В начале февраля на свободу вышел Максим Панфилов — один из последних фигурантов Болотного дела. Максим был обвинен в участии в массовых беспорядках и применении насилия к полицейскому 6 мая во время протестов на Болотной площади. Его признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Болотное дело стало одним из самых крупных политических дел в истории современной России, более 30 человек подверглись преследованиям, среди них представители совершенно разных слоев общества и политических взглядов: мелкие предприниматели, националисты, либералы, анархисты… 6 лет обысков, арестов, судов.
Единственный фигурант Болотного дела, который остается в розыске — Дмитрий Бученков. Он никогда не скрывал своей политической деятельности, был организатором многих анархистских мероприятий, и, возможно, именно поэтому утром 2 декабря 2015 года к нему домой с обыском пришли оперативники. Несмотря на отсутствие прямых доказательств и алиби (в день беспорядков Дмитрия не было в Москве), он был помещен под стражу, а позже переведен под домашний арест. Дожидаться обвинительного приговора он не стал и принял решение покинуть страну. Корреспондент «МБХ медиа» Вениамин Волин поговорил с Бученковым об итогах «Болотного дела», вынужденной эмиграции и возрождении анархистских идей в России.
—"Болотное дело" завершилось, можно подвести его итоги?
— Очень рад за Максима Панфилова, и от меня ему наилучшие пожелания. Что касается «Болотного дела», то в мае 2018 года у него выйдет срок давности. Но в целом, конечно, никаких итогов подводить нельзя. «Болотное дело» это лишь наиболее яркий пример политических репрессий. «Болотное дело» продолжается и растет за счет дел «26 марта», «12 июня». Когда я отвечаю на ваши вопросы, в Санкт-Петербурге арестовали и пытали антифашистов. Уверен, по последним арестам в Питере — там или нет события преступления, или все настолько незначительно, что это не стоит внимания спецслужб, но определенные сотрудники из ошибочно понятых служебных интересов возбуждают дела. Политические репрессии по-прежнему продолжаются и идут по нарастающей.
— Выходит, «Болотное дело» не закончилось?
— К сожалению, не закончилось — в указанном выше смысле. Пока Путин и его люди у власти, будет, вероятно, еще много «болотных дел» разного масштаба.
— Чем «Болотное дело» стало для российской оппозиции?
— Оно показало всем — вне зависимости от идеологических предпочтений — что работать теми методами и с теми подходами, которые использовались до 2012 года — уже нельзя. Нужно в корне поменять подход.
— Насколько легко вам далось решение покинуть страну? Почему решились на этот шаг?
— Мне нелегко далось это решение. Честно скажу, я очень не хотел уезжать. Я не из тех людей, которые уезжают из России по экономическим соображениям. У меня была работа в университете, место, где я жил и на жизнь более-менее хватало. Мне просто не оставили выбора: или эмиграция или обратно в тюрьму. Я уверен, что судья Замоскворецкого суда Семенова вынесла бы мне обвинительный приговор с реальным сроком, несмотря на то, что 6 мая 2012 года меня не было на Болотной площади и вообще в Москве.
Я считаю, что приговор был бы обвинительным по двум причинам. Первая причина: на определенном этапе судебного процесса стало ясно, что судья не нейтральна и ее симпатии находятся на стороне обвинения. Исследование доказательств в судебном процессе происходило формально, судья стала давить на защиту, чтобы сторона защиты перестала предоставлять доказательства алиби. В общем, мы наблюдали классическую картину бюрократического лицемерия во всей ее красе. После всего этого я понял, что ждать нечего.
Дмитрий Бученков (слева) и адвокат Илья Новиков (справа) во время судебного заседания, 2017 год
Вторая причина. Через несколько месяцев после того, как я покинул страну, судья, что вела мое дело, вынесла обвинительный приговор бывшему министру Улюкаеву. Я не знаю, брал он взятку или нет. Но я следил за этим процессом, и мне очевидно, что доказательства вины Улюкаева крайне неоднозначны, однако он получил реальный срок.
Самое печальное во всем этом, что разнузданный бюрократизм есть принцип, который работает не только по политическим, но и по многим другим уголовным делам. Дело касается не только лично меня, тысячи наших сограждан отправляются за решетку только потому, что следователи фальсифицируют дела, а судьи и прокуроры продолжают эту линию. Во всей этой системе главное, чтобы были соблюдены процессуальные нормы, а суть дела их не касается. В этом заключается антиобщественный характер современной российской следственно-судебной системы и всей российской государственности в целом.
