Эмма Гольдман – борьба и любовь

Экс­тра­ор­ди­нар­ная жизнь, борь­ба и лю­бовь Эммы Гольд­ман по­мо­га­ют по­нять, в чём со­сто­ит необы­чай­но вле­ку­щий одних и так пу­га­ю­щий дру­гих драйв ре­во­лю­ци­он­но­го ак­ти­виз­ма. Даже те, кто ни­че­го не знает об Эмме Гольд­ман, кроме имени, слы­ша­ли ис­то­рию о том, как мо­ло­дая Эмма за­дор­но пля­са­ла на ка­кой-то ре­во­лю­ци­он­ной ма­ёв­ке. Один стро­гий то­ва­рищ сде­лал ей за­ме­ча­ние – мол, не для того здесь со­бра­лись. Эмма от­ве­ти­ла, что ей не нужна будет ре­во­лю­ция, если ей нель­зя будет там тан­це­вать. Чем может быть ин­те­рес­на Эмма Гол­д­ман со­вре­мен­но­му чи­та­те­лю? Я спро­сил моих дру­зей, анар­хи­стов и не анар­хи­стов, что они могут ска­зать об Эмме Гольд­ман. Боль­шин­ство опро­шен­ных не знало ни­че­го, даже имени.

Есть, по край­ней мере, два пути при­влечь вни­ма­ние со­вре­мен­но­го чи­та­те­ля к имени Эммы Гольд­ман. Пер­вый – это рас­ска­зать о по­ли­ти­че­ской ис­то­рии её вре­ме­ни, о её вкла­де в анар­хизм, а также о её роли в ис­то­рии. Это ин­те­рес­но, но мно­ги­ми уже сде­ла­но. На Amazon.​com толь­ко по-ан­глий­ски – 949 на­зва­ний книг Эммы Гольд­ман или о ней. Мень­ше, чем про Троц­ко­го (2.370), но боль­ше, чем про Леди Гагу (613). Есть и дру­гой путь, по ко­то­ро­му ходят куда реже – со­сре­до­то­чить­ся на экс­тра­ор­ди­нар­ной силе её бун­тар­ства, осмыс­лить, в чём со­сто­ит необы­чай­но вле­ку­щий одних (и пу­га­ю­щий дру­гих) азарт ре­во­лю­ци­он­но­го, да и во­об­ще ра­ди­каль­но­го ак­ти­виз­ма. Анар­хизм по­мо­га­ет по­нять этот драйв лучше всего.

«Чув­ство­вать» было клю­че­вым сло­вом Крас­ной Эммы. Она все­гда го­во­ри­ла, что идео­ло­гия и тео­рия анар­хиз­ма вто­ро­сте­пен­ны. Глав­ное в анар­хиз­ме – это «чув­ство­вать каж­дым фиб­ром, как пламя, как сжи­га­ю­щая ли­хо­рад­ка, как сти­хий­ная страсть». Это, по сути, было ос­но­вой ре­во­лю­ци­он­но­сти Гольд­ман – за­ло­жен­ная в душе страст­ная вера, что чув­ства – это всё. Ре­во­лю­ци­он­ная де­я­тель­ность для неё была борь­бой про­тив любой вла­сти, в том числе ин­сти­ту­ци­о­наль­ной вла­сти семьи. Неспра­вед­ли­вость и власт­ное угне­те­ние оскорб­ля­ли все её чув­ства, звали к борь­бе в любое время, в любом месте, всеми си­ла­ми. Эмма не от­сту­пи­ла от этой про­сто­ты, ко­то­рая не при­зна­ва­ла ню­ан­сов, ни­ко­гда не те­ря­ла силы.

В анар­хиз­ме, боль­ше, чем в дру­гих ра­ди­каль­ных дви­же­ни­ях, от­во­дит­ся место нрав­ствен­ной по­зи­ции, на­стро­е­нию и духу. Обыч­но анар­хизм опре­де­ля­ют как по­ли­ти­че­скую тео­рию, от­ри­ца­ю­щую все формы прав­ле­ния и го­су­дар­ствен­ных огра­ни­че­ний. Анар­хизм вы­сту­па­ет за доб­ро­воль­ное со­труд­ни­че­ство и сво­бод­ное объ­еди­не­ние людей и групп, ко­то­рое удо­вле­тво­рит все об­ще­ствен­ные по­треб­но­сти че­ло­ве­ка. В таком идео­ло­ги­че­ском кон­струк­те су­ще­ству­ют за­мет­ное раз­де­ле­ние между анар­хиз­мом кол­лек­ти­ва и анар­хиз­мом ин­ди­ви­ду­аль­ным. Пер­вый за­бо­тит­ся о клас­со­вой борь­бе, осво­бож­де­нии труда, об успе­хе кол­лек­тив­ных про­ек­тов, ком­мун, пред­при­я­тий во вла­де­нии ра­бо­чих, внед­ря­ет эко­но­ми­че­ские си­сте­мы ко­опе­ра­тив­но­го хо­зяй­ства и со­ци­аль­ные мо­де­ли, обес­пе­чи­ва­ю­щие пол­ное ра­вен­ство. Вто­рые боль­ше за­ня­ты внут­рен­ним осво­бож­де­ни­ем че­ло­ве­ка. И те, и дру­гие верят, что пре­тво­ре­ние в жизнь анар­хиз­ма при­ве­дёт к ис­чез­но­ве­нию всего нега­тив­но­го в че­ло­ве­ке — жад­но­сти, за­ви­сти, ир­ра­ци­о­наль­ной злобы. Вме­сте с их ис­чез­но­ве­ни­ем долж­ны бы ис­чез­нуть и со­ци­аль­ные по­ро­ки – неспра­вед­ли­вость, нера­вен­ство, экс­плу­а­та­ция. Анар­хизм утвер­жда­ет, что если люди будут сво­бод­ны и равны, то со­труд­ни­че­ство ста­нет есте­ствен­ным по­ряд­ком в об­ще­стве. И самый глав­ный тезис анар­хиз­ма – что не кон­ку­рен­ция, а со­труд­ни­че­ство яв­ля­ет­ся есте­ствен­ным че­ло­ве­че­ским стрем­ле­ни­ем.

