Джеймс Скотт: «Главное — это жить, не имея дела с государством»

Джеймс Скотт — анархист от современной академической антропологии и этнографии, автор множества работ о сельской местности, беднейших слоях населения и низовых формах протеста и консолидации. В «Новом издательстве» вышла его книга «Искусство быть неподвластным» — исследование Зомии, необычной территории в Юго-Восточной Азии, население которой столетиями сопротивлялось государственному контролю. «Горький» поговорил с социологом Александром Никулиным, научным редактором издания, о его знакомстве с автором, любви Скотта к России, высокогорном анархизме и о противоречивых отзывах на книгу.

Об авторе

Джеймс Скотт — живой классик целого ряда междисциплинарных направлений социального знания, профессор Йельского университета, где с начала 1990-х руководит специальной программой аграрных исследований, в рамках которой сотрудничают политологи, экономисты, географы, социологи и антропологи, исследующие сельскую местность в различных регионах земного шара. В 2002–2003 годах я был участником этой программы и именно тогда основательно познакомился с Джимом Скоттом, мы подружились. Джим потрясающе открытый и доброжелательный человек, у него любопытная биография — кстати, в этом году ему пошел 81-й год.

По окончании университета он отправился, как PhD студент, изучать социальную повседневность Бирмы, и с тех пор регион Юго-Восточной Азии стал основным полем его научных исследований. Интеллектуальную славу Скотту принесла вышедшая в середине 1970-х годов книга «Моральная экономика крестьянства». Ее основная идея заключается в том, что крестьянам присуща особая политическая и экономическая культура — не только внутриобщинных правил жизни, но также специфических способов взаимодействия с государством и рынком. В 1980-е был опубликован второй бестселлер Скотта «Оружие слабых», развивающий темы предыдущей книги: почему сельские жители предпочитают традиционные пути покорного взаимодействия с властью? Почему крестьяне скептически относятся к демократическим формам волеизъявления, не торопясь выказывать открытый протест, но тем не менее повсеместно сопротивляются исподтишка, как в крестьянской испанской поговорке «я подчиняюсь, но не повинуюсь»? Скотт показывает, насколько разветвленными, остроумными и в конечном счете достаточно эффективными бывают эти практики повседневного сопротивления. Итог своим исследованиям особенностей повседневного сопротивления бедных и подвластных социальных слоев на примерах различных эпох и народов земного шара он подвел в книге «Господство и искусство сопротивления: потаенные транскрипты».

К концу 1990-х годов Скотт радикально поменял оптику своих исследований, опубликовав книгу «С точки зрения государства» (в русском переводе она вышла в 2005 году под названием «Благими намерениями государства»). Теперь его критическому анализу подверглась логика политического поведения бюрократов и их амбициозные государственные проекты по радикальной трансформации природной и социальной действительности, часто заканчивавшиеся непредвиденными трудностями и даже катастрофами.     

О Юго-Восточной Азии

Региональная исследовательская специализация Джеймса Скотта — это прежде всего Юго-Восточная Азия. Этот регион в его всемирном социально-политическом значении был осмыслен достаточно поздно. Феномен Юго-Восточной Азии ярко проявился в годы Второй мировой войны, когда стратеги, политики и военные Японии, Китая, США, Англии, Голландии и других стран осознали, что эта территория являет собой самостоятельный и специфический регион. Это юго-запад Китая, восток Индии и соседние между ними страны: Бангладеш, Таиланд, Бирма, Камбоджа, Лаос, Вьетнам, Малайзия, Филиппины, Бруней, Сингапур, Индонезия. Эти земли обладают собственной судьбой, культурной и экономической значимостью. Скотт много поработал здесь как полевик-исследователь — прежде всего, в Бирме и Малайзии, выучив языки этих государств.

О России

У Скотта имеется и небольшой опыт полевого исследования в России. Он с громадным уважением относится к нашей культуре, особенно литературе. Его любимые авторы — Лев Толстой и Андрей Платонов. Как правило главы своих книг Джим предваряет эпиграфами, среди которых немало цитат из произведений русской литературы. Мне приходилось бывать на семинарских занятиях Скотта со студентами Йеля, посвященных обсуждению анархических концепций Михаила Бакунина и Петра Кропоткина, «Теории крестьянского хозяйства» Александра Чаянова, «Колымским рассказам» Варлама Шаламова.

