Скрывающийся в Евросоюзе обвиняемый по "Болотному делу" Дмитрий Бученков намерен выпустить книгу "Фальсификации уголовных дел в Российской Федерации. На примере "Болотного дела". Накануне ее публикации Бученков рассказал Радио Свобода о том, как он видит судебно-следственную систему России, о тенденциях в политических репрессиях и о том, что будет дальше с "Болотным делом".
Анархист и университетский преподаватель политологии Дмитрий Бученков был арестован в конце 2015 года. Он и его защита привели массу подтверждений тому, что его не было на Болотной площади 6 мая 2012 года. Следствие и обвинение игнорировали это, приписывая Бученкову действия человека, на него не похожего. Тем не менее Бученков 15 месяцев провел в СИЗО, после чего его отпустили под домашний арест с возможностью одной прогулки в неделю. Накануне завершения суда в конце 2017 года Бученков сбежал из-под домашнего ареста.
– Ты так и не скажешь, в какой стране сейчас живешь?
– Я в Евросоюзе, нахожусь в стадии получения политического убежища, так что пока не хочу конкретизировать, где конкретно живу.
– О чем твоя книга?
– Если коротко, книга не о тюремной жизни, а о том, как ведется следствие. О тюрьмах написано много книг. Я посчитал, что 15 месяцев в СИЗО – не такой большой срок, чтобы писать о тюрьмах, а о следствии выводы за это время можно сделать.
– До того как ты сел, у тебя, наверное, были представления о том, как в России расследуются политические дела, какие условия в СИЗО. Они оправдались? Что-то шокировало?
– Меня мало что шокировало, большая часть представлений подтвердились. Больше всего удивила степень цинизма, с которой государственные работники подходят к исполнению своих функций, как пытаются выслужиться перед начальством.
– То есть следователь и оперативники понимали, что тебя не было на Болотной площади?
– Первое время они считали, что я там действительно был, но, по моим впечатлениям, к октябрю 2016-го они убедились, что взяли не совсем того человека, но свернуть процесс было уже для них невозможно.
– Как это "не совсем того"? Ты же или был там, или нет.
– "Не совсем того" – потому что я участвовал во многих оппозиционных мероприятиях, но на Болотной 6 мая 2012 года меня не было.
– Наказание, судя по Уголовно-процессуальному кодексу, должно следовать за преступлением. Получается, что само участие в оппозиционных акциях они считают чем-то криминальным?
– Да. И надо понимать, как работает следствие: у них отчетность по количеству дел, которые они передали в суд. Если в какой-то момент они понимают, что допустили ошибку, силами всей системы они пытаются сделать так, чтобы это ни на что не повлияло.
– Помнишь, было уголовное дело против антифашистов Алексея Олесинова и Алексея Сутуги, их подозревали в нанесении ножевых ранений группе ультраправых? Была похожая ситуация: в этом инциденте Олесинов и Сутуга не участвовали, хотя поначалу и полицейские, и даже потерпевшие были уверены, что нападали они. У дела тоже была явная политическая составляющая. Но защите удалось убедить следствие, что Олесинова и Сутуги там не было. И такое обвинение им не предъявили.
– Поножовщина у какого-то музыкального клуба в восприятии полицейских, скорее, обычная уголовка. Расследовать события на Болотной площади требовали с самого верха. Найти всех участников потребовали то ли прямо 6 мая, то ли на следующий день – не помню точно. К "Болотному делу" совершенно другое отношение.
– Если бы следователь прекратил дело против тебя, что бы ему было?
– Не знаю. Выговор, наверное. Может быть, еще что-то. А может быть, ничего.
– Есть мнение, что то, что на тебя не надели электронный браслет (с помощью которого можно контролировать местонахождение человека. – РС), переведя под домашний арест, – это был такой способ, чтобы дать тебе убежать и не доводить твой процесс до приговора.
– Нет. Просто в подмосковном управлении ФСИН действительно не хватало браслетов. Также, мне кажется, я производил на сотрудников ФСИН впечатление адекватного человека, не создавал им проблем: в том числе потому, что, когда меня отпустили под домашний арест, у меня было впечатление, что дело прекратят.
– Следствие жестче относится к политическим делам, чем к обычным?
– Да. Приведу такой пример. Мой адвокат, Светлана Сидоркина, когда она посещала Следственный комитет по поводу обычных уголовных дел, – у нее были другие клиенты – она проходила через КПП и могла свободно перемещаться по зданию СКР. Когда же она приходила по "Болотному делу", ее всегда сопровождали до кабинета следователя и обратно.
– Расскажи о своей книге.
– Судебному процессу в ней посвящены только три главы, большая часть посвящена именно следственным действиям. Мне было интересно показать, как черное удается сделать белым. Как это делается технически, какие применялись приемы – это все сложившаяся практика, не я первый, не я последний. Я взял Уголовно-процессуальный кодекс (УПК), где процесс следствия расписан, и описал, как это происходило в отношении меня. Например, когда я ознакомился с делом – в нем 42 тома, но там большая часть посвящена в целом "Болотному делу" – после этого я, обвиняемый, и защитники (мои адвокаты Илья Новиков и Светлана Сидоркина) должны были подписать протокол ознакомления. Мы написали замечания к протоколу, что есть видео лучшего качества, на которых видно, что я не тот человек, в действиях которого меня обвиняют: не передавайте дело в прокуратуру. Следствие же заявило, что мы ходатайствуем слишком поздно: само существование таких видео их не интересовало. Когда помещают в СИЗО или продлевают срок содержания под стражей, следствие на практике не приводит никаких аргументов, почему человека нужно держать за решеткой, а использует просто формулировки из УПК.
