Syg.ma публикует перевод главы из книги «Feminist Solutions for Ending War», в которой борьба за отказ от ядерного вооружения рассматривается в качестве феминистской задачи для прекращения войн. Материал вышел в коллекции feminist.solutions.ru.

От редакции: мнение авторки статьи может не во всем совпадать с мнениями участни_ц редколлегии.

Эта глава исследует отказ от ядерного оружия в качестве феминистской задачи для прекращения войн. Она рассматривает роль интерсекционального феминизма в формировании активизма против бомб. Сама по себе бомба это крайняя степень проявления насилия и контроля патриархального, расистского и капиталистического мирового порядка. Те, кто обладают ядерным оружием или желают иметь его, утверждают, что само по себе обладание бомбами предотвращает конфликт и снижает риски атаки.

Ядерное оружие обсуждается абстрактно, как волшебный инструмент для обеспечения безопасности и поддержания стабильности в мире. Но ядерное оружие не абстрактно. Оно сделано из радиоактивных материалов. Оно сделано для уничтожения крови и плоти. Для отслоения кожи от наших тел. Для стирания городов в прах.

Для большинства людей, ежедневно борющихся в этой системе угнетения, отказ от ядерного оружия может не казаться приоритетным. На фоне столкновений с переселенческим колониализмом, империалистической интервенцией, войной, массовыми тюремными заключениями, бедностью, насильственными выселениями, истощением окружающей среды и насилием в наших домах и сообществах ядерное оружие действительно может показаться абстрактным. Но это оружие является частью спектра институализированного насилия. Оно — вершина государственной монополии на насилие, высший признак доминирования. Это оружие может одномоментно проявлять необычайную жестокость — приносить экстремальную смерть, разрушение и отчаяние.

Таким образом, чтобы противостоять несправедливости, необходимо уделить внимание роли ядерного вооружения в устройстве нашего мира, на пересечении патриархального, расистского, колониального и капиталистического угнетения. Поступать так значит менять наши обсуждения, менять место их проведения и увеличивать разнообразие участн_иц разговора о ядерном оружии.

Эта глава основана на убеждении, что отказ от ядерного оружия должен принести пользу борьбе за социальную справедливость в целом. Я стремлюсь к включению феминистского, квир и коренного письма не для того чтобы сместить фокус со структурного угнетения и физического насилия, против которого выступают эти активист_ки. Напротив, я верю, что ядерные аболиционист_ки могут учиться у других активист_ок, противостоящих патриархату, расизму и колониализму. Полезно узнавать разнообразие точек зрения и опыта, которые идут вразрез с господствующими нормативными структурами и системами мышления. Ядерный аболиционизм требует бросить вызов социальному порядку и логике производства знаний, которые предоставляют «социальным и политическим различиям власть над дискурсом» (Eng 2013, 4). Далее в главе излагается история ядерного оружия и феминистских способов борьбы за отказ от него. Чтобы узнать, какими способами можно продолжить сопротивляться ядерному оружию, мы ознакомимся с позициями ряда ученых.

Ядерное оружие, пересекающееся угнетение и миф о безопасности

История ядерного оружия — это история колониальной эксплуатации. Государства, обладающие ядерным вооружением, тестировали бомбы вне своих территорий, часто в колониях или землях, которые они считали «второсортными» (Hawkins 2018). Если обладающие ядерным оружием правительства и проводили тесты на собственных территориях, то для этого чаще всего выбирались земли коренных народов. Например, Западный Шошонский Народ на юго-западе США подвергался бомбардировкам чаще всех остальных народов мира (Johnson 2018). В заявлении к переговорам ООН по Договору о Запрещении Ядерного Оружия (TPNW) в июле 2017 года тридцать пять групп коренного населения заявили: «Правительства и колониальные силы проводили ядерные бомбардировки на наших священных землях, от которых зависят наша жизнь и средства к существованию, и которые содержат места критически важного культурного и духовного значения — полагая, что они ничего не стоят» (Indigenous Statement 2017). Обращение, произнесенное Кариной Лестер, женщиной с земель Янкунитжатжара-Ананг (Yankunytjatjara-Anangu) в Южной Австралии, подчеркивало, что коренные народы «никогда не просили и не давали разрешения отравлять нашу почву, еду, реки и океаны. Мы продолжаем сопротивляться бесчеловечным актам радиоактивного расизма.»