Не кто иной, как бес­смен­ный глава ФБР Эд­гард Гувер на­звал Эмму Гольд­ман «самой опас­ной жен­щи­ной в Аме­ри­ке»

Немно­гие ре­во­лю­ци­о­не­ры всех по­ко­ле­ний до­хо­ди­ли до мысли, что ре­во­лю­ция может быть успеш­на, толь­ко если она вклю­ча­ет в себя здо­ро­вое и пол­ное са­мо­вы­ра­же­ние лич­но­сти. Одной из этих немно­гих была ро­див­ша­я­ся в 1869 году анар­хист­ка Эмма Гольд­ман. Её под­пи­сы­ва­ют под раз­ные опре­де­ле­ния – анар­хо-ком­му­низм, анар­хо-фе­ми­низм, анар­хо-ин­ди­ви­ду­а­лизм, аме­ри­кан­ский анар­хизм и т. д. Все это, может быть, и пра­виль­но, но вы­хо­ла­щи­ва­ет глав­ное – стрем­ле­ние жить и лю­бить, ярост­ную борь­бу за осво­бож­де­ние любви, за право жить пол­ной жиз­нью. Жить в борь­бе за такой новый мир, ко­то­рый воз­на­граж­да­ет че­ло­ве­ка за пол­но­ту жизни и любви.

Жизнь в мире нево­ли и на­си­лия воз­му­ща­ла Крас­ную Эмму до глу­би­ны души. Ощу­ще­ние угне­те­ния тол­ка­ло её на борь­бу с вла­стью во всех её фор­мах. Жгу­чая нена­висть к цен­тра­ли­зо­ван­но­му го­су­дар­ству ро­ди­лась у неё от пол­но­го непри­я­тия того, что она счи­та­ла го­су­дар­ствен­ным угне­те­ни­ем врож­ден­но­го права лич­но­сти жить пол­но­цен­ной жиз­нью. Ре­во­лю­ци­о­нер (в её по­ни­ма­нии) дол­жен был раз­де­лять эту идею. Её вра­га­ми ста­но­ви­лись те, для кого че­ло­ве­че­ская жизнь не была глав­ной цен­но­стью.

«Чем боль­ше про­ти­во­дей­ствия я встре­ча­ла, тем боль­ше в своей та­рел­ке я себя чув­ство­ва­ла»

«У (ре­во­лю­ци­о­не­ра) нет ни своих ин­те­ре­сов, ни дел, ни чувств, ни при­вя­зан­но­стей…  Всё в нём по­гло­ще­но един­ствен­ным ис­клю­чи­тель­ным ин­те­ре­сом, еди­ною мыс­лью, еди­ною стра­стью – ре­во­лю­ци­ей». Это из пер­во­го па­ра­гра­фа «Ка­те­хи­зи­са ре­во­лю­ци­о­не­ра», на­пи­сан­но­го Сер­ге­ем Нечае­вым и со­брав­ше­го мысли груп­пы рус­ских ре­во­лю­ци­о­не­ров Ни­ко­лая Ога­рё­ва, Петра Тка­чё­ва, Ми­ха­и­ла Ба­ку­ни­на. Эмма Гольд­ман бо­го­тво­ри­ла Ба­ку­ни­на, но дан­ное опре­де­ле­ние (с за­ме­ной ре­во­лю­ции на биз­нес) ско­рей под­хо­дит кор­по­ра­тив­ным ме­не­дже­рам из ин­ве­сти­ци­он­ной бан­ков­ской груп­пы «Гол­д­ман-Сакс». Дру­зья­ми Эммы ста­но­ви­лись те, кто не тре­бо­вал жертв, кто счи­тал, что пол­но­та жизни и есть ре­во­лю­ция. «Если ради ре­во­лю­ции ре­во­лю­ци­о­не­ры от­ка­зы­ва­ют­ся от секса и твор­че­ства, — го­во­ри­ла Эмма, зна­чит, они ли­ша­ют себя ра­до­сти. А без ра­до­сти че­ло­век пе­ре­ста­ёт быть че­ло­ве­ком… Если бы по­бе­ди­ли муж­чи­ны и жен­щи­ны, сле­ду­ю­щие «Ка­те­хи­зи­су ре­во­лю­ци­о­не­ра», то их мир ока­зал­ся бы куда более бес­сер­деч­ным, чем тот, ко­то­рый раз­ру­ши­ла их ре­во­лю­ция».

Убеж­дён­ность в том, что ре­во­лю­ция не ис­клю­ча­ет всей пол­но­ты жизни, по­двиг­ли Эмму на борь­бу за вещи, ка­зав­ши­е­ся стран­ны­ми и ненуж­ны­ми мно­гим её то­ва­ри­щам – за сек­су­аль­ную сво­бо­ду, кон­троль над рож­да­е­мо­стью, ре­фор­му ин­сти­ту­та брака, отказ от при­зы­ва в армию и мно­гое дру­гое. Боль­шин­ству то­ва­ри­щей ка­за­лось, что со­ци­аль­ная ре­во­лю­ция устра­нит все про­бле­мы. (Сей­час мы знаем, это не так.) То­ва­ри­щи кри­ти­ко­ва­ли её – мол, что за ме­ло­чи по срав­не­нию с ве­ли­кой целью. Куда более се­рьёз­ной кри­ти­кой ка­за­лись об­ви­не­ния в ин­ди­ви­ду­а­лиз­ме, в све­де­нии анар­хиз­ма к са­мо­вы­ра­же­нию вме­сто кол­лек­тив­ной борь­бы за по­бе­ду ре­во­лю­ции.

