В 1891-м году Оскар Уайлд писал в эссе «Душа человека при социализме»: «Сегодня пишут очень много глупостей о достоинстве физического труда. В физическом труде не обязательно есть что-то достойное… С умственной и моральной точки зрения, человеку позорно делать что-то, что не доставляет ему удовольствия, а многие формы труда как раз являются совершенно безрадостными занятиями». Если бы левые в прошедшие 100 лет больше ориентировались на это произведение Оскара Уайлда, а не воспроизводили трудовой фетишизм своих, зачастую морализаторствующих, теоретиков, они бы знали, что труд не наполняет человека, но опустошает. Они бы не жаловались, что в обществе заканчивается работа, но сделали бы скандал из того, что в настоящем обществе эта весьма радостная тенденция не ведёт к освобождению. Что это за мир, в котором технический прогресс систематически вызывает новую нищету? И что это за люди, которые пред лицом этого мира не выступают со всей страстью за то совершенно иное, которое могло бы позволить индивидам вообще воссоздать себя как коллективное существо — в роскоши и наслаждении, духовном и телесном рвении, в искусстве и интеллектуальной саморефлексии? Речь шла бы о том, чтобы присвоить себе мир в какой угодно противоречивой гармонии с другими людьми и с наиболее возможной удобностью. Это означало бы среди прочего: трансформацию частной собственности на средства производства в общественное владение в целях достижения свободы.
Не из ненависти к богатым или, тем более, к богатству, но из-за ограничения человеческого развития, которое такие формы собственности неизбежно с собой несут и накладывают (это ограничение) даже на владеющих. Речь шла бы об освобождённом от эксплуатации и власти обществе, не для создания репрессивных коллективов или даже возвращения к какому-либо предположительно «естественному», пре-цивилизационному образу жизни, а для освобождения индивидов из тех общественных оков, которые являются совершенно анахроничными пред лицом общественного богатства.
Но вместо того, чтобы бороться за условия возможности индивидуальной свободы и общественной автономии, за продуктивную растрату времени, которое было бы противоположностью долгосрочно источающего лишь скуку ничегонеделания — в пытке труда они ищут наполнения, и возможно, ещё и находят его. Римский Папа провозглашает, что труд помогает «быть ближе к Богу и другим людям». У Национал-демократической партии (Германии) «Труд» стоит на первом месте перед «Семьёй» и «Родиной», Свободная партия Австрии требовала «Hackeln statt packeln» (с австрийского диалекта: усердно трудиться вместо тайных договоров), а левацкие группы грозят своим противникам в своих изрядно поистрепавшихся кричалках, что отправят их «на производство». Там, где профсоюзы хотя бы отчасти оказываются разумными — как минимум внутри фальшивого целого — и подобно швейцарскому Представительству трудящихся инициирует референдум о сокращении рабочего времени, в лицо им бьёт концентрированная трудовая ярость большинства населения: 66,5% граждан несколько недель назад проголосовали в референдуме против продления законного отпуска с четырёх до шести недель.
Трудовое безумие и антисемитизм
Фанатичные восхвалители труда всегда были самыми ярыми антисемитами: от Мартина Лютера, предтечи «протестантской трудовой этики» и автора памфлета «О евреях и их лжи», до фабриканта Генри Форда, автора опуса «The International Jew», для которого не было ничего более омерзительного, чем «жизнь без дела», и до фюрера национал-социалистического народного коллектива. Гитлер провозглашал в «Mein Kampf» «победу идеи созидающего труда, который всегда был антисемитским и всегда таким останется». Насколько серьёзно он это имел в виду, можно было прочесть над воротами лагерей уничтожения: «Работа освобождает». Леваки же, напротив, полемизировали против тунеядцев и мечтали о «государствах рабочих и крестьян», вместо того, чтобы освободить людей от нищенского существования рабочих. Трудовой фанатизм слева и справа считает, что честный труд не получает своей честной оплаты, будь то из-за «процентного рабства» или из-за так яро ненавидимых не только лишь движением против глобализации «спекулянтов». Ведётся агитация против «тех, сверху», против «бонз и паразитов», которые предпочитают плести заговоры, чем вложить свой честный труд в народное благосостояние.
Ненависть к предполагаемому или действительному нетрудовому доходу является не только неверным, но и ввиду своей тенденции к рессентиментам и обожествлению государства весьма опасным ответом на общественные проявления кризиса и неравномерное распределение богатства. Высказываемая в каждом фетишизирующем труд первомайском воззвании социальная зависть является противоположностью столь необходимой социальной критики.
Будь то противники глобализации, христианские социальные теоретики или фашистоидные фанаты продуктивности: помощником в спасении труда для них всегда должно быть государство, которое должно положить конец обману честного труда неуправляемыми, неудержимыми силами рынка. Без фетишизма государства нет фетишизма труда. Но если как аргумент против рынка используется государство, то критикуются последствия и одновременно с этим легитимизируется их причина. Не капиталистические отношения и государство как их коллективный организатор обвиняются в систематическом нанесении ущерба интересам наёмных работников, а только капитализм получает новые описания: от «турбо-капитализма», до «мафиозного капитализма и капитализма казино» и до «хищнического капитализма». Этому противопоставляется «достоинство труда» и звучат жалобы о «потере созидательных возможностей в политике».
