Признают ли анархисты классовую борьбу – вот вопрос, ответа на который все настойчивее и настойчивее требуют от анархистов. Требования, надо сказать, вполне понятны, ибо вопрос слишком важен и серьезен, и от степени ответа, безусловно, зависит очень многое. Но в то же время, именно в силу этой важности и серьезности вопроса, необходимо, прежде определения того пли иного ответа, предварительно уяснить, - как, в каком смысле следует понимать признание классовой борьбы. Дело в том, что классовую борьбу можно отрицать или признавать двояко: как факт и как идеал, т. е. как борьбу, являющуюся неизбежным результатом существующего строя и как борьбу, долженствующую быть основой будущего строя. Эта маленькая предварительная предпосылка доводит до очевидности, что поскольку речь идет о классовой борьбе в первом смысле, то анархисты, по-видимому, отрицать ее не могут, ибо, в противном случае, это было бы равносильно отрицанию классового характера нынешнего строя и шло бы в открытый разрез с действительностью. Но коль скоро дело касается классовой борьбы, как идеала, то анархисты здесь имеют полную возможность признавать ее или отрицать; здесь отсутствуют всякие предначертания или неумолимые условности.
И вот, говоря о классовой борьбе в этом последнем смысле, приходится сказать, что ответ на вышеотмеченный вопрос должен быть отрицательным. Суть в том, что признание классовой борьбы, как принципа, взгляд и суждение обо всем исключительно с массовой точки зрения, в сущности ни больше ни меньше, как выворачивание нынешнего строя наизнанку, т.е. заимствование от буржуазии всех ее методов. Современный строй, ведь, типичнейший образчик классовой идеологии; в нем все построено на классовых принципах, все базируется на классовых интересах; а между тем мы видим и прекрасно знаем цену этого строя. Собственно говоря, мы и восстаем против него главным образом как против строя, обоснованного на классовых началах. Всюду бьющая в глаза классовость, приводящая к грубому попиранию истины ради классовых интересов, именно и возмущает нас и всех тех, кому дорога правда и честь. Думать, что все зло заключается в том, что господствующим классом является класс буржуазии, а не класс рабочих – не разумно, ибо суть не в названии и даже не в природе того или иного класса, а в самой классовости. Сущность классовости в общих чертах заключается в том, что интересы того или иного класса выделяются из общего числа жизненных явлении и ставятся, как мера и критерий, выше всего. И безразлично чьи будут эти интересы, – класса ли буржуазии или класса рабочих, – раз они будут носить печать классовости и будут стоять выше общих интересов, социальное равновесие будет нарушено и несправедливость будет неизменно торжествовать.
Можно, правда, сказать, что интересы рабочего класса далеко не тождественны интересам буржуазии и что аналогии, поэтому, не может быть. Об отличительности интересов рабочего класса от интересов буржуазии спорить, разумеется, не приходится: отличительность имеется и даже очень значительная. Буржуазия, например, строит свои интересы главным образом на принципе частной неограниченной собственности, дающем ей возможность пригребать к своим рукам все, а, следовательно, и верховодить всем; рабочие же, наоборот, в большинстве случаев стремятся к замене принципа частной собственности принципом коллективного пользования. Иными словами говоря, стремления рабочих и буржуазии в экономической области диаметрально противоположны. Однако это нисколько не исключает возможности аналогии. Дело в том, что природа классовости способна проявляться не только в хозяйственных отношениях, но и в отношениях часто правового характера. Можно, например, область экономических отношений обосновать на общем внеклассовом принципе, но достаточно сохранить некоторую нормировку в области права и долга, чтобы общество не утратило своего иерархического характера. Можно установить даже полный коммунизм на предметы производства и потребления, но достаточно запретить кому-нибудь занимать ту или иную общественную должность или лишить кого-нибудь общественного доверия, – и этот последний безусловно почувствует себя униженным и обиженным.