Крас­ная Эмма за­щи­ща­ла своё по­ни­ма­ние ре­во­лю­ции как са­мо­вы­ра­же­ния, неза­ви­си­мо от того, поль­зо­ва­лись ли её взгля­ды по­пу­ляр­но­стью или нет. Иначе, какой толк от ре­во­лю­ции, если, в конце кон­цов, ты не мо­жешь ска­зать то, что ду­ма­ешь? «Чем боль­ше про­ти­во­дей­ствия я встре­ча­ла, — го­во­ри­ла она, — тем более в своей та­рел­ке я себя чув­ство­ва­ла». От­ступ­ле­ние от этого прин­ци­па Эмма рас­смат­ри­ва­ла как по­ли­ти­че­скую ка­та­стро­фу и по­ра­же­ние ре­во­лю­ции. Попав 1919 году в ре­во­лю­ци­он­ную Рос­сию, она пер­вым делом по­ин­те­ре­со­ва­лась сво­бо­дой слова. Когда по­ня­ла, что Ленин и его пар­тия рас­смат­ри­ва­ют сво­бо­ду слова, как «бур­жу­аз­ную рос­кошь», то не по­бо­я­лась за­явить, что Рус­ская ре­во­лю­ция про­иг­ра­на.

Было ли это ре­во­лю­ци­ей?

Эмма Гольд­ман по­ни­ма­ла по-рус­ски, но её ста­нов­ле­ние слу­чи­лось в Аме­ри­ке. Она раз­де­ля­ла скеп­ти­че­ское от­но­ше­ние боль­шин­ства ре­во­лю­ци­о­не­ров к Рос­сии, как к жан­дар­му ми­ро­вой ре­ак­ции. Эмма и её то­ва­ри­щи при­е­ха­ли туда окры­лён­ные. Уж если даже в Рос­сии воз­мож­но сло­мать всю ма­ши­ну ста­ро­го ре­жи­ма, то и весь ста­рый мир можно раз­ру­шить! Она объ­ез­ди­ла всю Рос­сию и Укра­и­ну. Раз­гром вос­став­ше­го Крон­штад­та опре­де­лил окон­ча­тель­но её непри­я­тие ре­во­лю­ции боль­ше­ви­ков.

«Я счи­таю за честь быть пер­вым по­ли­ти­че­ским аги­та­то­ром, де­пор­ти­ро­ван­ным из Со­еди­нён­ных Шта­тов», — за­яви­ла Эмма Гол­д­ман, по­ки­дая Аме­ри­ку

Эмма Гольд­ман мно­го­го не по­ня­ла в Рус­ской ре­во­лю­ции, но, по боль­шо­му счёту, она ока­за­лась права. Все по­пыт­ки «об­жу­лить Марк­са» и прыг­нуть в со­ци­а­лизм толь­ко через обоб­ществ­ле­ние средств про­из­вод­ства, без де­мо­кра­тии, вла­сти за­ко­на и ува­же­ния прав че­ло­ве­ка, хотя бы таких, какое до­пус­ка­ет бур­жу­аз­ная де­мо­кра­тия, неиз­мен­но за­кан­чи­ва­лись про­ва­лом. Эмма не была марк­сист­кой, но по­ни­ма­ла это ин­ту­и­тив­но. Ан­же­ли­ка Ба­ла­ба­но­ва устро­и­ла ей встре­чу с Ле­ни­ным. Они друг другу жутко не по­нра­ви­лись. Ленин не оста­вил вос­по­ми­на­ний, а Эмма Гольд­ман за­пи­са­ла: «Он (Ленин) знает, как иг­рать на сла­бых сто­ро­нах людей ле­стью, на­гра­да­ми, ме­да­ля­ми. Я оста­лась убеж­дён­ной, что его под­ход к людям был про­сто ути­ли­тар­ным, после до­сти­же­ния своих пла­нов он мог из­ба­вить­ся от них. И его планы – дей­стви­тель­но ли это была Ре­во­лю­ция?»

Самая опас­ная жен­щи­на в Аме­ри­ке

Крас­ную Эмму вы­сла­ли из Со­вет­ской Рос­сии в 1921 году по той же самой при­чине, по ко­то­рой её вы­сла­ли и из США в 1919-м. Она от­ка­зы­ва­лась мол­чать. Эмма на­стой­чи­во и по­сле­до­ва­тель­но ис­пы­ты­ва­ла то­ле­рант­ность аме­ри­кан­ской де­мо­кра­тии. Не кто иной, как бес­смен­ный глава ФБР Эд­гард Гувер на­звал Эмму Гольд­ман «самой опас­ной жен­щи­ной в Аме­ри­ке». «Я счи­таю за честь быть пер­вым по­ли­ти­че­ским аги­та­то­ром, де­пор­ти­ро­ван­ным из Со­еди­нён­ных Шта­тов», — за­яви­ла Эмма Гол­д­ман, по­ки­дая Аме­ри­ку. Меняя одну стра­ну из­гна­ния на дру­гую, она все­гда и по­всю­ду несла с собой своё право ду­мать и го­во­рить сво­бод­но. Если её пы­та­лись за­ткнуть, она не от­сту­па­ла.

Од­на­ж­ды её стро­го пре­ду­пре­ди­ли, что её вы­ступ­ле­ние может по­вре­дить си­дев­ше­му тогда в тюрь­ме её мно­го­лет­не­му и близ­ко­му другу Алек­сан­дру Берк­ма­ну. Эмма обе­ща­ла мол­чать. Когда пре­ду­пре­ждён­ный пред­се­да­тель ми­тин­га начал было го­во­рить о том, что за­пла­ни­ро­ван­ное вы­ступ­ле­ние не со­сто­ит­ся, Эмма вышла на сцену и де­мон­стра­тив­но за­су­ну­ла себе в рот но­со­вой пла­ток. Зал ап­ло­ди­ро­вал стоя. Эмма не смол­ча­ла после воз­вра­ще­ния из Со­вет­ской Рос­сии.