При этом Скотта всегда тревожила и озадачивала могучая традиция русского государственного деспотизма. Одна из центральных тем книги «Искусство быть неподвластным» — это анархизм. Сам Джим Скотт, пожалуй, также анархист, но не ортодоксальный. Есть ортодоксальные анархисты, утверждающие, что государство — это абсолютное зло, которое надо поскорее уничтожить. Скотт  признает  право на существование разных форм человеческого общежития: семью, общину, государство. Но как свободолюбивого интеллектуала его беспокоит, что государство всегда стремилось, чтобы его самого было как можно больше, а все остальные формы человеческого общежития государству подчинялись. Государство стремится все контролировать, всюду проникать — с древнейших времен, когда оно только возникло, и до наших дней — и с подозрением относится к самостоятельности и свободе. Именно в этом смысле Джим критически относится к деспотизму государственного контроля в истории России.

В 2003-м году мы договорились познакомить его с российской сельской местностью. На двадцать дней мы отправились исследовать два сельских региона. С точки зрения сельскохозяйственного юга мы взяли Саратовскую область, а на сельском севере оказались между Ленинградской областью и Карелией. Мы встречались с местными жителями, брали интервью, Джима интересовало мировоззрение сельчан, их поведение, обычаи, отношение к советскому периоду истории. Например, колхозно-совхозная система ему представлялась абсолютно неэффективной: почему же она смогла просуществовать на протяжении трех поколений советских людей? Отсюда его размышления о парадоксах противоречивого взаимодействия в истории России великого и свободолюбивого интеллектуализма с грозным авторитарным государством.

Зомия занимает более двух с половиной миллионов квадратных километров на территории Юго-Восточной Азии

Изображение: alchetron.com

О Зомии

Скотт всегда подчеркивает, что центральные термины, применяющиеся в его работах, изобретены не им. Термин «моральная экономика» принадлежит замечательному британскому историку Эдварду Томпсону, которого Скотт считает одним из своих интеллектуальных учителей. Что касается Зомии, это географическое обозначение ввел в академический оборот голландский ученый Виллем ван Шендель. Он обратил внимание, что в глубине материковой Юго-Восточной Азии существует специфическая местность на стыке десятка государств: Индии, Таиланда, Бирмы, Вьетнама, Китая и других. Местность очень сложная в географическом отношении, изрытая горами, холмами, тропическими лесами, реками и водоемами. На границах этих государств существует колоссальное этническое разнообразие. Несмотря на то, что все они разные, одно их объединяет: с древнейших времен и практически до сегодняшних дней они никогда не находились под государственным управлением. В Зомии больше ста миллионов человек, около ста языков. Формально все они находятся в границах каких-то государств — на гористых окраинах Бирмы, Китая, Камбоджи или Вьетнама. Но реально они не ощущают над собой власть этих государств. Как это возможно?

Скотт поставил перед собой колоссальную задачу. Представьте эти нескончаемые гористые дебри материковой Юго-Восточной Азии! Ему пришлось самому побывать в горах и лесах Зомии, познакомиться с отдельными племенами, прочитать огромное количество исторических источников, специальных антропологических, политологических, географических работ, чтобы создать гигантское аналитическое полотно жизни подобного рода народов. Если попробовать определить суть существования в Зомии, то главное — это жить, не имея дела с государством (каким угодно — бирманским, китайским, вьетнамским). Не служить в армии государства, не платить ему налоги, не подчиняться его законам. Населению Зомии удавалось существовать так веками. Это важнейшая составляющая культуры местных народов — жить без государства. Более того — пресекать любые попытки создания государственности и государственной иерархии среди себе подобных. У этих небольших народов может возникать соблазн создать собственную государственность, свое маленькое государство. Но их культура направлена на то, чтобы не только не попадать под контроль сильных государств, но и не давать развиваться внутренним иерархическим тенденциям.

О критике

«Искусство быть неподвластным» приняли в академическом мире очень неоднозначно: с одной стороны — с симпатией, с другой — весьма критически. Определенно, ни одна книга Скотта не подвергалась такой разнообразной критике, как это произведение о высокогорном анархизме. Вот три главных пункта критики, концентрирующейся на основных проблемных сторонах книги.