Активисты в Соединенных Штатах давно распознали, что расизм присущ политике использования ядерного оружия: «Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки были неразрывно связаны с колониализмом и расовым неравенством» (Intondi 2015, 22). Коретта Скотт Кинг, Мартин Лютер Кинг-младший, Ульям Эдуард Беркхардт Дюбуа и другие говорили о неразрывности ядерного разоружения, конца колониальных империй и укрепления гражданских прав (Intondi 2015).

Похожим образом феминистские исследовательницы выявили связи между милитаризованной маскулинностью, стремлением к господству на международной арене и ядерным вооружением. Анализ гендерного дискурса о ядерном оружии, проведенный Кэрол Кон (1987a, 1987b), послужил основанием для феминистского анализ ядерной войны, ядерной стратегии и самого ядерного оружия. Опираясь на индуистского национального лидера, который после испытаний ядерного оружия в Индии в 1998 г. пояснял: «Мы должны были доказать, что мы не евнухи», Кон с другим исследовательницами (2006) утверждали, что такие высказывания предназначены для того чтобы «вызвать восхищение гневной мужественностью говорящего”. Это подразумевает, что готовность использовать ядерное оружие означает быть «достаточно мужественным» для «защиты» своей страны. Они также исследовали, как разоружение «феминизируется» и связывается с бессилием, слабостью и иррациональностью, в то время как милитаризм и приобретение ядерного оружия прославляются как признаки власти, силы и рациональности (Cohn et al. 2006).

Феминистки также наблюдают, как ожидание мужественного поведения от политических лидеров может сочетаться с тревогой насчет сексуальной активности и репродукции, подчеркивая, что с помощью «техно-стратегического языка» элита сигнализирует о собственной компетентности в вопросе вооружения (Eschle 2012). В дискурсах, защищающих ядерное оружие как необходимое для безопасности, «защитник» представлен маскулинным, а «защищаемый» — феминным. Подобные дискурсы усиливают заигрывание с иллюзиями о «настоящем мужчине» и с иллюзиями о маскулинности, которая определяется как «неуязвимость, непобедимость и неприступность» (Eschle 2012). Феминистки критикуют маскулинизированный подход к безопасности, особенно в политическом реализме — теории международных отношений, придающей ядерному оружию статус маркеров как маскулинного превосходства (способного совершать насилие), так и маскулинного защитника (способного сдерживать насилие) (Duncanson and Eschle 2008).

Ядерные государства стремятся дискредитировать тех, кто требует денуклеаризации. Сторонники ядерного оружия стремятся использовать логику рационализма и политическую силу для защиты своего обладания этим оружием, в то же время стремясь «феминизировать» противников ядерного оружия, обвиняя их в эмоциональности и иррациональности. В ходе переговоров по Договору о запрещении ядерного оружия (ООН) представители ядерных держав критиковали правительства и активистов, продвигающих запрет бомб. В одном случае посол России предположил, что те, кто хотят упразднения ядерного оружия, представляют собой «радикальных мечтателей», которые «улетели на другую планету или в космос». В другом случае посол Великобритании заявил, что интересы безопасности сторонников денуклеаризации либо не имеют значения, либо их вовсе не существует. Посол США утверждал, что запрет ядерного оружия может подорвать международную безопасность настолько сильно, что это может даже привести к использованию ядерного оружия (Acheson 2019a). Приведенные утверждения иллюстрируют патриархальные паттерны — включая виктимблейминг и газлайтинг. Посыл предельно ясен: если вы попробуете отобрать наши игрушки массового ядерного насилия, у нас не останется другого выбора, кроме как использовать их, и это будет ваша вина. Этот дискурс, представляющий антиядерных активистов как «эмоциональных», игнорирует последствия, которые ядерное оружие оказывает на человека, и лишает людей пространств, где они могли бы выразить свои опасения по поводу этих инструментов геноцида. Настаивание на том, что это оружие является источником безопасности и обвинение любого, кто думает иначе, в эмоциональности, чрезмерной озабоченности, иррациональности и непрактичности это форма газлайтинга. (Acheson 2018).

