В статье, которую профессор антропологии Лондонской школы экономики, активист, анархист Дэвид Гребер написал в первые недели после нападения Исламского государства в Кобане, анализируется характерное равнодушие, с котором мировые медиа отреагировали на курдскую революцию.
Вспоминая своего отца, который в тридцать седьмом ушел добровольцем воевать в испанских интернациональных бригадах, автор задаётся вопросом: "Если бы в сегодняшней политической картине мы захотели подобрать аналогию тем благочестивым убийцам, фалангистам Франко - кто бы это был, как не ИГ? Если есть в нашем мире аналогия тогдашним Мухерес Либрес, кто это мог бы быть, как не героические защитницы баррикады в Кобане? Неужели и в этом мире - причем в этот раз особенно скандально и откровенно - международная левая действительно даст истории повториться?"
Гребер пишет, что автономная область Рожава, которая общественным договором 2011 года объявлена союзом трех антигосударственных антикапиталистических кантонов, стала наиболее значимым демократическим экспериментом эпохи. В начале декабря в составе группы из девяти человек - студентов, активистов, ученых из разных уголков Европы и США - Гребер провел десять дней в Джазире, одном из трех кантонов Рожавы. Он получил возможность своими глазами увидеть практику "демократической автономии" на месте и задать участникам десятки вопросов.
Сегодня Дэвид рассказывает о своих впечатлениях от этой поездки и делится мыслями о том, почему уникальный эксперимент сирийских курдов игнорируется всем миром.
- В своей статье для Гардиан вы задаетесь вопросом: «Почему мир игнорирует "демократический эксперимент" сирийских курдов?». Помог ли Вам этот десятидневный опыт сформулировать новые вопросы, или, может быть, вы нашли ответ на этот?
Тем, кто сомневается в том, была ли это действительно революция, а не некая политическая ширма, я бы сказал, что последний визит окончательно разрешил для меня эти сомнения. Да, некоторые все еще считают, что Рабочая Партия Курдистана (РПК) осталась типичной сталинистской авторитарной организацией, которая притворяется, будто приняла основы радикальной демократии. Но это не так, перемены действительно произошли.
Это подлинная революция. Но в этом-то и состоит ее проблема. Основные мировые игроки давно исповедуют идеологию, по которой реальной социальной революции более не может произойти. При этом многие левые, причём даже радикальные левые - возможно, из тактических соображений, - избрали политику, которая предполагает то же самое; хотя на поверхность они транслируют эдакие революционные шумы. Они как бы загнали себя в пуританские "антиимпериалистические" рамки, в которых настоящими значительными игроками признаются лишь правительства и капиталисты, - и это единственная игра, в которую еще стоит играть. Та самая игра, где вы ведете войны, создаете мифологических злодеев, захватываете нефть и всякие ресурсы, строите сети влияния; это единственная игра в нашем городке. А люди в Рожаве говорят: «Да не хотим мы играть в эту игру. Мы хотим создать новую игру». Многих это тревожит, сбивает с толку - поэтому люди предпочитают верить, будто ничего на самом деле не происходит. Эти люди, либо заблуждаются, любо врут.
С октября поддержка от разных политических движений со всего мира начала расти. Тогда главные мировые медиа-ресурсы широко и порой с огромным энтузиазмом принялись освещать события в Кобане, что, в какой-то степени, изменило на Западе политическую позицию относительно Рожавы. Это важные показатели — но вот, думаете, кем-то всерьез обсуждается практика демократической автономии и эксперименты в кантонах Рожавы? Насколько все же смутное общее ощущение, эдакое «смелые парни, они борются против Сил Зла нашей эры, ИГ» должно быть основным в этой волне одобрения и восхищения?
Мне кажется показательным, например, что как так много людей на Западе обратило внимание на отряды вооруженных феминисток, не задумавшись об идеях, на которых это движение базируется. Это выставляется как случившееся само по себе: «Видимо, это такая курдская традиция...». Можно охарактеризовать это как «ориентализм» или скатиться в откровенный расизм. Исповедующим подобные идеи никогда не приходит в голову, что люди в Курдистане тоже могли прочесть Джудит Батлер. В лучшем случае, тут думают: «Ой смотрите, они пытаются подтянуться к западным стандартам демократии и прав женщин. Интересно, насколько это всё реально, а насколько - спектакль для иностранной аудитории?». Никому, кажется, не приходила в голову простая мысль, что курды смогли продвинуться куда дальше, чем какие-либо «западные стандарты», что курды могут искренне верить в принципы, которые на Западе только исповедуют.
- Вы упомянули об отношении левых сил к Рожаве. А что можно сказать о международных анархистских сообществах?