Эмму Гольд­ман не сму­ти­ло, что её книга «Моё разо­ча­ро­ва­ние в Рос­сии» (1924) вы­зва­ла от­чуж­де­ние у левых дру­зей, зато зло­рад­ную под­держ­ку вра­гов. Ска­зать, что ду­ма­ешь, было важ­ней. Через де­сять лет те же самые левые дру­зья и вовсе от­вер­ну­лись от идеи ре­во­лю­ции после по­ка­за­тель­ных мос­ков­ских про­цес­сов над вид­ней­ши­ми де­я­те­ля­ми Рус­ской ре­во­лю­ции. Ино­гда Эмма за­дер­жи­ва­лась по­доль­ше, и там, где ей не да­ва­ли го­во­рить, она со­зда­ва­ла от­де­ле­ние Лиги за­щи­ты сво­бо­ды слова, пред­ше­ствен­ни­цы Аме­ри­кан­ско­го союза граж­дан­ских сво­бод (ACLU). И она умела убеж­дать. Со­зда­тель ACLU Род­жер Бол­ду­ин так опи­сы­ва­ет свои пер­вые впе­чат­ле­ния:

«Когда я толь­ко окон­чил Гар­вард­ский уни­вер­си­тет, к нам в город при­е­ха­ла с лек­ци­я­ми Эмма Гольд­ман. Меня при­гла­си­ли её по­слу­шать. Меня ко­ро­би­ло даже от пред­по­ло­же­ния, что мне может быть ин­те­рес­на жен­щи­на, о ко­то­рой го­во­ри­ли, что она яв­ля­ет­ся сто­рон­ни­цей тер­ак­тов, сво­бод­ной любви, ре­во­лю­ции и ате­из­ма, но моё лю­бо­пыт­ство при­ве­ло меня к ней. Эта лек­ция от­кры­ла мне глаза. Ни­ко­гда пре­жде мне не до­во­ди­лось слы­шать такой со­ци­аль­ной стра­сти, та­ко­го сме­ло­го раз­вен­ча­ния по­ро­ков, такой элек­три­зо­ван­но­сти слов, та­ко­го все­раз­ру­ша­ю­ще­го вы­зо­ва всем цен­но­стям, ко­то­рые меня учили вос­при­ни­мать как выс­шие. С того дня я стал её по­клон­ни­ком».

Крас­ная Эмма была неуто­ми­ма. Её сила и ис­крен­няя страсть про­ни­ка­ли в серд­ца людей по­всю­ду, – на ми­тин­гах и де­мон­стра­ци­ях, в лек­ци­он­ных залах, в школь­ных ауди­то­ри­ях, в церк­вях, част­ных домах, те­ат­рах, даже тю­рем­ных ка­ме­рах. Непод­дель­ная страсть была ча­стью уни­каль­но­го та­лан­та Эммы Гольд­ман рас­по­ла­гать к себе, за­став­лять по­чув­ство­вать лич­ную боль за дело, за ко­то­рое она бо­ро­лась. На её лек­ци­ях люди чув­ство­ва­ли, как ис­то­рия вхо­дит в их ма­лень­кий до­маш­ний мирок, окры­ля­ет их, рож­да­ет на­деж­ды в тя­жё­лые вре­ме­на, когда жизнь идёт вовсе не так, как долж­на идти. Это был при­род­ный дар, дан­ный немно­гим ора­то­рам.

Аме­ри­ка стала вто­рой ро­ди­ной всех бун­та­рей

В Аме­ри­ку Эмма сбе­жа­ла от ро­ди­те­лей, пы­тав­ших­ся на­силь­но вы­дать её замуж. Она при­гро­зи­ла уто­пить­ся в реке. Ей было всего 20 лет, у неё в кар­мане было 5 дол­ла­ров и адрес анар­хист­ской га­зе­ты. На своём пер­вом пуб­лич­ном вы­ступ­ле­нии за вве­де­ние 9-ча­со­во­го ра­бо­че­го дня Эмма раз­вол­но­ва­лась и за­бы­ла текст. По­то­му стала го­во­рить «от себя». Речь встре­ти­ли ова­ци­я­ми, и Эмма на­все­гда от­ка­за­лась от по­кро­ви­те­лей. «…Слу­чи­лось что-то стран­ное… Слова, ко­то­рых я ни­ко­гда не го­во­ри­ла рань­ше, на­ча­ли лить­ся из меня, всё быст­рее и быст­рее. Они вы­хо­ди­ли со страст­ной ин­тен­сив­но­стью…, — вспо­ми­на­ла Эмма Гольд­ман о своём пер­вом вы­ступ­ле­нии. — …Ауди­то­рия рас­тво­ри­лась, сам зал исчез, я со­зна­ва­ла толь­ко мои слова, мою песню экс­та­за».

Крас­ная Эмма была неуто­ми­ма. Её сила и ис­крен­няя страсть про­ни­ка­ли в серд­ца людей по­всю­ду, – на ми­тин­гах и де­мон­стра­ци­ях, в лек­ци­он­ных залах, в школь­ных ауди­то­ри­ях, в церк­вях, част­ных домах, те­ат­рах, даже тю­рем­ных ка­ме­рах

Уже в 24 года она стала из­вест­ным ора­то­ром и про­па­ган­ди­стом. Горе, скуд­ность жизни под гнё­том ин­сти­ту­ци­о­наль­ной вла­сти – стали ос­нов­ной темой Крас­ной Эммы, неза­ви­си­мо от того, о чём она го­во­ри­ла. Страсть го­ре­ла в ней так же ярко в конце её жизни в эми­гра­ции в Ка­на­де, как и в на­ча­ле, в про­вин­ци­аль­ном ев­рей­ском ме­стеч­ке Вы­го­ди­чи под Ковно. Её про­тест ро­дил­ся от рос­сий­ской ти­ра­нии, ев­рей­ской мар­ги­наль­но­сти, немец­кой ка­зён­щи­ны в её кё­нигсберг­ской школе, от­сут­ствия ро­ди­тель­ской любви. Её анар­хизм на­чи­нал­ся из ев­ро­пей­ско­го кол­лек­ти­вист­ско­го анар­хо-ком­му­низ­ма. С ран­ней мо­ло­до­сти Эмма увлек­лась иде­я­ми немец­ких фи­ло­со­фов-ин­ди­ви­ду­а­ли­стов, осо­бен­но Фри­дри­ха Ницше и Макса Штир­не­ра.