Те, кто определяют, что считается реалистическим, практическим и осуществимым, являются мужчинами и женщинами, обладающими невероятными привилегиями, элитой среди своего окружения и глобального сообщества. Это, например, политики, правительственный персонал, командующие войсками, теоретики и практики в области «национальной безопасности». Эта сфера часто игнорирует людей, пострадавших от разработки, тестирования, накопления, использования или угроз использования ядерного оружия. Общепринятая точка зрения состоит в том, что ядерное оружие требуется в мире, в котором всегда найдется желающий сохранить или развить способность обладать огромными, непостижимыми мерами жестокости над другими. Элиты, которые обладают ядерным оружием, доказывают, что они «рациональные» субъекты, которые должны сохранять ядерное оружие для защиты от «нерациональных». 

Например, в 2018 г. правительство США заявило, что прошлые обязательства о ядерном разоружении устарели и не соответствуют «обстановке в сфере международной безопасности», игнорируя тот факт, что на эту обстановку оказывают значительное влияние действия самого правительства США, в том числе наращивание собственного ядерного вооружения. Администрация Трампа сформулировала новый подход к политике ядерного оружия, ориентированный не на то, что может сделать США для денуклеаризации, а на то, что может сделать весь остальной мир, чтобы США — самая милитаризованная страна в мире — смогла чувствовать себя «безопаснее» (Acheson 2019b).

Данная логика настаивает на представлении о том, что государства всегда находятся в противостоянии друг с другом, вместо того, чтобы коллективно стремиться к миру, в котором общая взаимозависимость и сотрудничество могут направлять действия в русло общих интересов, потребностей и обязательств (Acheson 2019a). Феминистки же отмечают, что безопасность не может быть «обеспечена или гарантирована государством… Это процесс, присущий нашим отношениям с другими и всегда частичный, неуловимый и оспариваемый» (Duncanson and Eschle 2008, 15). Безопасность это не объект или достижение, это процесс, который зависит от взаимодействия многих переменных. Она достигается не за счет вооружения, а за счет наших отношений друг с другом и с окружающей средой — а они постоянно меняются, как и мы сами. «То, как мы живем, как организуемся, как взаимодействуем с миром — этот процесс — не только определяет результат, это и есть трансформация», — пишет ученая и активистка Линн Бетасамосаке Симпсон, принадлежащая к корееному народу мичи саагииг анишинаабе* (Simpson 2017, 19).

* Michi Saagiig Nishnaabeg (англ.). На русском народ Michi Saagig нормативно называют “миссиссоги” (англ. Mississaugas). Мы в этом случае — вслед за авторкой – уходим от принятого колонистами произношения и написания и транслитерируем ее идентичность согласно аутентичному произношению.

Деконструкция и реконструкция нормативности

Для отмены ядерного оружия мы должны его обесценить. Феминизм наряду с опытом квир-людей и коренных народов необходим для процесса переосмысления и переустройства того, что считается нормой в разговоре о ядерном оружии и владении им. Нам необходимо отдавать предпочтение голосам и точкам зрения тех, кого обычно игнорируют. Необходимо изменить взгляды на то, что является реалистичным и рациональным. И наконец, необходимо предложить альтернативные способы организации и участия в отношениях в международном сообществе.

Письмо феминисток, квир-людей и коренного населения пытается разрушить статус-кво и построить нечто вместо него, бросая вызов тому, что считается нормой и заслуживает доверия. Такие подходы предоставляют три ощутимых инструмента, полезных для сопротивления и борьбы с ядерным оружием: изменение обсуждения, изменение точки, откуда ведется обсуждение, и увеличение разнообразия участн_иц этих обсуждений.

