Сейчас, несколько месяцев спустя, кажется, что бунт французских пригородов, разгоревшись так же внезапно, как зажигательная смесь под колёсами патрульной машины, иссяк так же бесследно, как правительственные дотации, выделяемые на социальные нужды. Но внимательнее присмотревшись к событиям поздней осени, мы можем найти множество поводов для окончательного оптимизма на тему плачевной судьбы постиндустриального санатория. В гораздо большей степени, чем падение нью-йоркских башен, ночные зарева, две недели освещавшие дорогу в незавидное будущее французским буржуа, знаменуют собой конец так и не начавшегося «конца истории». Впрочем, сначала подробности событий.
27 октября в парижском пригороде Клиши-су-Буа двое подростков сгорели в трансформаторной будке, где они пытались спрятаться от преследовавшей их полиции. Это происшествие вызвало взрыв негодования среди соседей и сверстников погибших. В ближайшую же ночь местная молодёжь принялась громить магазины и муниципальные учреждения и поджигать автомобили с госномерами. На следующий день министр внутренних дел Николя Саркози ещё более накаляет и без того взрывоопасную обстановку, обзывая в публичной речи участников беспорядков «отбросами» и обещая вычистить «Кашером» (это широко известная во Франции очистительная система, использующая сильные струи песка или воды) «криминальные» пригороды. На следующую ночь в Клиши состоялось крупное столкновение, в котором участвовало около четырёх сотен бунтовщиков и трёхсот жандармов. Беспорядки перекинулись на соседний город Монфермей. Власти вводят в Клиши-су-Буа усиленное круглосуточное патрулирование, но ситуация уже полностью выходит из-под контроля. С 30-го на 31-ое октября уже весь департамент Сена - Сен-Дени превращается в арену ночных боёв и массовых поджогов. Где-то со 2-3-го ноября беспорядки выходят за пределы Иль-де-Франса, и коктейль Молотова начинает торжественное шествие по родине пяти революций. В Нормандии горят автобусы, в Тулузе подожжённой машиной таранится торговый центр «Рено», а в Марселе социальное негодование обрушивается на центр соцобеспечения. Но больше всего жгут машины. Наиболее циничный поджог состоялся в центре Парижа, на Площади Республики, причём нападавшим удалось благополучно уйти из-под самого носа полиции. Изрядно достаётся и прислужникам закона. В Гриньи самоорганизовавшаяся группа из двухсот человек заманивает большой полицейский отряд во дворы и обстреливает из дробовиков, а в Сен-Дени по жандармам стреляли даже боевыми патронами. Вялые попытки правительства установить контакт с бунтовщиками не приносят никакого результата. У молодёжи пригородов нет политических требований -
есть только желание уничтожать всё, что хоть чем-то напоминает им о родном государстве. Кульминация беспорядков приходится на ночь с 6 на 7 ноября, когда было сожжено 1408 автомобилей и ранено 36 полицейских.
Что можно сказать о самих бунтовщиках? Это молодые люди, даже подростки (возраст погибших Зияда и Бану был 17 и 15 лет), жители бедных пригородов. Их этническое происхождение весьма пёстро, есть там и «белые» французы, но всё же в своём большинстве это потомки иммигрантов из бывших французских колоний, в основном из стран Магриба (Алжир, Тунис, Марокко). При этом они уже во втором или третьем поколении являются французскими гражданами. Во время экономического подъёма 50-60-х годов правительство поощряло въезд в страну уроженцев Африки, использовавшихся как дешёвая рабочая сила. Для них и возводилось в массовом порядке социальное жильё на окраинах промышленных центров. Экономический спад и резкий скачок безработицы в конце 70-х - 80-е поставили этих людей в безвыходное положение. Доступ в средний класс им был закрыт из-за отсутствия образования и квалификации. Мелкие случайные заработки и социальная помощь не могли обеспечить полноценное существование. Во Франции лица, имеющие низкие доходы, не платят местные налоги, из-за чего тем муниципалитетам, где преобладает социальное жильё, постоянно не хватает средств на поддержание инфраструктуры, образование, культурные программы. Всё это приводит к всё возрастающей геттоизации пригородов. Именно в такой обстановке родились и получили свои первые впечатления о мире герои сегодняшних французских бунтов.
Безысходность может породить отчаяние, но среди молодёжи пригородов она породила солидарность. Не питая особых надежд стать «полноценными», обеспеченными французами, она хорошо осознаёт необходимость взаимной поддержки перед лицом репрессивных сил государства. И до октября 2005 г. совершались поджоги автомобилей и магазинов - всегда в ответ на полицейское насилие (такие случаи имели место, например, в январе 2004, октябре и феврале 2002, декабре 2001). Так что неожиданна не столько форма недавних протестов, сколько их размах. Причиной тому послужила политика неолиберального правительства Доминика де Вильпена, особенно уже упомянутого министра внутренних дел Саркози. Придя к власти, он попытался осуществить свои популистские лозунги о «наведении порядка» в «неправовых зонах». Во многие «неблагополучные» пригороды были введены спецподразделения полиции, созданы фильтрационные кордоны, стала производиться регулярная проверка документов. Тёмный цвет кожи часто становился достаточной причиной для возбуждения подозрений со стороны правоохранителей. Ощущение униженности и неполноценности проникло в ежедневную жизнь обитателей бедных районов. Гибель Бану и Зияда послужила лишь спусковым крючком для вспышки давно копившегося негодования.
