал нас все эти годы».
Утром перед заседанием Дима писал стихи. Видеоконференцсвязь из клетки стала единственной возможностью прочесть это посвящение Льву Александровичу — «поскольку ничем другим я помочь не могу».
Там, в этих стихах, тоже было про сеть — но ту, что мы способны сплести из нитей, связывающих наши сердца, которые способны любить и бьются в унисон.
Судебное заседание по продлению меры Филинкову в Дзержинском районном суде Петербурга традиционно объявили закрытым еще до его начала. Виктор серьезно болен. Причины, по которым на этапе в Ярославле он вдруг оказался на какое-то время парализован, остаются не выясненными — там этот случай даже не стали фиксировать в журнале медсанчасти, куда его принесли на руках; как не стали записывать и название вколотого ему препарата, которым спешно пытались «оживить». За те несколько месяцев, что до того Филинков содержался в СИЗО-6 «Горелово», он неоднократно жаловался на проблемы со здоровьем, ему становилось все хуже и хуже.
«Но после того как врач СИЗО-6 сказала, что меня проще в топку, чем лечить, я больше не обращался за помощью», — рассказал Виктор. Он очень сильный парень. Вот и теперь, на глазах у пришедших поддержать товарищей, старается держаться бодро. Пока конвой проводит его по коридору, мы успеваем оценить: по случаю «выхода в свет» Виктор надел полученную от друзей футболку Rupression с надписью «Ваш электрошок не убьет наши идеи».
«Красивая футболка», — бросаю ему мельком, когда меня приглашают в зал, чтобы дать пояснения к ходатайству о моей готовности поселить у себя Филинкова, если заключение под стражу заменят на домашний арест. Своего дома у Виктора в Петербурге нет, этим в том числе суд ранее и объяснял отказ в смягчении меры.
Судья Владимир Васюков интересуется, есть ли у сторон вопросы к Лихановой, в том числе у обвиняемого.
«Есть! — радостно подключается Филинков. — Хотел уточнить, готова ли Татьяна обеспечить мне питание, в том числе черничным пирогом, который она так хорошо готовит».
Мы смеемся. В письме, которое отправляла Вите ко дню рождения, я пожелала: «Очень-очень, изо всех сил хочу, чтобы следующий твой день рождения мы праздновали где-нибудь под елками на опушке. Или на набережной Лейтенанта Шмидта, свесив над Невой ноги и глазея на вытянутые шеи портовых кранов (хоть порта там нет, краны — есть). И я обязуюсь испечь для тебя черничный пирог».
Судья Васюков сдвинул брови: «Суд отклоняет вопрос о пироге». Потом долго выведывали — чем это мои условия лучше тех, что обеспечены Филинкову в СИЗО на Шпалерной. Судья, похоже, всерьез в этом сомневался. Как и в чистоте намерений заявительницы: странно это, какие такие отношения могут нас связывать при такой разнице в возрасте. Интересовался моим семейным положением и количеством комнат. Версия о дружеском расположении и сострадании к прошедшему через пытки Филинкову его не убедила.
«Сейчас ведь Филинкова не пытают?» — «Теперь, насколько мне известно, нет». — «Ну и в чем необходимость помещения под домашний арест к вам?»
Захотелось в ответ поинтересоваться — почему сам судья Васюков все еще предпочитает жить дома, а не в камере. Сдержавшись, привела другие доводы: Виктор серьезно болен, в изоляторе ему не оказывают нужного лечения, он не может своевременно и бесперебойно получать необходимые лекарства. К тому же с его букетом заболеваний, включая псориаз, крайне важно соблюдение гигиены (а в СИЗО горячий душ — раз в неделю), правильное питание, не исчерпываемое черничным пирогом. И вообще, при псориазе показано санаторно-курортное лечение. Раз вы не готовы на него заменить арест, я обязуюсь создать у себя условия, максимально приближенные к санаторно-курортным, отдайте мальчика.
Следователь ФСБ Геннадий Беляев, уточнив род моих занятий, поинтересовался, есть ли в моей квартире интернет (домашний арест запрещает эту опцию). Заверила, что готова его обрубить, отдайте мальчика.
«Полагаю необходимым вернуться к вопросу о черничном пироге», — неожиданно заявил судья.
«Хотите рецептик?» — живо откликнулась я.
Но, как оказалось, суд хотел объяснений — откуда Филинкову известно, что я хорошо готовлю черничный пирог, если, с моих слов, мы с ним прежде не были знакомы.
Рассказала о письме. Не всё, конечно, а только про пирог. Хотя содержание наших писем известно не только цензору. Мимо следователя они тоже не проходят. По первости, когда писала арестованным по делу «Сети», было как-то очень противно от этой мысли. А потом я подумала — пусть. Пусть читают и завидуют.
В том «деньрожденном» письме к Виктору писала как раз о зависти:
«Знаешь, на последнем суде по мере (обошедшемся без тебя), когда препирались с приставами, не пускавшими народ дальше предбанника первого этажа, я спросила одного: почему они так лютуют, зачем такое адское рвение выказывают? (Это после того, как на Женю попытались составить протокол после хорового исполнения «Не нужна нам с наручниками свобода/ Нам нужна кристально чистая правда…») Пристав — немногим старше тебя, кстати, — что-то пробурчал про «нарушаетеобщественныйпорядок».
А я высказала свое предположение: «Может, вы просто этим ребятам завидуете?» Он удивился: «Они за решеткой сидят, чему тут завидовать?» «Завидуете, — отвечаю, — тому, что они и за решеткой свободнее вас. Завидуете их бесстрашию и мужеству. Тому, что у них столько прекрасных друзей, которые так бьются за них, тому, что их так любят». …Ахматова, после суда над Иосифом Бродским, произнесла известную фразу: «Какую биографию делают нашему рыжему!»Теперь, когда речь заходит о фабрикуемых с помощью тока делах новейшего времени, историю сопротивления этой практике делят на «до Филинкова» и «после Филинкова».
Несмотря на открывающуюся теперь перспективу дождаться когда-нибудь своей нобелевской премии, ты наверняка предпочел бы как-то иначе встретить этот свой день рождения. И все же… Я поздравляю тебя, Витя. Ты и твои товарищи — вы такая заноза в моем сердце, которая позволяет чувствовать, что оно живое. И зная о вас, стыдно опускать руки. В общем, я чертовски рада, что ты есть».
Дзержинский районный суд продлил арест Виктору Филинкову до 22 января.
Добавить комментарий