Но скандал сегодняшнего общества состоит не в том, что политика в некоторых областях обладает меньшей властью, чем раньше (в то время как в других областях, вроде управления миграцией, что вызывает множество человеческих жертв на внешних границах, она куда более активна, чем лет 20 назад). Самое унизительное навсегда прикованного к увеличению капитала общества заключается в том, что в нём миллионная смерть от голода людей, которые хотя и «создают спрос» на продукты питания, но не обладают платёжеспособностью, воспринимается с равнодушием. Пошлость этого общества заключается в том, что роскошь и удовольствия достаются большинству людей в материально относительно обеспеченных регионах мира, хотя ввиду развитых человеческих и общественных способностей это больше не является необходимым. Вовсе не потому, что некие тёмные силы так постановили, а потому, что это просто соответствует логике системы аккумуляции капитала, против которой сегодня больше нет никаких явных претензий, разве что только от людей, желающих заменить актуальное общество на ещё более худшее.
В обязательных первомайских речах, чьё содержание полностью исчерпывается в требовании «Работы, работы, работы!», проявляется моральное возмущение, но не критика, которая должна бы в первую очередь понять то, что критикуется. И так и выглядят потом рецепты. К примеру, рецепты реформистского крыла антиглобалистского движения, которое формируется в таких группах как Attac — что-то вроде идеального общественного социального работника: сначала довольно точно описывается нищета мира от явных тенденций к обнищанию в метрополиях до массовых смертей в голодающих регионах. Но затем пред лицом этих страданий Attac требует — нового налога. При помощи «налога Тобина» и т.п. они хотят подступиться к «наростам» «космополитского финансового капитализма». Так что не надо удивляться, если иногда кажется, что критики глобализации придерживаются национал-социалистического различия между хорошим «созидающим» и плохим «накапливающим» капиталом. Но и в этом случае левые критики капитализма совсем не одиноки. В Австрии недавно придворный поэт из Kronenzeitung воспользовался этим различием и опубликовал в самой крупной ежедневной газете страны стихи: «Вредна шайка спекулянтов, но не капитал, он честен».
Это разделение ни в коем случае не является изобретением национал-социалистической идеологии, но содержится в трудовом фетишизме любого цвета: с одной стороны – создающие рабочие места, ответственные капитаны промышленности; с другой стороны – непродуктивный капитал сферы циркуляции, простирающий с вредоносными замыслами свои щупальца по всему глобусу и попирающий «достоинство народов», на чью защиту встают не только южно-американские левые популисты и друзья Ахмадинеджада — Уго Чавез, Эво Моралес и Даниель Ортега. Хороший пример различия между хорошим «созидающим» и плохим «накапливающим» капиталом из поп-культуры являет фильм «Pretty Woman», где космополитский циркуляционный капиталист, в котором уже дремлет добро, которое, однако, не может проявиться под дурным воздействием жадного до денег и власти адвоката, обращается при помощи хорошей проститутки в достойного продуктивного капиталиста и освобождается из когтей, в любом смысле этого слова, аморального сумрачного адвоката.
В Европе на это 1-ое мая изойдётся политики почти всех партий в обвинениях против «спекулянтов» и «акул финансового капитализма». Критика общества уже давно была подменена называнием якобы виновных. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на общественных причинах человеческой нищеты, народному гневу отдаются персонификации общественных отношений. Вместо того, чтобы выступить за воплощение индивидуализма и его общественных условий, на различных первомайских демонстрациях цепляются за рабский лозунг «Да здравствует труд!». В прославлении трудового принципа объединяются левые и правые, социал-демократический этатизм и либеральное безумие аккумуляции. Кто-нибудь вроде Оскара Уайлда не испытывал бы к этому театру ничего, кроме презрения. В «Душе человека при социализме» значится столь же кратко, сколь и метко: «Досуг, а не труд — вот цель человека».
Счастье вместо работы
Циничное пожимание плечами либерализма, который пред лицом неустроенности мира заявляет, что люди, в общем-то, такие, и который ничего не желает знать о своих собственных условиях возникновения, ничем не лучше, чем левацкие поиски виновников. Но что может быть альтернативой традиционно левому и либеральному трудовому фетишизму? Не соответствует ли управление трудом «человеческой природе»? Ещё денди и джентльмен Оскар Уайлд обладал подходящим ответом на такие ан-исторические защитные реакции: «Единственное, что действительно известно о природе человека, это то, что она изменчива». Против либерального восхваления конкуренции и левого государственного фетишизма нужна критика труда, которая не имеет ничего общего с традиционным марксизмом или альтернативными идеологиями воздержания. Критика не интересуется равномерным распределением нищеты, но её глобальным упразднением. Она не хочет воздержания от потребления, но роскоши для всех.
Такая критика поднимает скандал вокруг того, что большинство людей лишены роскоши и удовольствий, хотя ввиду развившихся человеческих и общественных способностей это давно не является нужным. Для этого лишения не нужна злая воля «финансовой саранчи», как в многочисленных речах на 1-е мая традиционно именуются театральные маски финансового капитала, которые якобы пятнают достоинство труда, но только лишь логика системы, которая ориентируется не на потребности человека, а лишь на накопление капитала.
Критика труда не обращается против обещания счастья буржуазной революции, но пытается показать его идеологическое содержание и ясно обозначить, что это обещание едва ли может быть реализовано в буржуазном обществе. Такая критика общества не желает никакого фальшивого коллективизма или, тем более, чувства общности, но реализованной свободы индивида, осознающего свою общественную обусловленность. Соответственно, такая критика презирает лозунг «Да здравствует труд!» и противопоставляет ему идею Теодора В. Адорно об освобождённом обществе: «Лежать на воде и мирно смотреть в небо», что, кстати, является отличной альтернативой унылым маршам профсоюзов и симуляции классовой борьбы различных левых сект на 1-е мая.
Перевод с немецкого. Jungle World, 26.04.12
Добавить комментарий