— У вас есть семья, она, насколько мне известно, осталась в России. Как вы переживаете это? Как близкие отнеслась к вашему шагу?
— Близкие отнеслись с пониманием. Конечно, переживаю. Я надеюсь, что моя семья скоро воссоединится.
— Пытались ли спецслужбы каким-то образом давить на ваших родных, может быть, выйти через них на вас?
— О фактах давления на моих близких, после того, как я покинул Россию, мне не известно. Я предполагаю, что телефоны моих близких прослушивают. Может быть, ведут еще какое-то наблюдение.
— До ареста вы преподавали в вузе историю, занимались научной деятельностью, но при этом были политически активны, вас даже в 2009 году уволили из Волжского университета за проведение Дня дезертира, расскажите, что это была за акция?
— Это был ежегодный фестиваль, который проводится с 2003 или 2004 года. В Нижнем Новгороде в 2009 году на этом фестивале планировался показ фильмов, дискуссии, а общий смысл фестиваля — продвижение идеи о том, что принудительного призыва в вооруженные силы быть не должно. Я не пацифист, но поддерживал и поддерживаю эту идеи из политических соображений. Молодого человека призывают в армию, и он едет защищать амбиции правящего режима в Сирию, например, так быть не должно.
Тогда в Нижнем Новгороде фестиваль фактически не состоялся, его сорвала полиция, а через несколько дней меня вызвал заведующий кафедрой и предложил написать увольнение по собственному желанию из института, в котором я проработал пять лет. Мне было сказано, что, если я откажусь, меня все равно уволят, но уже по статье, а статью, мол, можно найти любую. Насколько я помню, на ректора института надавили местные менты, ректор надавил на заведующего кафедрой и так далее. Классика.
— В сети встречал рассказы, что вам неоднократно угрожали сотрудники ЦПЭ, были даже нападения на вас, с чем это было связано?
— Угрозы от полицейских я слышал только в 2015 году, когда я был в СИЗО. Что касается нападения на меня в 2014 году, то нигде никогда я не утверждал, что это были именно сотрудники ЦПЭ. Угрозы тогда были связаны с уголовным делом, которое на меня завели, а конкретно в связи с тем, что я не хотел с ними, скажем так, «сотрудничать».
— Когда шло «Болотное дело», людей одного за другим арестовывали, вы следили за процессом? Не думали, что могут прийти за вами?
— Да, я следил за «болотным процессом». Более того, в 2012 году я изъявил желание быть участником «Комитета 6 мая». В течение нескольких лет я получал информационную рассылку комитета и был в курсе всех арестов, событий и судов. Не думал, что за мной могут прийти именно по этому поводу. Я-то ведь знал, что я не был на митинге. После 6 мая 2012 года я неоднократно случайно пересекался с сотрудниками ЦПЭ по Москве на различных митингах, они знали меня в лицо, но никаких попыток задержать с их стороны не было. Думаю, потому, что и они в курсе, что меня не было на Болотной.
— Во время «Болотного дела» вы продолжали заниматься политикой?
— Да, в период с мая 2012 до моего ареста в декабре 2015 я занимался политикой. После ареста это было делать трудно, поэтому не занимался.
— Как долго собираетесь не возвращаться? Что должно произойти, чтобы вы вернулись?
— Я думаю, до тех пор пока Путин у власти — мне и таким, как я, возвращаться в Россию проблематично. Российское государство очень мстительно.
— Как вы относитесь к тенденции, что сегодня все больше политических активистов покидает страну. Это, на ваш взгляд, излишняя мера предосторожности или все-таки необходимость?
— Я думаю, что в каждом отдельном случаи своя ситуация. Я могу сказать лишь за себя и повторить, что в моем случае это вынужденная мера. В начале XX века Ленин сказал, что «российская государственность есть грязное болото бюрократических и военных учреждений». С тех пор немногое изменилось. Та же самая государственная машина, та же самая разнузданная бюрократия, которая выдавливает из страны всех несогласных с ней.
— После украинских событий можно отчетливо проследить усугубление кризиса как среди левых, так и среди правых движений. Возможен ли выход из этого кризиса?