Реакция международных анархистских сообществ была определенно неоднозначной. Мне это немного трудно понять. Значительная группа анархистов - как правило, это более сектантские элементы - считает, будто РПК до сих пор «сталинистская» авторитарно-националистическая группа, которая адаптировала Букчина и другие левые неавторитарные идеи, чтобы угодить антиавторитарным левым в Европе и Америке. Это всегда казалось мне одной из самых глупых и даже нарциссических идей, которые я когда-либо слышал. Предположим, что это верное допущение и марксистско-ленинская группа вдруг решила сфабриковать идеологию, чтобы добиться иностранной поддержки. С какой бы стати они выбирали анархистские идеи, разработанные Мюрреем Букчиным? Это было бы глупейшим гамбитом. Очевидно, что им нужно было бы изображать из себя исламистов или либералов, ведь тольлко эти парни получают оружие и материальную поддержку. Как бы там ни было, мне кажется, что многие в международных левых движениях, и анархистских в том числе, как-то не очень собираются побеждать. Они просто не могут представить, что революция действительно произошла, и где-то, в глубине души даже не хотят этого, потому что тогда придется делиться членством в своём офигенном клубе с обычными людьми, и больше они не будут такими особыми парнями. Так что, в некотором смысле, было весьма полезно отделить революционеров от позеров. А реальные революционеры остались единодушны.
- Что из практики демократической автономии в Рожаве вас особенно впечатлило?
Я увидел так много всего. Не думаю, что где-то еще в мире была ситуация двойной власти, когда одна и та же сила формирует обе противоборствующие стороны. Есть "демократическое самоуправление", которое получило все атрибуты государства: парламент, министерства и так далее - но оно создано так, что не имеет связи с институтами силового принуждения. С другой стороны, есть TEV-DEM (Tevgera Civaka Demokratîk, «Движение за демократическое общество»), управляемые снизу органы прямой демократии. В конечном счете, и это самое важное, силы безопасности подчиняются низовым структурам и не подотчетны этатистским структурам. Одним из первых мест, которые мы посетили, была полицейская академия (Asayiş). Каждый проходит курсы по ненасильственному разрешению конфликтов и феминистской теории, прежде чем ему позволят брать в руки огнестрельное оружие. Руководители объяснили нам, что конечная цель академии - дать каждому жителю страны шестинедельный курс такой подготовки, так что, в конечном счете, они смогут ликвидировать полицию.
- Что бы вы сказали о такой критике Рожавы, как, например: «Они не сделали это в мирное время, все это работает лишь благодаря военному положению»?
Я, как раз, не думаю, что большинство движений, которые сталкиваются с ужасными условиями войны, сразу же отменяют смертную казнь, распускают тайную полицию и проводят демократизацию армии - воинские части, например, избрают своих офицеров.
- А вот еще критика, довольно популярная в проправительственных кругах здесь, в Турции: «Модель, которую курды - имеются в виду, РПК и PYD (партия "Демократический союз") - пытаются продвигать, не охватывает все проживающие в регионе народы. Вся их мульти- … структура - лишь вывеска»...
Ну, президент кантона Джазира араб, глава крупного местного племени. Я предполагаю, тут вы захотите возразить, что он просто марионетка. В определенном смысле, все их правительство таково. Но даже если вы посмотрите на низовые демократические структуры, то, убедитесь, что в них участвуют не только курды. Мне рассказывали, что реальную проблему создают некоторые жители поселений «арабского пояса» - этих людей переселили сюда баасисты в 50-е и 60-е годы из других частей Сирии, в рамках политики маргинализации и ассимиляции курдов. Некоторые из этих общин, как мне говорили, довольно недружелюбно отнеслись к революции. Но арабы, чьи семьи живут тут в течение нескольких поколений, и ассирийцы, и киргизы, армяне, чеченцы и остальные - приняли революцию с большим энтузиазмом. Ассирийцы рассказывали, что, после долгой и трудной истории взаимоотношений с режимом, они вдруг почувствовали, что наконец получили религиозную и культурную автономию. Наверное, наиболее трудной проблемой может стать освобождение женщин. Для PYD и TEV-DEM эта цель занимает центральное место в идее революции, но она встречается с сопротивлением в больших союзах арабских общин, которые видят в ней нарушение базовых религиозных принципов. Например, в то время как общины, говорящие на диалектах арамейских языков, сформировали женские союзы, арабоязычные общины их избегают, поэтому арабские девушки, желающие сотрудничать с организациями, решающими гендерные вопросы, или просто участвовать в феминистских семинарах, вливаются в организации ассирийцев и даже курдов.