Итак, какие же поводы для оптимизма можно найти во французских событиях прошедшей осени? Во-первых, это проявление совершенно автономной социальной силы, сумевшей дать достойный ответ на давление репрессивного аппарата одной из ведущих капиталистических держав. Политические манипуляции буржуазии перестали эффективно работать среди молодого поколения французских пролетариев. Их деды, многие из которых были участниками формирований «арки», могли рассказывать им, как приходилось долгие годы выживать в грязных, до невозможности скученных концентрационных лагерях, где их «временно» разместило французское правительство в благодарность за помощь в войне против своих же соотечественников в Алжире. Их отцы прожили всю свою жизнь в надежде на обеспеченное будущее, но так и остались дворниками, швейцарами и мелкими торговцами. Внуков уже не увлечь дешёвыми обещаниями. Хотя их и учили говорить по-французски, они поняли, что с этим государством можно говорить только на языке бьющихся стёкол и горящего бензина. Отсюда и кажущееся отсутствие политических требований.
Во-вторых, движение бунтов было в высшей степени спонтанным и самоорганизованным. Всё взаимодействие участников строилось исключительно на личных связях. Так стихийно создавались небольшие мобильные группы, координирующие свои действия с помощью интернета и сотовых телефонов, чрезвычайно эффективные в условиях городского ландшафта. Распространяемые некоторыми СМИ сведения о каких-то криминальных авторитетах, связанных с торговлей наркотиками, якобы направляющих погромы, совершенно несостоятельны, учитывая хотя бы грандиозный размах движения, да и какие цели могли бы преследовать наркодиллеры? Другое расхожее мнение повествует об исламских фундаменталистах, вдохновляющих и организующих бунтующую молодёжь. Это уже полный абсурд - само мусульманское духовенство проводило демонстрации, на которых призывало прекратить поджоги и беспорядки. Попы любых конфессий всегда стоят на стороне государства. Никакого следа действующих во Франции левых партий, разумеется, во влиянии на бунтующую молодёжь также не было замечено.
Наконец, третье. Похоже, старый тезис Маркса о том, что капитал сам готовит себе могильщиков, вовсю заработал на новом витке мировой истории. Почему-то многие аналитики и на Западе, и у нас сочли французские беспорядки сугубо местным явлением, связанным, по их мнению, с неадекватной политикой социальной интеграции в этой стране. Действительно, в отличии от США или Великобритании, где допускается широкая культурная автономия и сохранение этнической обособленности иммигрантов, во Франции усилия государства направлены на их скорейшую ассимиляцию, слияние с единой французской нацией, причём иногда довольно неуклюжими методами. Много шума, например, наделал закон, запрещающий школьникам ношение мусульманских платков - джеллабов, и прочей резко выделяющейся религиозной символики. Странно, впрочем, думать, что сохранение культурной обособленности иммигрантов способствует ослаблению социальных противоречий. Этническое или расовое разобщение с господствующей нацией только добавляет новые протестные мотивировки для членов национальных диаспор, наряду с экономическим неравенством и т. п. Вспомнить хотя бы недавний негритянский бунт в Толедо, штат Огайо. Политика создания этнокультурных гетто вряд ли способна предотвратить события, подобные французским. Достаточно одного неосторожного движения со стороны государства - а ведь оно рано или поздно последует. Вот в Великобритании с 1 января 2006 г. полиция получила право производить аресты на улице за самые незначительные преступления или даже по подозрению в их совершении!
В том то и дело, что даже самые благие намерения самой «социал-демократической» державы из дружной семьи империалистических монстров, направленные на социальную интеграцию иммигрантов, не могут быть в полной мере осуществлены, потому что они неизбежно столкнутся с неумолимой логикой капиталистической эксплуатации. А логика эта такова - необходимо постоянно держать изрядную долю населения ниже определённой имущественной и культурно-образовательной планки, ведь количество низкооплачиваемых работников должно превышать количество менеджеров - очень простая арифметика. Логика капитала настолько же слепа, насколько безудержна его погоня за сверхприбылями. Она будет требовать всё новую и новую дешёвую рабочую силу, не обращая внимания на то, что у нового пролетариата изменился не только цвет кожи, но и образ мыслей, и способ действий. Похоже, его уже не удастся одурачить, в отличии от «белого» предшественника, ни подставными профсоюзами, ни несбыточными надеждами на попадание в средний класс. Уже сейчас французский бунт отозвался огненным эхо в пригородах Брюсселя и Берлина, и это говорит о вызревании действительно глобального феномена. И есть все основания ожидать продолжения. С оптимизмом, конечно.
Да, подростки из французских пригородов пока разошлись по домам, несколько сот человек проведут какое-то время в тюрьмах. Но у них уже с юности появился опыт борьбы и осталась память о растерянности власти перед лицом их решительных действий. Что пожелать ближайшему будущему? Побольше коктейлей, хороших и разных!
Товарищ Гонсало