И поэтому своеобразие стремлений рабочего класса в экономической области еще не гарантирует обществу универсального равновесия, не ограждает его (общества) от социальных антагонизмов вообще. Общественные трения и несогласованность слишком гибки и разнообразны; они могут прекрасно развиваться на всякой почве, в том числен на почве правовой. Можно, конечно, предполагать, что пропасть, вытекающая из правовых разноречий не будет так велика, как при господстве буржуазного класса и буржуазных принципов; можно думать, что и согласованности в таком случае будет больше. Но разве суть в этом? Разве миссия рабочего класса в том, чтобы полировать и подслащивать недостатки буржуазного строя? Очевидно – нет. Очевидно задачи и стремления рабочих должны быть оригинальны и в корне отличаться от стремлений буржуазии не только в экономическом отношении, но и во всех прочих отношениях. Но это уже равносильно отрицанию всякой классовости.
Встает, таким образом, дилемма: или держаться классовости и перегибать палку буржуазных методов в другую сторону, т.е. палку, ныне пляшущую на спинах рабочих, пустить по спинам буржуазии и наполнить мир новыми стонами, новыми проклятиями; или же отрешиться от всех буржуазных предрассудков, выйти из тины и болота и повести борьбу чистую и красивую… Но в то же время отказаться и от всяких классовых предвзятостей. Есть, разумеется, среди рабочего класса сторонники того и другого взгляда, что, при известном взгляде на вещи, и не удивительно. Что же касается анархистов, то они в большинстве случаев склонны примкнуть ко второму взгляду. Исследуя сущность классовости – в ее основе – анархисты находят, что всякая классовость слишком узка, однолинейна и насыщена сектантскими традициями; что отражает она лишь незначительную часть житейской шири – интересы одного какого-нибудь класса; и поэтому классовость не может заключать в себе полностью природы анархизма. Помимо этого, в классовости нельзя отыскать тех существенно-необходимых предпосылок, на которых базируется идеал анархизма и которые обязательны для обоснования самой классовости. Чем, например, можно определить понятие класс, как реальную единицу?.. Самым общепринятым понятием и самым распространенным критерием для определения класса, безусловно, является характер участия в народном хозяйстве. По степени участия в хозяйственных операциях считается самым лучшим определять – буржуй ли данное лицо или рабочий. Наемный труд и заработная плата служат в этом «опознавательном» процессе как бы краеугольным камнем. И все же приходится сказать, что и этот, казалось бы надежный, критерий не только не может разъяснить всех сложных проблем, но часто может приводить к результатам противоположного характера.
Взять, например, инженера, работающего у какой-нибудь компании и получающего в день сверх 10-ти долларов (в настоящее время даже каменщики и другие профессиональные рабочие получают в Америке больше 10 долларов в день) и бедного сапожника, коротающего день и ночь в своей захудалой мастерской. Согласно вышеприведенной классификации, инженера необходимо причислить к классу пролетариата, ибо он и есть наемный рабочий, а сапожника к классу предпринимателей, ибо он работает самостоятельно, несмотря на то, что у первого, быть может, хранится в банке несколько тысяч, а у второго, возможно, нечем заплатить требуемый с него налог за вывеску.