Од­на­ко лишь в Аме­ри­ке Эмма об­ре­ла свой на­сто­я­щий язык, ос­но­ван­ный на по­ня­ти­ях и об­ра­зах ис­кон­но аме­ри­кан­ско­го про­те­ста и стрем­ле­ния к сво­бо­де. Язык огром­ной вы­ра­зи­тель­но­сти и дерз­кой ори­ги­наль­но­сти. Аме­ри­ка за­хва­ти­ла её во­об­ра­же­ние. Её увлек скры­тый, но мощ­ный и неукро­ти­мый аме­ри­кан­ский бун­тар­ский дух. Имен­но Аме­ри­ка стала вто­рой ро­ди­ной всех ре­во­лю­ци­о­не­ров и бун­та­рей. Здесь Эмма Гольд­ман по­ня­ла, как анар­хизм может со­че­тать­ся с ис­кон­ным аме­ри­кан­ским ра­ди­ка­лиз­мом. Она от­да­лась Аме­ри­ке и учи­лась у неё. Она впи­та­ла идеи аме­ри­кан­ских  дис­си­ден­тов-нон­ком­фор­ми­стов Генри Торо и Уолта Уит­ме­на. Несмот­ря на весь гнёт ка­пи­та­лиз­ма, сво­бо­до­лю­бие раз за разом поды­ма­ет аме­ри­кан­ские массы на борь­бу за обе­щан­ные «неот­чуж­да­е­мые права,  к числу ко­то­рых от­но­сят­ся жизнь, сво­бо­да и стрем­ле­ние к сча­стью». Вся жизнь Эммы Гольд­ман – это стрем­ле­ние к сча­стью. Её про­тест – не столь­ко про­тив ни­ще­ты и дис­кри­ми­на­ции (ко­то­рых было до­ста­точ­но), сколь­ко про­тив того, что врож­дён­ные че­ло­ве­че­ские права все­гда от­би­ра­лись вла­стью. Все­гда были те, кто силой вла­сти и безо вся­кой при­чи­ны угне­тал дру­гих, не имев­ших сво­бо­ды сбро­сить его. Неспра­вед­ли­вость жизни жгла её серд­це.

Осво­бож­де­ние еврея

Эмма Гольд­ман ро­ди­лась в цар­ской Рос­сии, в ев­рей­ском ме­стеч­ке Вы­го­ди­чи под Ковно, 27 июня 1869 года

Бло­гер и DJ fishbi4 за­ме­тил, что Эмма Гольд­ман от­ри­ца­ла вся­кий на­ци­о­на­лизм, од­на­ко с по­ни­ма­ни­ем от­но­си­лась к си­о­низ­му в свете роста фа­шиз­ма 1920-1930-х годов. Се­год­ня от­но­ше­ния левых и тем более анар­хи­стов к си­о­низ­му силь­но из­ме­ни­лись в связи с про­дол­жа­ю­щей­ся из­ра­иль­ской ок­ку­па­ци­ей па­ле­стин­ско­го на­ро­да. В на­ча­ле ХХ века во­ин­ству­ю­щий на­ци­о­на­лизм был в си­о­низ­ме мар­ги­наль­ным. Тогда же мно­гие левые ви­де­ли в си­о­низ­ме, пре­жде всего, при­зыв к осво­бож­де­нию еврея из «свин­цо­вой мер­зо­сти» ме­стеч­ко­вой жизни, от пут кор­рум­пи­ро­ван­ных ме­стеч­ко­вых ка­га­лов и ан­ти­се­ми­тиз­ма вла­сти, же­ла­ние «со­здать народ, как все на­ро­ды». В по­се­лен­че­стве не ви­де­ли ни­че­го пло­хо­го. Анар­хист­ские, тол­стов­ские, си­о­нист­ские и дру­гие ком­му­ны воз­ни­ка­ли по­всю­ду, от ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии до глу­бин­ки США, от Ар­ген­ти­ны до Ка­та­ло­нии. Это сей­час поиск в «Гугле» фразы «народ, как все на­ро­ды» вы­да­ёт дол­гие спис­ки ссы­лок на ре­ли­ги­оз­но-си­о­нист­скую про­па­ган­ду, где до­ка­зы­ва­ет­ся об­рат­ное утвер­жде­ние.

Новая био­гра­фия Крас­ной Эммы, на­пи­сан­ная Ви­ви­ан Гоп­ник «Эмма Гольд­ман – Ре­во­лю­ция как образ жизни», вышла в из­да­тель­стве Йель­ско­го уни­вер­си­те­та в серии «Био­гра­фии за­ме­ча­тель­ных ев­ре­ев». В 1960-70 годы новые левые вер­ну­ли Эмму Гольд­ман в по­ли­ти­че­ский мейн­стрим. Фильм Уо­р­ре­на Бутти «Крас­ные» (1981) за­во­е­вал три Ос­ка­ра и донёс до ши­ро­кой пуб­ли­ки за­бы­тые имена Эммы Гол­д­ман, Джона Рида, Луизы Брай­ант и дру­гих аме­ри­кан­ских ре­во­лю­ци­о­не­ров. До­ку­мен­таль­ный фильм «Эмма Гольд­ман» (2004) на PBS в хре­сто­ма­тий­ной серии «Аме­ри­кан­ский опыт» ввёл Эмму Гольд­ман в на­ци­о­наль­ный пан­те­он. О ней стали рас­ска­зы­вать школь­ни­кам. По­че­му бы не вер­нуть в лоно ев­рей­ско­го на­ро­да его непо­кор­ную дочь, для ко­то­рой осво­бож­де­ние еврея озна­ча­ло осво­бож­де­ние че­ло­ве­че­ства от вся­кой вла­сти и угне­те­ния?