– Может скрыться, оказать давление на свидетелей, помешать сбору доказательств по делу...
– У всех, с кем я 15 месяцев провел в СИЗО, формулировки были одинаковые, они переходят из протокола в протокол.
– Ты в книге специально выделяешь секретных свидетелей?
– Да, это уникальный инструмент создания "доказательной базы" – в кавычках, естественно. Обычно, вопреки УПК, следователи не обосновывают причины, по которым засекречивают свидетелей. Понять, что человеку, свидетельствующему в суде, известно на самом деле, невозможно. На примере "Болотного дела", работа следователя – отринуть все, что не соответствует его версии, работа судьи – из большого количества слов, которые произносятся на суде, составить приговор. Я наблюдал за судьей: некоторые фразы она для себя записывала. Российскую судебно-следственную систему можно реформировать даже сейчас, но этого не будет, для этого нужна серьезная политическая воля. Если бы нынешнее руководство страны это сделало, они бы подточили основы собственной власти.
– Какой смысл в существовании системы, которая отправляет за решетку виновных и невиновных вперемешку?
– Возьмем, опять же, "Болотное дело". Когда его завели, в следственную группу входило более сотни следователей. Часть следователей были из ближайших к Москве областей, прежде всего – Калужской. Сначала они жили в общаге Следственного комитета. "Болотное дело" затянулось, часть этих следователей остались в Москве, перевезли семьи. Следственный комитет оплачивает, допустим, им аренду квартир. Они, может быть, и понимают, что делают что-то не то, но увольняться и возвращаться в Калужскую область им не хочется. Дочка уже в первый класс московской школы пошла. Вот так это все и работает. Когда следователь подшил тома, сдал дело, прокуратура утвердила обвинение, часто следователя дело больше не интересует. Я несколько раз слышал такие фразы: я сдал дело и забыл. Многие из них не задумываются, что дальше происходит с человеком.
– Почему тебя привлекли по "Болотному делу"? Изображения "человека в черном", который хулиганил на Болотной площади и якобы на тебя похож, очевидно, у следствия были с первых же дней расследования. Далее, ты три года заявлял уличные акции, был на виду у центра "Э", ничего не происходило. И тут вдруг тебя арестовали в конце 2015 года.
– Думаю, те работники центра "Э", которые знают меня в лицо, сразу сказали: нет, это не Бученков. Но в материалах дела есть некий запрос из СКР в центр "Э" с требованием усилить работу по "Болотному делу". На тот момент, когда меня забрали, не было новых посадок, вот начальство и потребовало "усилить работу". Видимо, начали просматривать старые материалы: это вроде не Бученков? Или Бученков? Других вариантов нет, давайте его возьмем. И, наверное, была какая-то установка о зачистке политического поля.
– Действительно ли при обыске у тебя присутствовал оперативник Евгений Платов (он же "Женя ФСБ")?
– Да.
– Он, кстати, сотрудник ФСБ или центра "Э"?
– Не знаю, я его "корочки" не видел.
– Правда, что он говорил что-то в духе "это не мы придумали"?
– Когда ко мне вломились, с "Женей ФСБ" я столкнулся в коридоре собственной квартиры. Я ему говорю: вы же знаете, что меня не было на Болотной? Он мотнул головой и сказал: мы тут ни при чем, это все следователь.
– Адвокат Новиков на суде заявил, что хочет помочь установить личность "человека в черном". Тебе это кажется оправданным шагом? Даже если "человек в черном" хулиганил, по "Болотному делу" он вряд ли мог бы рассчитывать на правосудие.
– Я был против этого. В данном случае меня поставили перед фактом. Я попросил его другие такие акции со мной согласовывать. И я до сих пор не знаю, кто этот человек, и не считаю, что он должен был явиться с повинной. Но можно было бы как-то продемонстрировать, что мы с ним разные люди.
– Хорошо, "человек в черном" тоже мог бы уехать в Евросоюз и записать видео: мы с Бученковым разные люди, отпустите его.
– Что бы это изменило? Следователи бы сказали, что человек с видео не похож на "человека в черном", а ты – похож. Что, например, для видео кого-то загримировали. Но можно было бы сделать с ним адвокатский опрос. Это уже более серьезный документ. Он не давал бы гарантии моего освобождения, но это был бы резонансный шаг.
– Ты следишь за происходящим в России?
– Просматриваю новостные сайты раз десять в сутки.
– В перспективе хотел бы вернуться?
– Надеюсь. Но пока у власти Путин, это невозможно.
– Как, с твоей точки зрения, развивается ситуация с политическими преследованиями в России?
– Явно есть тенденция к усилению. Особенно в том, что к активистам применяются не экстремистские, а террористические статьи. И у силовиков, и у общества к 205-й статье УК другое отношение, по сравнению с 282-й. Это гораздо жестче.
– Истек срок исковой давности по привлечению участников событий 6 мая 2012 года по первой части статьи 318 УК РФ (неопасное для жизни насилие в отношении полицейского). По статье 212 УК РФ (массовые беспорядки) была амнистия. "Болотное дело" закончилось?
– Окончательно о прекращении этого дела можно будет говорить, когда вынесут соответствующее постановление. Но, думаю, "Болотное дело" прекратят. У них есть много других "игрушек": дела 26 марта и 12 июня (после массовых протестных акций 2017 года. – РС), дело 5 ноября (о несостоявшейся "революции", объявленной видеоблогером Вячеславом Мальцевым. – РС). Еще при общении со следователями в 2016 году у меня создалось впечатление, что "Болотное дело" им надоело.
Добавить комментарий