Подобные сопоставления можно приводить без конца, но и без этого ясно, что определить класс, как что-то целое, отшлифованное, нельзя. Без этой же определительности нет возможности обосновать точный и утвердительный фундамент для построения надлежащей классовой теории. Всякая теория, чтобы быть прочной и несокрушимой, должна покоиться на незыблемых основах; должна быть отчетливой, ясной и строго-выкристализированной от начала до конца. Теория же классовости, как это видно, хромает и тем, и другим, – у нее нет ни ясной определенности, ни надлежащих основ. Надуманная и выпущенная из кабинета К. Маркса она, хотя временно и взвилась высоко, парить долго в выси, однако, не могла. Как подбитая птица, она вынуждена была спуститься вниз и скромно прикорнуть в одном из мало приметных уголков. Общество оказалось гораздо сложнее, чем это предполагали основоположники классовой теории. Провести по социальной ниве классовые борозды, размежевать, разбить общество на «кусочки» и объяснить все с точки зрения вот этой размежеванности, - задача, оказалась, не так легкая. После некоторого исследования выяснилось, что каждый класс то и дело переходит свои границы и не только общается с другими классами, но иногда далеко заходит на территорию этого последнего. Ежегодно, ежедневно совершаются в разных видах переливы, переходы из одного класса в другой. Окномойщики обзаводятся домами в 100.000 долл., буржуа становятся шофёрами на такси моторах и т. д. «Внутренняя политика» классов тоже, оказывается, не так проста, как это можно было предполагать. Согласно теории классовой борьбы, трения и столкновения должны происходить только между классами; внутри же каждого класса должна царить спаянность и согласованность. В действительности, однако, это далеко не оправдывается. Действительность как бы подтверждает теорию знаменитого натуралиста Э. Бэра, противопоставившего дарвиновской "борьбе видов" "борьбу индивидов". "Борьба видов" в социальном смысле не единственная борьба. Каждый класс, кроме борьбы с другими классами, имеет п свою внутреннюю борьбу,- борьбу подчас ничуть не уступающую борьбе внешней. Чуть ли не каждый капиталист, несмотря на свои классовые тенденции, старается «заесть» своего соседа-капиталиста-же; рабочие тоже часто вступают в борьбу между собою. Отчасти это объясняется несознанием, неразвитостью и т. д. – однако только отчасти; другое «отчасти» заключается в бессилии самих же классовых традиций. Если бы разносклоняемое понятие "класс" являлось чем-то непреложным, железным, то нет сомнения, что ни один человек не мог бы его нарушать. Даже угроза смертью не имела бы значения в таком случае. Тот же факт, что классовость чуть ли не на каждом шагу нарушается свидетельствует, что она - явление случайное, относительное, на имеющее никаких естественных основ. Всякий волен выполнять ее или не выполнять; всякий волен, наряду с классовыми интересами, преследовать и другие – свои личные или общественные – интересы.
До сих пор - по вполне понятным причинам - классовые традиции нарушались глав главным образом интересами личного характера, но в то же время они могут нарушаться и интересами общественного характера. Последних явлений – пока – в истории немного, но им принадлежит будущее. Как до настоящего времени человеку, жаждущему личного блага, было сравнительно легко преступать классовые уставы, так в ближайшем будущем людям, руководящимся чувствами общего блага, не трудно будет забыть все классовые наклейки и нашлепки. В основу будут положены общие, человеческие принципы, одинаково гарантирующие всем хлеб и волю. В значительной леере это уже теперь чувствуется и до некоторой степени подтверждается современным же состоянием общества. Если бы нынешнему обществу не свойственно было нечто общее, внеклассовое, то оно, при его чудовищном антагонистическом состоянии, действительно распалось бы окончательно на классы. Каждый класс вполне обособился-б, отделился бы от других классов, замкнулся бы в свою скорлупу и начал бы вести исключительно классовую жизнь. У каждого класса появилось бы все свое, классовое: свои законы мышления, своя наука, своя мораль, свое искусство п т. д. Однако на деле ничего подобного нет. И нет не потому, чтобы этого никто не желал, - желают вероятно многие, «патриоты своего отечества» ведь всегда и везде найдутся. Но дело в том, что одних желаний еще недостаточно. Есть такие вещи, которых никакими желаниями не прошибить. То же и здесь. При всей значительности классовых разноречий и разногласий все же наблюдается какая-то связка, какая-то сцепка, не позволяющая обществу окончательно расчлениться.