Первое, что приходит в голову более-менее образованному человеку, когда он начинает читать про Зомию: «Ба, да это мы еще в школе и университете проходили, автор находится под воздействием концепции географического детерминизма»! Старая добрая концепция географического детерминизма: в каких природно-климатических условиях ты живешь, такой у тебя характер, такова и твоя история. Скотт цитирует доклады бирманских и китайских чиновников, которые, вытирая пот со лба, сообщают: «Как же трудно управляться с этими ландшафтами». Чрезвычайно трудно рациональному государственному управлению подчинить сообщества, скрывающиеся среди причудливых гор, изрезанных глубокими расщелинами и покрытых тропическими лесами. Даже с элементарным картографированием этой местности возникали серьезные проблемы.

Рассвет в городе Луангнамтха, Лаос

Фото: Will Stauffer-Norris/gokunming.com

С другой стороны, если обществу неохота иметь дело с государством, как оно себя ведет? Старается его избежать. И надежнее всего сбежать туда, куда государству трудно проникнуть. Получается, Зомия — это «райская» страна для побега от государств. Скотт оговаривается, что это было очевидно где-то до середины XX века. Со второй половины XX века  технические средства государств позволяют все больше и больше контролировать любую территорию. Сегодня Зомия тает на глазах. Скотт с сожалением констатирует, что это вопрос самого ближайшего времени — великая безгосударственная территория Зомии очень скоро исчезнет. Но со времен возникновения в этом регионе первых древних государств здесь можно наблюдать многовековое существование обширной области безгосударственности, и главная причина тому —  специфический ландшафт. Итак, географический детерминизм — это первый пункт критики Скотта.

Второе направление критики ведется со стороны антропологического эмпиризма. Да, Скотт обработал огромный массив информации о жизни многообразных народов Зомии. Но есть антропологи, специализирующиеся на конкретном племени, конкретном народе материковой Юго-Восточной Азии. Они говорят примерно следующее: «Я проводил полевую работу в таком-то сообществе в таком-то году и считаю, что тут многоуважаемый профессор Скотт неточно интерпретировал особенности поведения мной изученного населения». Ну, конечно, в Зомии сотни племен — и Скотт физически не мог побывать среди всех, детально ознакомившись с каждым обычаем, с каждой традицией. Перед ним стояла в большей мере обобщающая аналитическая задача. Любого автора подобных фундаментальных обобщающих работ можно обвинить с точки зрения конкретного антропологического эмпиризма, даже Фернана Броделя.

Наконец, самую эмоциональную реакцию критиков вызвала глава о том, как некоторые племена, чтобы избежать контактов с государством и не попасть под государственный контроль не просто все дальше и дальше забирались вглубь гористых лесов — от земледелия обращались к собирательству и охоте, — но даже отказывались от письменной культуры! По мнению Скотта, некоторые народы Зомии раньше обладали письменной культурой, а потом специально забыли ее, обратившись или вернувшись к культуре устной — более древней и более, между прочим, безгосударственной. Скотт цитирует рассказы из местных легенд, как у того или иного племени была когда-то письменность, а потом из-за неких политических катаклизмов люди отказались от письма, чтобы государству труднее было иметь дело с людьми устной культуры. Но читатель, воспитанный в традиции Просвещения, полагает, что письменная грамотность — это величайшая ценность, как можно взять и отказаться от письменности (хоть назло государству)!?  Мысль, что некоторые сообщества предпочитают расстаться с письменной культурой, лишь бы на них не легло ярмо государства, кажется слишком шокирующей.

О значении зерновой оседлости и кочевой мобильности

Еще один интересный вопрос существования Зомии: вот сбежались в нее бывшие обитатели различных государств, а за счет чего же эти люди живут? Ведь им приходится осваивать изначально мало приспособленные для человеческой жизни территории. Скотт здесь обосновывает, если угодно, своеобразный агрикультурный детерминизм. Он отмечает, что есть сельскохозяйственные культуры, которыми государство страшно любит заниматься и всячески поддерживает их распространение. Во всем мире продовольственный фундамент различных государств составляли и до сих пор составляют прежде всего три зерновые культуры: пшеница, рис и кукуруза. Эта великая аграрная триада требует для своего воспроизводства концентрации большой массы оседлого населения на обширных равнинах, в целом удобных для распространения и усиления власти могучих держав.