Изменение обсуждения помогает нам деконструировать, ослаблять и изменять нормативные рамки мышления и действий. В своей новаторской работе о гендере квир и феминистск_кая исследователь_ница Джудит Батлер* (2022, 28) утверждает: «натурализованное знание о гендера функционирует как упреждающее и насильственное ограничение реальности». Могущество не статично; оно разворачивается в формировании рамок мышления. Батлер предполагает, что бросая вызов власти, следует не только критиковать влияние институций, практик и дискурсов, которые созданы власть имущими — нам нужно задавать вопрос, какие возможности появляются, когда мы подвергаем сомнению установки о том, что считается нормой. Также Батлер предлагает противостоять тому, что является общепринятым пониманием о том, с чем все согласны, или что кажется объективной реальностью. «Никакая политическая революция невозможна без коренного изменения наших представлений о возможном и реальном», — пишет Батлер (2022, 28).

* В данный момент Джудит Батлер использует местоимения они/их.

Феминистский, квир и антирасистский анализ ядерного дискурса помогает деконструировать понятие ядерного оружия как символа власти и инструмента империй. Параллели, проводимые между ядерным оружием и образами власти, не являются неизбежными и неизменными, а представляет собой гендерный социальный конструкт, который поддерживает патриархальный, расистский и капиталистический порядок. Денуклеаризация начинается с подчеркивания того, как ценность ядерного оружия конструируется обществом (Acheson 2016).

В борьбе с нормативным дискурсом также помогает смена локации, в которой ведутся беседы. Квир- и коренные активист_ки бросают вызов доминирующим представлениям о социально нормативной сексуальности, гендере, правах, расе и гражданстве не только с помощью судов и других социальных институтов власти, но и с помощью прямых претензий к этим институтам. Например, для многих квир-активистов недостаточно просто «признания» и «толерантности» к правам ЛГБТ-людей со стороны гетеросексистского общества, в то время как жизни квир-людей разрушаются и уничтожаются самыми разными способами. Риски ассимиляции позволяют лишь привилегированным членам маргинальных групп добиваться статуса-кво; в это же время как уязвимые члены этих сообществ продолжают подвергаться стигме и угнетению (Кон, 1997). «Борьба квир-людей направлена не только на толерантность и равные права, но также и на изменение мнений и институций» (Warner 1993, xiii). Это позволяет предложить подход, основанный не на слиянии с господствующими структурами, а на трансформации «классических структур и иерархий, которые позволяют системам угнетения существовать и успешно функционировать» (Кон, 1997, 437).

Похожим образом некоторые активист_ки коренных народов утверждают, что недостаточно, чтобы те же самые государства переселенческого колониализма, которые устраивали геноцид против них, предоставляли им право на эту землю. Они борются за защиту окружающей среды и права именно как представители коренных народов (First Nations), а не как граждане государств, которые продолжают грабить, насиловать, убивать и уничтожать людей, землю и воду, благодаря которым они живут (Driskill et al. 2011; Estes 2019).

Коренные активист_ки и исследователь_ницы признают, что системы, созданные гетеропатриархальным переселенческим колониальным государством не могут быть системами, в которых те, кто ищет защиты от насилия, присущего этим системам, получат ее. В рамках этих параметров и пространств государство переселенческого колониализма будет всегда доминировать во взаимодействиях с коренным населением. Как писала Симпсон (2017, 45):

«Государство устанавливает различные контролируемые точки взаимодействия посредством своих практик… и использует дисбаланс власти для гарантии контроля над процессами, которые на самом деле оборачиваются механизмами контроля над скорбью, злостью, и сопротивлением коренного населения, и это гарантирует, что результат будет соответствовать его цели — сохранения бесправия.»