Тем не менее, я с по­до­зре­ни­ем от­кры­ваю такие книги. Веч­но­зе­лё­ная мода на «вы­да­ю­щих­ся ев­ре­ев» не про­хо­дит. Не то, что кор­ней ис­кать не надо. От­ка­пы­ва­ют ев­рей­ские мо­ти­вы у Бо­ри­са Па­стер­на­ка, Осипа Ман­дель­шта­ма, Фран­ца Кафки, Валь­те­ра Би­нья­ми­на, Жака Дер­ри­да, Му­ам­ма­ра Кад­да­фи, Осамы бин Ла­де­на, у ла­у­ре­а­тов Но­бе­лев­ской пре­мии, у кан­ди­да­тов в Белый дом и Кремль. За­ча­стую на­ры­тый ма­те­ри­ал боль­ше го­во­рит о ма­ло­ин­те­рес­ном ав­то­ре по­вест­во­ва­ния, чем о его герое. Недав­но я про­чёл вы­шед­шую в той же серии био­гра­фию Троц­ко­го, где автор бук­валь­но «де­ла­ет еврея» из че­ло­ве­ка, не раз за­яв­ляв­ше­го «я ин­тер­на­ци­о­на­лист, а не еврей». Чрез­мер­ное вни­ма­ние уде­ле­но по­ис­кам ев­рей­ства в раз­лич­ных эпи­зо­дах дет­ства и юно­сти Троц­ко­го. Зато почти не осве­щён самый важ­ный пе­ри­од его го­су­дар­ствен­ной ка­рье­ры – Граж­дан­ская война.

Ви­ви­ан Гоп­ник не пы­та­ет­ся ис­кать в Эмме Гольд­ман спе­ци­фи­че­ски ев­рей­ских мо­ти­вов. Хотя, несо­мнен­но, они есть. Участ­ник на­ше­го опро­са, ис­то­рик Олег Росс, кри­ти­че­ски от­но­ся­щий­ся к лич­но­сти и тру­дам Эммы Гольд­ман, под­ме­тил сход­ство её тек­стов с тру­да­ми круп­ней­ше­го иудей­ско­го тео­ло­га XII века Май­мо­ни­да (Рам­ба­ма). Агрес­сив­но и несколь­ко стан­дарт­но. Как ни па­ра­док­саль­но, но у меня воз­ник­ло ощу­ще­ние схо­же­сти её стиля со сти­лем Рам­ба­ма: такая же эру­ди­ро­ван­ность – мно­го­чис­лен­ные ци­та­ты (прав­да, у Рам­ба­ма – скры­тые, без имён) на фоне агрес­сив­ных вы­па­дов в сто­ро­ну несо­глас­ных с их мне­ни­ем. На­при­мер: «Брак – это неуда­ча, ко­то­рую будут от­ри­цать разве что самые глу­пые люди».

Осво­бож­де­ние любви

«Лю­бовь, силь­ней­шая и глу­бо­чай­шая часть жизни, пред­вест­ник на­деж­ды, ра­до­сти, экс­та­за. Лю­бовь бро­са­ет вызов всем за­ко­нам, всем услов­но­стям. Лю­бовь – самый сво­бод­ный, самый глав­ный ли­тей­щик че­ло­ве­че­ской судь­бы». Это и было квинт­эс­сен­ци­ей опыта Эммы Гольд­ман, став­шим почти ми­фи­че­ским. Ви­ви­ан Гоп­ник на­зы­ва­ет Эмму Гольд­ман от­каз­ни­цей. «Не учи меня жить» — на­вер­ное, были её пер­вы­ми сло­ва­ми. В от­ста­и­ва­нии сво­е­го права, права лю­бо­го на ра­до­сти жизни, Эмма не знала усту­пок: «Мне не нужна ваша ре­во­лю­ция, если мне нель­зя будет там тан­це­вать». Впро­чем, с такой же лёг­ко­стью она могла со­сре­до­то­чить­ся и дей­ство­вать.

Когда мы го­во­рим о сво­бод­ной любви, любви втро­ём, от­кры­том браке и дру­гих со­ци­аль­ных экс­пе­ри­мен­тах на­ча­ла ХХ века, то не за­ду­мы­ва­ем­ся, что, по сути, речь шла об осво­бож­де­нии, нераз­рыв­но свя­зан­ном с осво­бож­де­ни­ем труда, осво­бож­де­ни­ем жен­щи­ны, осво­бож­де­ни­ем че­ло­ве­ка, на­ци­о­наль­ным осво­бож­де­ни­ем, осво­бож­де­ни­ем че­ло­ве­че­ства. Эмма Гольд­ман стала одним из пи­о­не­ров осво­бож­де­ния любви. От­дать­ся любви безо вся­ко­го офи­ци­аль­но­го утвер­жде­ния стало ча­стью её ре­во­лю­ци­он­ной стра­сти, её врож­ден­ным пра­вом.

По со­вре­мен­ным мер­кам, когда сек­су­аль­ная жизнь на­чи­на­ет­ся рано, и под­рост­ки всту­па­ют в неё, на­смот­рев­шись порно в ин­тер­не­те, — лю­бов­ные ро­ма­ны Эммы Гольд­ман вы­гля­дят до­воль­но скром­ны­ми, не пре­вы­ша­ю­щи­ми ко­ли­че­ства ро­ма­нов мно­гих со­вре­мен­ных жен­щин. Раз за разом Эмма влюб­ля­лась, разо­ча­ро­вы­ва­лась, воз­вра­ща­лась к своей ста­рой любви, на­хо­ди­ла новую лю­бовь. Несмот­ря на разо­ча­ро­ва­ния и лю­бов­ные неуда­чи, секс всю жизнь был для неё силой, оче­ло­ве­чи­ва­ю­щей от­но­ше­ния. Раз за разом лю­бовь раз­би­ва­лась, но она ве­ри­ла, что уж в сле­ду­ю­щий раз всё будет иначе.

Много на­пи­са­но о дол­го­лет­них от­но­ше­ни­ях Эммы Гольд­ман с Алек­сан­дром  Берк­ма­ном. Эмма всю жизнь звала его по-рус­ски Сашей. Они встре­ти­лись, когда Берк­ман был уже вид­ным анар­хи­стом, Эмма – зе­лё­ной им­ми­грант­кой и тка­чи­хой на фаб­ри­ке в го­ро­де Ро­че­сте­ре (штат Нью-Йорк). Их лю­бовь на­ча­лась с пер­во­го взгля­да. Они по­зна­ко­ми­лись в ре­сто­ран­чи­ке, и ушли от­ту­да вме­сте. Они на­ча­ли вме­сте из­да­вать жур­нал «Мать Земля», ко­то­рый Эмма Гольд­ман порой за­пол­ня­ла на­по­ло­ви­ну сама. Через неко­то­рое время к их паре при­со­еди­нил­ся ху­дож­ник Федя. Они за­жи­ли втро­ём, как Ма­я­ков­ский с Лилей и Оси­пом Бри­ка­ми.