- Даже если не попадаться в ловушку «пуританской антиимпериалистической парадигмы», о которой вы упомянули, все же - как бы вы ответили на замечание, что Запад однажды может попросить сирийских курдов заплатить за поддержку. Что вообще Запад думает об этой антигосударственной, анти-капиталистической модели? Может быть, эксперимент просто игнорируется во время этой войны, пока курды добровольно борюься с врагом, который, кстати, на самом деле, создан тем же Западом?
О да, это точно - США и европейские державы сделают все, что в их силах, чтобы подавить революцию. Это просто само собой разумеется. Люди, с которыми я общался, прекрасно все понимают и не видят большой разницы между руководством региональных держав - таких, как Турция, Иран или Саудовская Аравия, - и, так сказать, евро-американскими - например, Францией или США. Они исходят из предположения, что все это капиталистические и этатистские, а значит, контр-революционные силы, которые, в лучшем случае, могут мириться с ними, но никогда не будут на стороне революции. Есть еще более сложный вопрос о структуре так называемого "международного сообщества" - это глобальная система таких органов, как ООН и МВФ, корпораций, неправительственных организаций, правозащитных организаций и так далее. Все это, по определению, этатистские стуктуры, вроде правительства, и они тоже могут принимать законы, а затем монопольно контролировать их выполнение. Единственный аэропорт в Джазире все еще находится под контролем правительства Сирии. Курды считают, что могли бы легко, в любое время его захватить, и единственная причина, почему они этого не делают, такова: негосударственная структура не может управлять аэропортом, ведь все, что вы делаете в аэропорту, регулируется международными правилами, которые предполагают участие государства.
- У вас есть ответ на вопрос, почему ИГ так одержимы Кобане?
Ну, они ведь не могут себе позволить поражение. Вся их стратегия вербовки основана на идее, что они есть неодолимая священная колесница, а непрерывная победа является доказательством того, что они представляют волю Бога. Поражение от кучки феминисток было бы высшим градусом унижения, а пока ИГ все еще борется в Кобане, исламисты могут утверждать, что заявления СМИ - ложь, и их наступление продолжается. Кто сможет доказать обратное? Если ИГ отступит, им придется признать поражение.
- Что ты думаешь о политике Тайипа Эрдогана и его партии в Сирии и на Ближнем Востоке в целом?
Я могу только предполагать. Кажется, он сместился с анти-курдской и анти-асадовской политики к почти чисто анти-курдской. Он постоянно готов вступить в союз с псевдо-религиозными боевиками, готовыми атаковать любые эксперименты в радикальной демократии. Очевидно, что, как и ИГ, он видит в деятельности курдов угрозу своей идеологии, пожалуй, единственную жизнеспособную альтернативу правому исламизму, а значит, он будет делать все, чтобы эту угрозу искоренить.
- С одной стороны, Иракский Курдистан стоит на совершенно иной идеологической основе, включающей капитализм и понятия национальной независимости. С другой - есть альтернативный пример Рожавы. А ещё есть курды Турции, которые пытаются вести мирный процесс с турецким првительством. Каким вы видите будущее всех этих Курдистанов в краткосрочной и долгосрочной перспективе?
Трудно сказать. Пока все складывается на удивление благоприятно для сил революции. KRG (Kurdish regional government) даже отказались от строительства канала вдоль границ Рожавы после того, как РПК вмешался в оборону Эрбиля и других городов в августе. Один человек из КНК (Курдского национального конгресса) рассказывал мне, что за один месяц произошел такой скачок общественного сознания, будто прошло 20 лет. Молодые люди были особенно поражены тем, как отступали солдаты Пешмерга там, где женщины-солдаты из РПК продолжали держать позиции. Хотя трудно представить себе, что на территории иракского Курдистана в ближайшее время будет революция. Международные силы просто не позволят этому случиться.
- Хотя тема демократической автономии, по-видимому, не артикулируется на переговорах в Турции, Курдское политическое движение явно работает в этом направлении, прежде всего в социальной сфере. Они пытаются найти решения проблем, возникающих в правовом и экономическом поле, рассматривая разные возможные модели. Когда мы сравниваем, скажем, классовую структуру и уровень развития экономических капиталистических взаимоотношений в Западном Курдистане (Рожаве) и Северном Курдистане (Турция), в чем, по вашему мнению, различаются эти два процесса борьбы за антикапиталистическое, или минимум-капиталистическое общество?