Ядерные государства используют аналогичные процессы для сохранения контроля и доминирования в вопросах, связанных с ядерным оружием. Дипломаты и активисты с одинаковым волнением ждут редких заседаний Совета Безопасности ООН по ядерному оружию, в то время как традиционные пространства, в которых происходит международное взаимодействие по вопросам ядерного оружия — например, заседания в рамках заключения Договора о нераспространении ядерного оружия и Конференции по разоружению — не оспаривают власть тех, кто обладает бомбой, и, более того, регулируются ими. Аналогичным образом, способы, которыми государство переселенческого колониализма может пытаться продвигать культуру коренных народов в нарративе о «мультикультурной мозаике» страны, не осуждая лишения этих коренных народов собственности, на котором основано государство, напоминают то, как ядерные государства и их союзники призывают к «наведению мостов» и «диалогу», в основном утверждая, что радикалы, выступающие против ядерного оружия, должны не подавать голоса и не выбиваться из массы.

Таким образом, противостояние вышеописанным системам требует креативности в том, где и как осуществить изменение. Заметим, как именно ядерные активисты обратились к Генеральной Ассамблее ООН с запросом запретить ядерное оружие. Международный дипломатический форум, на котором «должны» проходить переговоры о денуклеаризации — Конференция по Разоружению, проходящая в ООН в Женеве — закрыт для активистов и большинства государств-членов ООН. Всего в нем состоит 65 государств, и у каждого есть абсолютное вето на любое решение форума, включая установление его повестки. С 1996 г. на этом форуме не велось никакой предметной работы; тем не менее, обладающие ядерным оружием правительства утверждают, что это единственный заслуживающий доверия форум, на котором можно обсуждать подобные вопросы. Вынося этот вопрос на Генеральную Ассамблею, правительства остальных стран мира отвергли структуру угнетения, навязанную им ядерными державами. Вместо этого они проложили новый путь за пределами привычных инструментов решения проблемы. Они позволили голосам и интересам тех, кто не контролирует массивные разрушительные арсеналы, не только быть услышанными, но и самим предстать перед судом.

Это изменение точки, из которой ведется разговор, было также ключевым относительно того, как дипломаты вели работу по изменению политики собственных правительств. В ранние годы работы над договором о запрещении ядерного оружия дипломаты и активисты собирались вне общепринятых институтов, чтобы обсуждать, осмыслять и учиться. В обсуждениях, происходивших в небольших группах по всему миру, участники могли объединятьсядля формирования аргументов и стратегий, которые можно бы было внедрить в собственные национальные учреждения, чтобы привлечь свое правительство к участию в разработке нового договора, и даже возглавить этот процесс. Если бы эта первоначальная работа проводилась в рамках уже существующих процессов или институтов, инициатива запрета ядерного оружия могла бы быть свернута до того, как она смогла выкристаллизоваться в устойчивую политическую цель. Это позволяло людям собираться вместе, чтобы обсуждать «радикальные» и «нереалистичные» идеи в новых пространствах, и привело к решению, казалось бы, неразрешимой проблемы.

Осознанно или нет, но решение прибегнуть к альтернативным площадкам позволило пограничным позициям по ядерному оружию повлиять на прогрессивные изменения в процессе. Эти альтернативные пространства допускали «политическую повестку, направленную на изменение ценностей, определений и законов, которые делают эти институты и отношения угнетающими» (Cohen 1997, 444–5). 

Определяющим для задачи изменения того, что считается нормой и откуда может начинаться проблематизация, является рассмотрение того, кто оказывается включенным в разговор, путём увеличения разнообразия участни_ц. Выражая несогласие с установленными стандартами гетеропатриархата и колониализма, например, исследовательни_цы и активист_ки, являющиеся квир-людьми, феминистками и представительни_цами коренных народов, проделывают работу по установлению, что или кто является субъектом, что или кто считается достоверным и легитимным, что или кто может быть источником знания и практики этого знания. Они критикуют интеллектуальные рамки, которые используют колониальные режимы с целью подавить идентичности и оппозицию и «назначают гетеропатриархальное наследие ответственным за собственное изменение» (Driskill et al. 2011, 19). 

В дискурсе ядерного оружия доминируюют голоса мужчин, которые представляют правительства или академические институции ядерных государств. Именно они получают прямую выгоду от выстраивания теорий и точек зрения, оправдывающих владение ядерными арсеналами, их дальнейшее развитие и модернизацию. Названные органы власти часто отказывают в работе или увольняют антиядерных активистов, игнорируя пострадавших от разработки, тестирования и использования ядерных бомб.