Эмма была одной из вид­ных сто­рон­ниц сво­бод­ной любви на ру­бе­же ХХ века, как тан­цов­щи­ца Ай­се­до­ра Дун­кан, по­этес­са Эдна Сент-Вин­сент Мил­лей, фо­то­ху­дож­ник Аль­фред Стиг­лиц, ак­ти­вист борь­бы за ле­га­ли­за­цию кон­тро­ля над рож­да­е­мо­стью Мар­га­рет Сэн­гер, ре­во­лю­ци­о­нер­ка Алек­сандра Кол­лон­тай, дра­ма­тург Юджин О’Нил, пуб­ли­цист Джон Рид, пи­са­тель Макс Ис­т­мен и Уо­л­тер Лип­пман. Для них, как и для Эммы, лю­бовь без брака была эта­ло­ном того, какой долж­на быть жизнь. Сво­бод­ная лю­бовь счи­та­лась в их кру­гах одним из глав­ных от­ли­чий но­во­го че­ло­ве­ка и про­фес­си­о­наль­но­го ре­во­лю­ци­о­не­ра.

Сво­бод­ная лю­бовь тол­ка­ла на ре­бя­че­ство и от­кро­вен­ность мно­же­ство ин­тел­лек­ту­а­лов того вре­ме­ни. Несколь­ко лет назад Юрий Фель­ш­тин­ский опуб­ли­ко­вал пись­мо Льва Троц­ко­го жене, пол­ное очень ин­тим­ных и от­кро­вен­ных сек­су­аль­ных по­дроб­но­стей. В пре­ди­сло­вии Фель­ш­тин­ский с па­фо­сом пред­ла­гал чи­та­те­лю «са­мо­му сде­лать  вы­во­ды о лич­но­сти ав­то­ра пись­ма, од­но­го  из во­ждей рус­ской и ми­ро­вой ре­во­лю­ции». Пуб­ли­ка­ция на­де­ла­ла много шуму, од­на­ко не со­дер­жит ни­че­го экс­тра­ор­ди­нар­но­го для того вре­ме­ни и кон­тек­ста и вы­зы­ва­ет воз­му­ще­ние лишь  в рам­ках позд­ней­ше­го со­вет­ско­го дис­кур­са, вы­рос­ше­го из ме­щан­ских обы­ча­ев со­вет­ской элиты, ко­то­ро­му Ильф и Пет­ров метко при­ле­пи­ли про­зви­ще «Са­ва­на­ры­ло».

Мень­ше на­пи­са­но о самой страст­ной любви Эммы Гольд­ман к Бену Рейт­ма­ну. Если Лилю Брик на­зы­ва­ли «ро­ко­вой жен­щи­ной Ма­я­ков­ско­го», то Рейт­ман – несо­мнен­но «ро­ко­вой муж­чи­на» Эммы. Бен и Эмма встре­ти­лись в Чи­ка­го. «Он по­явил­ся после обеда… эк­зо­ти­че­ская, ко­ло­рит­ная фи­гу­ра в чёр­ной ков­бой­ской шляпе, с огром­ной тро­стью» — пи­са­ла через много лет Эмма в своей за­ме­ча­тель­ной ав­то­био­гра­фии «Про­жи­вая свою жизнь». Бен Рейт­ман был на 10 лет мо­ло­же Эммы (ему было 29, ей 39). Он сразу сде­лал­ся им­пре­са­рио и ме­не­дже­ром Эммы. Бен был им­пуль­сив­ным, тео­ре­ти­че­ски непод­ко­ван­ным, ин­стинк­тив­ным вра­гом ка­пи­та­лиз­ма, бле­стя­щим про­мо­у­те­ром, ор­га­ни­за­то­ром и… баб­ни­ком. Они очу­ти­лись в по­сте­ли в пер­вый же вечер. «Я ни­че­го та­ко­го рань­ше в жизни не знала», — за­пи­са­ла Эмма зна­чи­тель­но позже. Они ко­че­ва­ли с лек­ци­я­ми по Аме­ри­ке че­ты­ре ме­ся­ца. Эмма ста­но­ви­лась боль­на им. «Его при­ми­тив­ные ухват­ки ли­ша­ют меня ра­зу­ма, де­ла­ют и меня при­ми­тив­ной», — го­во­ри­ла Эмма. «Мне хо­чет­ся стать зве­рем, впить­ся зу­ба­ми в твоё тело и за­ста­вить тебя ры­чать, как ра­не­ное жи­вот­ное», — пи­са­ла Эмма в пись­ме Бену. Они вы­ра­бо­та­ли свой осо­бый язык, их пе­ре­пис­ка полна от­кро­вен­ной сек­су­аль­но­сти, игры, опи­са­ний ин­тим­ней­ших по­дроб­но­стей и пе­ре­жи­ва­ний. Можно тут без конца ци­ти­ро­вать, но лучше чи­тать саму Эмму Гольд­ман.

Как бы­ва­ет, ложка дёгтя была в бочке меда. Рейт­ман не про­пус­кал ни одной юбки. Его страсть «хо­до­ка по бабам» была на­вяз­чи­вой и хро­ни­че­ской. Не было ни одной ми­ну­ты в его бодр­ству­ю­щем со­сто­я­нии, когда он не за­мыш­лял, как до­быть себе в по­стель оче­ред­ную жен­щи­ну. Каж­дый вечер, как толь­ко Эмма шла вы­сту­пать, Бен ис­че­зал в их пи­ка­пе, и за­бо­тил­ся толь­ко о том, чтобы вер­нуть­ся назад к тому вре­ме­ни, когда лек­ция за­кан­чи­ва­лась. У него да­ле­ко не все­гда это по­лу­ча­лось. Все окру­же­ние Эммы Гольд­ман нена­ви­де­ло Рейт­ма­на. Он от­ва­дил всех её дру­зей. Род­жер Бол­ду­ин ото­звал­ся о Рейт­мане: «жут­кий, невы­но­си­мый че­ло­век, неве­же­ствен­ный соб­ствен­ник».