Я полагаю, что борьба курдов в обеих странах несет явный антикапиталистический характер. Это - точка отсчёта. Они выражают ее формулой: «Невозможно избавиться от капитализма, не устраняя государства, невозможно избавиться от государства без того, чтобы избавиться от патриархата». Тем не менее, жителям Рожавы было просто прийти к классовой риторике, потому что их буржуазия - а это был преимущественно сельскохозяйственный регион - сбежала сразу после падения режима баасистов. Да, в дальней перспективе, у них могут возникнуть проблемы, если они не улучшат систему образования так, чтобы она не создавала технократов, которые попытаются взять власть, но пока что они, естественно, сосредотачиваются на гендерных вопросах. Ситуацию в Турции я знаю хуже, но, кажется, дела обстоят гораздо сложнее.
- В наши дни, когда народы мира, по очевидным причинам, не могут вдохнуть свободно, можете ли вы сказать, что посещение Рожавы вселило в вас оптимизм? Существует ли, по-вашему, «лекарство для дыхания народов» ?
Это было замечательно. Я провел всю свою жизнь, мечтая о том, как мы с вами делаем нечто подобное в далеком будущем - а большинство людей считало меня психом, который воображает, будто что-то произойдёт. И вот именно эти люди делают именно это прямо сейчас. Ведь если они докажут, что подлинно равноправное и демократическое общество возможно, то наше знание о границе человеческих возможностей полностью трансформируется. Лично я чувствую себя помолодевшим на десять лет после десяти дней, проведенных там.
- Какая картина останется в вашей памяти от поездки в Джазиру?
Было так много ярких образов, столько идей. Мне очень нравится контраст между тем, как люди выглядят, и что они говорят. Вы встречаете какого-нибудь парня, доктора, он выглядит пугающе - типичный сирийской военный в кожаной куртке, такой суровый. Вы берете интервью, и он объясняет: «Ну, мы считаем, что лучший подход к общественному здравоохранению - профилактика; большинство болезней - это результат стресса. Мы считаем, что если уменьшить уровень стресса, то уровень сердечно-сосудистых заболеваний, диабета, даже рака будет снижаться. Таким образом, наша конечная цель - реорганизация города, который будет засажен зелеными массивами на 70% …". Такие безумные, гениальные схемы. А потом вы приходите к другому врачу и он объясняет, как из-за турецкого эмбарго они не могут получить даже базовые лекарства или оборудование, как они не смогли вытянуть своих диализных больных и те умерли... Это несоответствие между их стремлениями, мечтой и невероятно стесненными обстоятельствами. Женщину, которая была нашим проводником, звали Амина, Амина - заместитель министра иностранных дел. И вот, мы приносим ей свои извинения, свои сожаления о том, что не смогли привезти правильных подарков, помочь жителям Рожавы, которые так страдают от эмбарго. А она нам сказала: "В конце концов, все это не слишком важно. У нас есть вещь, которую никто не сможет вам дать. У нас есть свобода. У вас - нет. Хотелпось бы, чтобы был способ дать ее вам".
- Вас иногда критикуют за то, что вы слишком оптимистично и с энтузиазмом относитесь к тому, что происходит в Рожаве. Вы согласны? Или критика упускает что-то важное?
Я по характеру оптимист, и всегда ищу ситуации, которые имеют некий потенциал. Я не утверждаю, будто есть какие-либо гарантии на этот раз, что все будет работать, что, в конце концов, революция не будет подавлена - но так, конечно же, будет, если каждый решит заранее, что революция невозможна, и откажется ее поддержать или даже направит свои усилия на ее осуждение, ее изоляцию, как многие делают. Если я и знаю что-то, чего не знают другие, - возможно, это значит, что история ещё не закончилась. В последние 30 или 40 лет капиталисты сделали немалые усилия для того, чтобы убедить людей, будто нынешние экономические механизмы - даже не столько сам капитализм, сколько своеобразный, наполненный развитыми финансовыми механизмами и полуфеодальными взаимоотношениями тип капитализма, в котором нам довелось существовать, - являются единственно возможной экономической системой. Они вложили больше усилий в этот миф, чем в создание более или менее жизнеспособной глобальной капиталистической системы. В результате система стала рушиться в тот момент, когда мы все уже потеряли способность придумать что-нибудь другое. Кажется, довольно очевидно, что через 50 лет капитализма в той форме, которую мы знаем, - а скорее всего, в какой-либо форме вообще - уже не будет. Что-то его заменит. Что-то, что, может, будет не лучше. Что-то, что даже может быть еще хуже.
Мне думается, именно по этой причине, наша ответственность - как интеллектуалов или просто как мыслящих людей - попытаться, по крайней мере, придумать что-нибудь хорошее. И если есть люди, которые на самом деле пытается создать это лучшее, то наша обязанность заключается в том, чтобы им помочь.
(Интервью было опубликовано в турецкой газете Evrensel)
Перевод с английского - Виталий Заутнер и Елена Пасынкова
Добавить комментарий