Связкой этой, безусловно, следует признать науку, мораль, искусство и т. д. На этих точках неизбежно сходятся все: «...воин, купец и пастух...». Как ни глубока вражда между классами, как ни противоположны их стремления в житейском обиходе, но разойтись в культурных ценностях они не могут. Создать свою, – классовую – Истину, создать свое Добро, свою Красоту не может ни один класс. Дважды два – четыре останется законом для всех. Рафаэль, Байрон, Тургенев светят всем и каждому. Правда, степень участия, как в творчестве, так и в пользовании культурными ценностями, не одинакова: участие рабочего класса меньше участия буржуазии. Но это лишь свидетельствует, что культурные ценности недоступны рабочему классу, но отнюдь не чужды. Дайте возможность рабочему посидеть несколько лет на школьной скамье и он также будет восхищаться Бетховеном, как и нынешний буржуа; так же будет производить анализы и вычисления, как п нынешний профессор; а как он запоет – об этом свидетельствуют многие певцы-самоучки.
Эта-то универсальность науки, морали и искусства, невозможность прикрыть их никакими классовыми колпаками и лишает классовые построения сколько-нибудь серьезных основ, это то и низводит их на степень обыкновенной случайности, как результата данных общественных соотношений, долженствующей исчезнуть вместе с исчезновением самых же соотношений. И само собой понятно, что всякий желающий упразднения нынешнего правопорядка, должен тем самым желать упразднения и всех классовые понятий, и замены их понятиями внеклассовыми, человеческими. Иначе выйдет глубокая ошибка. Ведущаяся ныне борьба против рабства, против несправедливости п насилия, превратится тогда в самую обыкновенную гегемонию, в самое обыкновенное отбитие «пирога жизни» у своего противника, и утратит всякую обаятельность и величие. От этого рабочий класс решительно ничего не выиграет, а потеряет многое. Во-первым, это даст возможность буржуазии оправдывать все свои грязные замашки, ибо раз дело в гегемонии и раз буржуазия взяла верх, то здесь нет ничего неестественного и побеждённым нечего пенять на кого-то и предъявлять своим победителям какие-то требования. Во-вторых, рабочий класс этим самым утратит то моральное преимущество, которым он в настоящее время располагает. Быть может, с точки зрения относительного довольства это не так важно, – какая, мол, разница как обо мне будут думать, если я сыт, пьян и весел, - однако с другой точки зрения здесь есть громадная важность. Доказательством этому может служить хотя бы все та же нынешняя борьба рабочих с буржуазией. Фактически ведь победа всегда на стороне буржуазии, – к ее услугам и толстые томы писанных законов, и продажные толкователи этих законов, и грубая сила – штыки, и мощные сундуки денег. И поэтому на первых порах должно быть загадкой - почему рабочие шаг за шагом продвигаются вперед, почему они раз за разом отвоевывают у буржуазии то или иное право. Объяснением здесь может быть лишь то, что моральная сила всегда на стороне рабочего класса. Сколько бы буржуазия ни пекла разных законов, как бы она их ни истолковывала, но достигнуть морального преимущества пред рабочим классом она не может, и ей в силу этого приходится уступать в той или иной области.
Правда, уступки эти в конечном счете маловажны, но здесь речь идет не о конечных результатах, а о результатах сравнительного характера. В последнем же отношении преуспеяние угнетенных не подлежит сомнению. И не будь у рабочего класса этого превосходного, ничем не заменимого орудия – морального превосходства, кто знает? – быть может мы и до сих пор находились бы на положении судр (низшая каста в древней Индии), быть может и до сих пор нас безжалостно стегали бы, как обыкновенных беззащитных животных. И ни Мойсеи, ни Христы, ни Годвины, ни Оуэны, ни Герцены, ни Кропоткины, ни Толстые в таком случае не заступились бы за нас. Все они проходили бы мимо нас, "кивая головами". Наши муки, наши стоны и слезы были бы чужды им. Но, к счастью, мы не лишены великого дара природы, к счастью, мы обладаем драгоценнейшим орудием, каким только человечество может обладать. И еще больше мы счастливы, что отнять этот дар от нас никто не может. Но… мы можем сами его утратить. Мы можем опозорить, «завозить» нашу жемчужину, как уже сделала буржуазия. Буржуазия в своей борьбе с дворянством несомненно располагала. моральным превосходством; ее стремления в значительной степени были идеальны и красивы. Но как только она победила, как только она победу – общую, человеческую – превратила в личную, классовую, – она утратила всякое моральное преимущество. Рабочий класс должен учесть хотя бы этот урок своего противника и не допустить себя до такой глумливости и опасности. Рабочие должны помнить; что они такие же смертные, как и все, что им также не чуждо «грехопадение», как и каждому. Думать, что рабочие являются своего рода браминами отечества так же неосновательно, как неосновательно думать, что они составляют особую «суконную» или «картофельную» расу. Ни то, ни другое не является исключительной особенностью рабочих; то и другое присуще рабочим постольку, поскольку оно присуще всему человечеству. Выделять и возносить или топтать рабочий класс можно лишь под влиянием пристрастных влечений; с беспристрастной же точки зрения здесь нет ничего обособляющего, никаких отличительных черт. Та черта «святости», которая в настоящее время характеризует и отделяет рабочий класс от класса буржуазии, является обыкновенным результатом нынешнего положения рабочего класса. Рабочие унижены, обижены, – вот и окружает их ореол скорби и сострадания. Но пусть только они снимут с своих плеч ярмо и наложат его на шею других, – всякая их святость превратится в самую заурядную дьявольщину.