В настоящее время принимаются согласованные усилия по вовлечению женщин в диалоги и переговоры, связанные с ядерным оружием. Договор о запрещении ядерного оружия, например, провозглашает, что «равное, полноценное и эффективное участие как мужчин, так и женщин является необходимым фактором для достижения стабильного мира и безопасности». Согласно договору, его страны-участницы должны обеспечивать «поддержание и укрепление продуктивного участия женщин в денуклеаризации». Призывы к «женскому участию» в области ядерной политики и других милитаристских сферах часто базируются на обоснованной обеспокоенности недостатком гендерного разнообразия в данных обсуждениях или институтах. Однако «просто добавить женщину» не только недостаточно; у такого действия есть риск еще больше укрепить институты, практики и стратегии, которые многие желающие гендерного равенства хотели бы изменить.

В области ядерной политики доминируют цисгендерные гетеросексуальные белые мужчины, которые составляют самопровозглашенное «ядерное духовенство», котороеподдерживает нормативные маскулинизированные взгляды на безопасность и оружие. Недавнее исследование, опубликованное платформой New America (Hurlburt et al. 2019), изображает модель сексизма и гендерных стереотипов, а также отмечает высокий уровень увольнений женщин из этой сферы. Преимущественно белые, цисгендерные женщины, которые успешно участвовали в институтах ядерной политики, часто были вынуждены доказывать свои компетенции путем смирения перед правилами и овладением техническими подробностями перед выработкой собственного мнения. Немногие женщины, у которых получилось преуспеть в этом направлении, получают признание за пересечение границы между «женским» контролем над вооружениями и «мужским» планированием ядерных войн. Бывшая заместительница помощника Министра обороны США по политике в области ядерной и противоракетной обороны Элейн Банн пояснила: «Есть слабая, нечеткая стратегия контроля над вооружением, и в то же время есть другая — сильная, настоящая военная сторона, сторона активных действий, и я чувствовала что мне нужно доказать свою приверженность второй стороне». Она вспомнила, как наставник говорил ей, что, если она собирается остаться в Министерстве обороны, она должна метить прямо в цель, быть жесткой, а не просто контролировать вооружение, иначе ее не будут воспринимать всерьез. 

Одна из интервьюируемых, аспирантка Администрации национальной службы ядерной безопасности, заявляла, что ей, как небелой женщине (woman of colour), хотелось исследовать влияние ядерной политики не только на женщин, но на коренные и цветные сообщества:

Мы взорвали часть нашего сильнейшего оружия на атолле Бикини, в Микронезии и на Маршалловых островах. Мы занимались этим не в пригородах Монтаны… Будь то политика уголовного правосудия или национальной безопасности, когда мы говорим о том, чья жизнь представляет ценность, темнокожие (black and brown) люди занимают последнее место в этом списке. (Hurlburt et al. 2019) 

Однако другие женщины, опрошенные в ходе исследования, сообщили, что они не считают вопрос влияния на гражданское население важным и целесообразным. Одна интервьюируемая утверждала, что ядерное оружие оказывает положительное влияние на женщин и других вследствие большого числа женщин, спасенных в результате ядерного устрашения.

Подобные заявления политических деятельниц демонстрируют, что лишь «включение женщины» в обсуждения ядерной политики не является достаточным, для того чтобы гарантировать достижение значимых изменений. Это только подтверждается тем фактом, что по состоянию на январь 2019 исполнительными директорами четырех крупнейших американских компаний-производителей оружия — «Нортроп Грумман», «Локхид Мартин», «Дженерал Дайнэмикс» и оружейного подразделения «Боинг» — были женщины. Крупнейший покупатель оружия Пентагона — заместитель госсекретаря по контролю над вооружениями и вопросам международной безопасности, — а также заместитель министра по ядерной безопасности — тоже женщины (Brown 2019). Эти женщины не противостоят патриархальным структурам и системам, которые создали милитаризованный мировой порядок — наоборот, они активно его поддерживают и извлекаютиз него выгоду. В марте 2019 года на базе ВВС США Майнот была объявлена «ракетная тревога только для женщин», во время которой исключительно женщины несли ответственность за запуск ядерных ракет по объекту в течение 24 часов. По этому случаю были выпущены специальные нашивки, на которых была изображена Чудо-женщина. Одна из женщин, которая принимала участие в задании, сказала: «Есть много красоты в том, что экипаж, состоящий исключительно из женщин, объединился, чтобы войти в историю, выполнив миссию по запуску трех МБР (межконтинентальных баллистических ракет)» (Ley 2019).