Эмма была в ужасе. Сво­бод­ная лю­бовь зна­чи­ла для неё со­всем дру­гие вещи. Огром­ная страсть была одной из них. Быст­рый «дру­же­ский секс» – не был. Тем более, сотни и ты­ся­чи «дру­же­ских сек­сов». Эмма была по­ра­же­на, когда по­ня­ла, что её одо­ле­ва­ют стра­сти, и она со­вер­ша­ет по­ступ­ки, ко­то­рые сама много раз кри­ти­ко­ва­ла, от­ри­ца­ла, ве­ри­ла, что сво­бод­ный че­ло­век не под­даст­ся на них ни в коем слу­чае. Био­граф Эммы Гольд­ман Кэн­дис Фалк пишет: «Жен­щи­на, ко­то­рая в своих вы­ступ­ле­ни­ях по всей Аме­ри­ке про­воз­гла­ша­ла, что «…лю­бовь, ко­то­рая вспы­хи­ва­ет всего на мгно­ве­нье, или лю­бовь, для­ща­я­ся веч­ность, есть един­ствен­ная твор­че­ская, вдох­нов­ля­ю­щая и воз­вы­ша­ю­щая ос­но­ва для но­во­го че­ло­ве­че­ства, для но­во­го мира» — сама оку­ну­лась в пу­чи­ну скуч­ных чувств рев­но­сти и неуве­рен­но­сти в себе».

Никто не даст нам ис­куп­ле­нья

Раз за разом Эмма по­вто­ря­ла себе и Рейт­ма­ну, что даль­ше так не может про­дол­жать­ся, что она боль­ше не будет тер­петь уни­же­ний и хаоса, ко­то­рые по­рож­да­ла лю­бовь к Бену, что он уни­жа­ет её до­сто­ин­ство, под­ры­ва­ет в ней вся­кую уве­рен­ность в себе. И раз за разом она усту­па­ла, по­гру­жа­лась в ки­пя­щий котёл бур­ных эмо­ций. Ду­ше­раз­ди­ра­ю­щие сцены, тя­жё­лые де­прес­сии сме­ня­лись су­до­рож­ным же­ла­ни­ем и снова при­во­ди­ли её в объ­я­тья Бена.

Сек­су­аль­ная страсть — это гроз­ная сила, от­ра­же­ние чувств, в ос­но­ве ко­то­рых лежит пси­хо­ло­ги­че­ская но­сталь­гия, уво­дя­щая так глу­бо­ко, что че­ло­век чув­ству­ет себя пер­во­быт­ным, за­став­ля­ет «уви­деть в себе» что-то такое, что из­бав­ля­ет от вся­ких до­во­дов ра­зу­ма. Так слу­чи­лось у Эммы и Бена. Они нашли друг в друге что-то, что об­ре­ло власть над ними, по­ро­ди­ло му­чи­тель­ную за­ви­си­мость, со­зда­ло устой­чи­вую смесь боли и эй­фо­рии. Под­лые уни­же­ния сме­ня­лись вы­со­чай­ши­ми взлё­та­ми бла­жен­ства. Во­жде­ле­ние опу­сто­ша­ло и на­пол­ня­ло их вновь, пока страсть не ис­чер­па­ла себя окон­ча­тель­но.

Стра­да­ния не сло­ми­ли веры Эммы в «свя­щен­ную страсть любви». В любви она ви­де­ла ту самую спа­си­тель­ную силу ис­куп­ле­ния, что спо­соб­на осво­бо­дить че­ло­ве­че­ство. Такая вера раз­де­ля­лась не толь­ко анар­хи­ста­ми. «Никто не даст нам ис­куп­ле­нья…» — это из Ин­тер­на­ци­о­на­ла, и да­ле­ко не все трак­то­ва­ли эти слова как при­зыв к на­си­лию. Вера в ма­ги­че­скую власть эро­ти­че­ской любви раз­де­ля­лась тогда всей за­пад­ной ци­ви­ли­за­ци­ей. Поэты и биз­не­сме­ны, ин­тел­лек­ту­а­лы и фи­ло­со­фы, про­фес­со­ра и сту­ден­ты ве­ри­ли, что сво­бод­ная лю­бовь – путь к осво­бож­де­нию духа на самом вы­со­ком уровне. По­знать лю­бовь озна­ча­ло про­ник­нуть в тайны че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ство­ва­ния, уви­деть с си­я­ю­щей яс­но­стью смысл жизни и мира –не как они есть, а ка­ки­ми они долж­ны быть.

В вос­по­ми­на­ни­ях Эмма Гольд­ман со­кру­ша­ет­ся, что её ра­бо­то­спо­соб­ность была по­до­рва­на непо­сто­ян­ством в любви и за­клю­ча­ет: «Невоз­мож­но взо­брать­ся к звёз­дам тому, кто врос кор­ня­ми в землю. Если воз­но­сишь­ся ввысь, то мо­жешь ли на­де­ять­ся жить долго в за­хва­ты­ва­ю­щих глу­би­нах стра­сти и любви? Как и каж­дый, кто по­пла­тил­ся за свою веру, я тоже долж­на была при­нять неиз­беж­ное. Слу­чай­ные об­рыв­ки любви, ни­че­го по­сто­ян­но­го в моей жизни, кроме моего иде­а­ла». Эмма не раз го­во­ри­ла, что если дей­стви­тель­ность раз­ру­ша­ет идеал, то она го­то­ва раз­ру­шить дей­стви­тель­ность, но не усту­пить иде­а­ла. Она не могла жить без веры в идею спа­се­ния, в осво­бож­де­ние мира. Де­ся­ти­ле­тия кон­фор­миз­ма, как при «раз­ви­том со­ци­а­лиз­ме», так и при «сво­бод­но-ры­ноч­ном ка­пи­та­лиз­ме» до­ка­зы­ва­ют, что нам тоже невоз­мож­но жить без этих идей, и что не на­си­лие, а лю­бовь спо­соб­на спа­сти мир.

Источник: http://www.sensusnovus.ru/