Другие ландшафты с другими сельскими отраслями оказываются менее податливыми и интересными для иерархий государственного контроля. В связи с этим, шутит Скотт, «бывают банановые республики, но не бывает банановых империй». И в Зомии есть специфические виды сельскохозяйственных растений, которые оказываются в локальных местах произрастания более полезными для местных сообществ и более трудными для прагматического контроля со стороны государств. Вообще основа экономики Зомии — занятие специфическими промыслами, ремеслами и сельским хозяйством, которые трудно контролировать государству. Часто другая ее важная составляющая — разбой и бандитизм. Высокогорные анархические племена Юго-Восточной Азии, степные племена Северной Африки и Центральной Азии и, в конце концов, морские пираты промышляли перманентными набегами на окружающие их государства. Скотт приводит насмешливую пословицу воинствующих кочевников берберов, враждовавших с их соседями — агрикультурными государствами Северной Африки: «Разбой — вот наше сельское хозяйство!».

О глобальной Зомии

Высокогорный материковый регион Юго-Восточный Азии, пожалуй, самый обширный и колоритный образец безгосударственного существования людей. Но Скотт отмечает, что в исторической ретроспективе всего лишь несколько веков назад большинство регионов земного шара оставались преимущественно безгосударственными, являя собой констелляции разнообразных больших и малых Зомий. Кроме того, были и до сих пор остаются Зомии необъятных морских просторов — особо знамениты исконно пиратские регионы тропических морей Америки, Африки и Азии.

Можно найти территории Зомии и в истории России — это низовья Дона, Волги, Днепра 500 лет назад — знаменитые казачьи вольницы, куда бежали крестьяне от государства. Скотт отмечает особый и длительный процесс приручения непокорных и воинственных кочевников государствами, звавших этих славных воинов-бродяг к себе на службу, одаривавших их привилегиями за верность и храбрость и, в конце концов, формировавших из них элитные и особо преданные воинские формирования. Такова была трансформация и нашего казачества, изначально колебавшего устои государства в народных восстаниях под руководством Степана Разина и Емельяна Пугачева, а к началу XX века проявившего себя уже воинствующим и преданным защитником самодержавия.

Еще один характерный пример Зомии в российском контексте — это старообрядцы, убегавшие в Заволжье, в Сибирь и не подчинявшиеся ни огосударствленной церкви, ни самому государству. Религиозным аспектам безгосударственного существования, его духовным вождям и пророкам на примерах юго-восточных высокогорий Скотт посвятил финальную главу своей книги.

О варварстве и цивилизации

В своей книге Скотт переосмысляет, что есть варварство, культура, цивилизация в контексте взаимодействия государств с безгосударственными сообществами. Он обращается к эпистемологическим проблемам историографии, остроумно отмечая, что сплошь и рядом историю крестьян пишут горожане, историю кочевников — оседлые люди, историю бесправных — юристы. Критику подобного рода сочинений и представляет Скотт в своей работе, которую иронически обзывает «Историей варваров». Он последовательно противостоит идеологиям и историографиям, прославляющим приоритет цивилизаторских миссий государств над окрестными «дикими» территориями.

В итоге Скотт приходит к основному выводу: так называемые государственные и безгосударственные народы, земледельцы и собиратели, «цивилизованные люди» и «варвары» — это не «старшие» и  «младшие», а часто теневые близнецы-братья, возникшие благодаря симбиотическому взаимодействию различных природных и социальных сред своего обитания: равнин и гор, лесов и степей, пустынь и вод. Развивая идеи таких ученых, как Оуэн Латтимор и Пьер Кластр, Скотт утверждает, что как границы между цивилизацией и варварством, так и сами варварские племена сформировались в значительной степени под воздействием экспансии государств. Именно возникновение и развитие государственных цивилизаций поделило людей на тех, кто прикреплялся к территориям, и тех, кто предпочитал, держась на периферии империй, создавать оригинальные формы собственной социальной и политической сплоченности.

Стас Наранович