По словам феминистской исследовательницы Синтии Энло: «вы можете милитаризировать что угодно, даже равенство» (Hayda 2019). Женщины выступали за ядерное оружие, временами используя свои положение матерей и жен, чтобы обосновать эту поддержку. Бывшая амбассадорка США в ООН Ники Хейли сослалась на свой статус матери, чтобы оправдать свою защиту ядерного оружия. «Прежде всего я мама, я жена, я дочь,» — сказала она на пресс-конференции, на которой выступила против переговоров по международному договору о запрещении ядерного оружия (Democracy Now! 2017). «Как мать, как дочь, я ничего не хочу для своей семьи больше, чем мир без ядерного оружия. Но нам надо быть реалистами.» Она отождествляет стремление к разоружению со своей женственностью, но в то же время связывает свое желание «защитить» семью с «необходимостью» ядерного оружия.

Идея о том, что обладание ядерным оружием является реалистичной и приемлемой политикой, присуща общепринятому дискурсу безопасности, который применяется в ядерных государствах. Включение женщины в дискуссию само по себе не ставит под сомнение нормативность этих утверждений. Женщины, которые получают доступ к этим дискуссиям, преимущественно происходят из того же класса, обладают тем же окружением и опытом, перспективами и идентичностью, что и мужчины, принимавшие участие в этих дискуссиях с самого начала. Абсолютное большинство женщин, которые занимают должности в ядерной сфере и «учрежденях безопасности» США, в целом, являются белыми, гетеросексуальными, цисгендерными женщинами из среднего или высшего класса. Они прежде всего заинтересованы в успешном продвижении по карьерной лестнице и преодолении «стеклянного потолка», но не в изменении тех инструментов и структур, к которым им уже дали доступ. Привлечение женщин к обсуждениям ядерной политики, особенно в «традиционных» пространствах, не гарантирует альтернативной точки зрения. Женщины социализированы в милитаризованных представлениях о безопасности и, как следствие, могут поддерживать политику, пронизанную идеей угрозы. Преподнесение милитаризованных решений против «угроз и врагов» становится более легитимными, когда предполагается, что места принятия решений предоставляют «равные возможности» для участников с разными идентичностями.

В попытке укрепить свою легитимность государства иногда даже перенимают язык своих критиков — описывая себя или свою внешнюю политику как феминистскую. Заявления правительств о «феминистской внешней политике» — это способ узаконить их лидерство, несмотря на непрекращающиеся поставки оружия, участие в войнах или военных интервенциях и их отказ от принятие своего статуса как государства переселенческого колониализма. Подобное использование термина «феминистский» отражает то, что Дьюрисмит (2019) называет «циничным использованием гендерного программирования для легитимизации других форм насилия».

Международная женская лига за мир и свободу (WILPF) всегда была солидарна с теми, кто страдал от бомб, а не с теми, кто причинял страдания. Работа WILPF направлена на достижение мира и разоружение и противопоставлена военной индустрии, капитализму, расизму и уничтожению окружающей среды. WILPF была членом Международной кампании за запрещение ядерного оружия (ICAN), которая была лидером в борьбе за заключение Договора о запрещении ядерного оружия. В течение своего периода работы ICAN включала в себя множество женщин, квир-людей, активистов Глобального Юга, представителей пострадавших индигенных сообществ, выживших в атомных бомбардировках и тех, кто испытал на себе воздействие ядерного оружия. Это было частью согласованных усилий по разнообразию среди участников разговоров об этом оружии. Участники разработки политики о ядерном оружии важны: кто сидит за столом, имеет значение, потому что разнообразие участников — это единственный способ гарантировать разнообразие взглядов.