Таким образом, здесь ничего нет абсолютного, постоянного, «от бога». Все – «постольку, поскольку...»
На, конечно, было бы ошибочно заключать после всего этого, что анархисты питают какую то неприязнь к рабочему классу и относятся вполне индифферентно к происходящему между классом эксплуататоров и классом эксплуатируемых поединку. Анархисты в своем большинстве сами же примыкают по своему социально-зкономическому положению к классу рабочих (а в политически-правовым отношениях все они принадлежат к числу униженных), и принимают самое активное участие в роковом поединке, на стороне, конечно, рабочего класса. Но в то же время анархисты находят, что идеализировать рабочий класс, возводить его нынешнее положение в культ божества и тем самым разжигать среди рабочих своего рода патриотизм, к чему неизбежно ведут всякие классовые теории, – задача довольно неблагородная. Хотя никто не станет отрицать, что каждый человек для поддержания своего существования должен трудиться, так как это есть закон природы, но также едва ли можно согласиться, что современный рабочий является полным совершенством, конечным идеалом человеческих устремлений и что, поэтому, все общество должно быть втиснуто в прокрустово ложе рабочего класса. Необходимо помнить, что в общей сумме особенностей рабочего класса не только имеются несовершенные качества, но есть самые существенные недочеты и недостатки. Даже предмет нашего суждения – классовая борьба, часто преломляется в призме рабочего класса в сторону худых последствий. Кому не известно, что обширная сущность классов. борьбы претворяется рабочими в некот. случаям в достижение узких, чисто обывательских материальных выгод. И это претворение иногда достигает таких размеров, что рабочим, кроме вреда ничего не приносит.
Брать, следовательно, рабочий класс вообще и считать его безусловной святыней – не приходится. Здесь, как и везде, необходимо применять аналитический метод. Необходимо подходить со скальпелем в руках, разбивать «класс вообще» на его составные часта, и только те «части» признавать положительными, которые действительно блестят Венерой в нашу мрачную эпоху. Плевелы же следует самых тщательным образом выпалывать, ничуть не жалея, что они исходят из среды рабочего класса. Вот это и составляет основную точку в подходе анархистов к классовой борьбе и классовости вообще. Пусть кажется подобная точка зрения некоторым немного неясной и расплывчатой... Зато сколько полноты и мужества! Притом здесь совершенно отсутствует всякая опасность впадать в крайности, упираться истине в затылок и, в опьянении, подрезать сук, на котором сами же сидим. Простор и широта дали в идейной программе трезвый и непринужденный взгляд на вещи, необходимые везде, а в вопросе о классовой борьбе тем более, ибо здесь одно название способно опьянить и увлечь на путь сомнительных результатов.
А–в
Волна: Ежемесячный орган Федерации анархо-коммунистических групп. №53, май 1924. С. 29-34