— Выход возможен. В данном случае я говорю за левых, причем о той их части, для которой место в буржуазном парламенте не является пределом мечтаний. Поверьте, за последние несколько десятков лет не один человек, придерживающийся марксистских или анархистских убеждений, задавал себе подобный вопрос. Среди тех, кто пытался ответить на него, есть мыслители с мировыми именами: Иммануил Валлерстайн, Тони Негри, Герберт Маркузе, Мюррей Букчин, Юрген Хабермас и многие другие. Я не говорю уже о многочисленных статьях, написанных гражданскими активистами левых убеждений на эту тему. Если потратить несколько недель и прочесть все эти статьи, то станет ясно, что ответ на этот вопрос распадается на две части: общетеоретическую и стратегически-организационную.
Я не прибавлю ничего нового ко всему этому массиву мыслей, если скажу, что левым нужна более внятная картина современного — более сложного, чем когда заявили о себе марксизм и анархизм — общества. Не нужно пренебрегать современными социологическими исследованиями; левым нужно научиться правильно применять знания, полученные в результате изучения общества. Ну и больше практики с другими социальными слоями, а не только с молодежью.
Когда я отвечаю на ваши вопросы, по всей России проходят митинги, инициированные командой Алексея Навального. Я лично крайне критично отношусь к нему, но с тактической точки зрения он все правильно делает. Он делает все ровно так, как делали мы в 2002—2005 годах, когда создавали «Автономное действие». Мы устраивали фестивали «День дезертира», «Либертарный форум», и к нам приезжали люди с самых дальних уголков России. Из Перми, Бийска, Сахалина, Магадана, из каких-то городов, о существовании которых мы даже не знали. Приезжали, мы завязывали контакты. И это именно есть часть необходимой практики, именно там нужно искать народную опору для идей — в российской глубинке. Ни одна спецслужба не способна будет этому помешать. У них просто сил не хватит.
— Вы упомянули новое дело против анархистов, а как оцениваете уровень анархистского движения в России?
— Все зависит от того — какой смысл мы вкладываем в понятие «анархистское движение». Если мы хотим возродить молодежное движение, сформировавшееся в начале 2000-х и бывшее достаточно заметным в рамках так называемой молодежной политики в 2005—2012 годах, то подобное возрождение в данный момент невозможно, более того — оно не нужно. Это было интересное движение, сочетавшее в себе много тенденций — от уличной антифы до экологических лагерей протеста и просто субкультурной моды. В это движение мои товарищи и я вложили много сил, но, повторяю, попытки возродить его — пустая трата времени и сил. Это был важный этап, который сейчас преодолен.
Если мы хотим возродить анархистское движение начала XX века в России, то это ненужная историческая реконструкция.
Я бы говорил не о «перспективах анархистского движения», а о возможности революционного движения вообще, переосмыслившего и переработавшего в себе опыт: революции 1917 года, опыт многих других революций XX века, переосмыслившего опыт СССР (в том числе негативный). В этом смысле — перспектива открыта. Проще говоря — ниша не занята, официальные парламентские партии в современной России дискредитировали себя многолетним соглашательством с режимом в глазах любого жителя России, хоть сколь бы то ни было интересующегося политикой. Это — прогнившие, вероятно, уходящие в прошлое партии. Как все старое и уходящее, они еще могут цепляться за жизнь достаточно долго. Но как только появиться по-настоящему революционное движение — этим партиям придется или уйти или в корне пересмотреть свои основы.
Перспективы есть. Не должно огорчать, что средний житель России поддерживает Путина и его режим. Средний житель это делает не потому, что он любит полицию, суды, российскую бюрократию, которые являются сутью российской государственности. Как только будет сформирована социально близкая для наиболее эксплуатируемых слоев общества и, главное, понятная альтернатива, никакие репрессии ее не смогут задавить.
— Какие у вас дальнейшие планы? Продолжите заниматься научной и политической деятельностью?
— Научной деятельностью я не прекращал заниматься. Занимаюсь ей и сейчас. Уже не первый год в научном плане меня интересует проблема государства и самоуправления. Социолог Дюркгейм сто лет назад писал, что «государство является темным местом в науке». То же самое можно сказать и сейчас. Несмотря на огромное количество текстов на эту тему, этот вопрос по-прежнему темен.
Про продолжение политической деятельности — планирую продолжить, но пока не понимаю, в каких формах.