Критически важно также использование интерсекционального подхода к проблемам равенства, справедливости и безопасности в рамках нашей работы по денуклеаризации. Опираясь на феминистский, квир- и индигенный активизм, устойчивые стратегии для изменения можно найти только если мы признаем взаимодополняемость наших страданий и нашей борьбы. Защитники воды из индейской резервации Стэндинг-Рок* (Water Protectors at Standing Rock) называли угнетателем не только правительство США, военные или капиталистические корпоративные интересы. Они понимали, что гетеропатриархат, расизм и империалистические стремления лежат в корне тех проблем, с которыми они сталкиваются, пытаясь защитить земные и водные ресурсы от насилия в форме прокладывания трубопроводов (Estes 2019). Квир-активист_ки видят политические перспективы в «широкой критике множественных социальных антагонизмов, включая расу, гендер, класс, национальность, религию, в добавок к сексуальности» и в «расширенном рассмотрении глобальных кризисов конца XX века. Эти кризисы сформировали исторические взаимоотношения между логиками политической экономии, геополитикой войны и террора и национальными проявлениями сексуальной, расовой и гендерной иерархий» (Eng et al. 2013, 1).

* В 2016 году начался локальный протест в ответ на утверждение плана строительства нефтепровода Дакота Аксэсс на территориях коренных народов на севере США. К сожалению, несмотря на массовые протесты и продолжающийся судебный процесс, в 2017 году трубопровод был запущен. Он функционирует по сей день.

Поддержка идеи ядерного разоружения сама по себе ничего не стоит, пока не подкрепляется рефлексией расистской, патриархальной и капиталистической несправедливостей, которые этот вид оружия воплощает в международных отношениях и локальном опыте. Без понимания этой взаимосвязанности продвижение идеи денуклеаризации одинаково вредит и разоружению, и справедливости. Наша критика ядерного оружия должна быть также критикой государства переселенческого колониализма, которое полагает, что имеет право проводить испытания или хранить ядерные отходы на украденных землях. Она должна быть критикой расизма с вниманием к телам и землям, на которых испытывается и применяется ядерное оружие. Она должна критиковать патриархат, не забывая о том, как ядерное оружие воспроизводит связано с гендерными стереотипами, и как они вместе используются для укрепления социальных иерархий, контроля и угнетения.

Интерсекциональный подход к упразднению ядерного оружия также означает гарантию того, что голоса и точки зрения тех, кто испытывает на себе жестокость этого оружия и пересечения систем угнетения, становились ведущими в нашей критике и работе. Это также включает в себя извлечение уроков из активизма других людей, которые борются за изменения из ненормативных и маргинализированных позиций, и следование им.

Это означает не просто полагаться на то, что существующие институты «позволяют» нам участвовать, или быть удовлетворенными малейшими компромиссами внутри этих учреждений. Критика ядерного оружия языком его сторонников и в их среде не сработает. В лучшем случае это может помочь достичь небольшого сокращения количества боеголовок и ракет, или установления регламентов контроля за вооружением и развитию инициатив о нераспространении. Но это не приведет нас к упразднению ядерного оружия. Только помещая нашу критику в повестку индигенных, квир-, феминистских, антирасистских активист_ок мы можем честно рассуждать о ядерном оружии, что оно делает и «для чьего блага». Только переосмыслив наше отношение к существующим институциям, которые имеют тенденцию склонять людей к статусу-кво, вместо предоставления участни_цам возможности изменить положение вещей «изнутри», мы можем начать размышлять об альтернативных пространствахи отношениях для участия в значимых процессах. Предстоит проделать большой объем работы, и чем больше мы сможем узнать друг от друга про теории и практики действия и участия, тем большее влияние мы сможем оказать в разных сферах борьбы за социальную справедливость.

Автор_ка: Рэй Ачесон
Перевод_чица: настик
Редатор_ка: Ира-Вета Шелехзе и крошка кэти
Иллюстрация: настя л.

Список литературы