Публикуем статью о трагической гибели от рук нацистских карателей в Ораниенбургском концлагере, известного немецкого поэта и анархиста - Эриха Мюзама. Автор статьи спутница жизни Эриха - Кресценция Мюзам.
Мой погибший муж, революционный немецкий поэт и писатель Эрих Мюзам всем сердцем своим ненавидел фашизм. Мюзам был арестован 28 февраля 1933 года, в ночь пожара рейхстага. С этого дня начались его мучения, продолжавшиеся 17 месяцев, вплоть до ночи с 9 на 10 июля 1934 года, когда он был убит охранниками: комендантом лагеря Эйке и ротным командиром Вернером. Оба они известны всему миру своими подлыми убийствами в концентрационном лагере в Дахау.
Товарищи! Эрих Мюзам стойко переносил свои страдания, он презирал своих мучителей и верил, что жертвы приносятся не даром. Он никогда не жаловался. Он только просил меня во имя сотен тысяч томящихся в тюрьмах и замученных за идею социализма рассказать всему миру о том, что такое фашизм.
Как это началось
1933 год застал нас в Бритце, рабочей окраине Берлина. В течение последних недель мы получали немало грозных предупреждений. Чуть ли не ежедневно приходили к нам письма, анонимные авторы которых угрожали моему мужу смертью. Ненависть Мюзама к фашизму была общеизвестна: о ней свидетельствовали вся его жизнь, полная борьбы, и многолетняя литературная деятельность. Геббельс назвал Мюзама одним из «губителей Германии».
Нужно было уезжать, но для поездки заграницу не хватало денег. С трудом удалось собрать у друзей на билет до Праги. Мюзам предполагал выехать утром 28 февраля.
Вечером 27-го вспыхнул рейхстаг. В 5 часов утра, когда мы еще спали, к нам явились комиссары берлинской уголовной полиции. Мужа арестовали. Это был третий арест в его жизни. Прощаясь, он сказал мне:
- Положение обостряется. На этот раз, по-видимому, все будет гораздо серьезней.На другой день я узнала, что Эрих в тюрьме на Лернерштрассе. Мюзам был спокоен. Он писал мне из тюрьмы: «Я чрезвычайно далек от страха за себя. Думаю, что достаточно доказал это за десятилетие борьбы, действительно сделавшее для меня опасность привычкой».
Впервые я получила разрешение на свидание с мужем 6 апреля. Это был день его рождения. Я захватила с собой в тюрьму весеннюю одежду: ведь его арестовали зимой, в зимнем пальто. На Лернерштрассе мне сказали, что Мюзам как раз сегодня отправлен в Зонненбург, в концентрационный лагерь. Я вспомнила с ужасом, что при нем был тяжелый сундук. Неужели ему придется нести его?! Близорукость и глухота на одно ухо делали его особенно неловким. Ему минуло 55 лет, у него было больное сердце.
Я надеялась только на то, что товарищи ему помогут. Позднее я узнала, что спутники Мюзама действительно пытались помочь ему, но штурмовики не допускали взаимных услуг. Когда Мюзам падал под тяжестью сундука, штурмовики били его резиновыми палками до тех пор, пока он не поднимался, обливаясь кровью. Раз, когда он, споткнувшись, упал, его хотели пристрелить. Дорога в Зонненбург была началом страдальческого пути моего мужа.
«Это есть наш последний» в Зонненбурге
Около 11 часов я приехала в Зонненбург. Политические заключенные помещались в запущенном, старом корпусе. Охрана состояла из штурмовиков. Я ждала около часу. Наконец, меня допустили к мужу. Мне было трудно скрыть от него свой ужас. Он сидел передо мной неузнаваемый, без пенсне, с выбитыми зубами. Эти звери подстригли ему бороду так, что лицо его стало карикатурным. Свиданье длилось десять минут, при нем присутствовал штурмовик.
Позднее я узнала о пытках, которым подвергся Эрих в первые же дни пребывания в Зонненбурге. Его вместе с тремя товарищами заставили рыть себе могилу в жесткой земле тюремного двора. Их поставили на краю этой могилы. Штурмовики, прицелившись, приказали петь песню Хорста Весселя. В ответ раздался «Интернационал». Когда зазвучала строфа: «Это есть наш последний…» – штурмовик скомандовал: «Пли!» Но они не выстрелили, они опустили винтовки, и стали бешено хохотать над удавшейся шуткой. Тогда Эрих крикнул им:
- Вы слишком трусливы, чтобы довести дело до конца!
В конце мая я получила от Мюзама ношеное белье, оно было пропитано кровью. Я пошла с этим бельем к оберпрокурору Миттельбаху и заявила ему:
- Я буду кричать на весь мир, что моего мужа избивают. Я требую, чтобы его сейчас же перевели из Зонненбурга.
Миттельбах помог мне. Он поехал в Зонненбург и переправил оттуда в Берлин двух наиболее пострадавших заключенных: Мюзама и адвоката Литтена. За мягкое отношение к заключенным Миттельбах был вскоре смещен.
В июне Эриха перевели в Плетцензее. Здесь он мог работать над своим романом. 9 августа он писал мне: «Работа поглощает меня так, что я почти не способен писать серьезные письма, тем более, что весь роман будет состоять из писем… Нужно довольно много времени, чтобы закончить книгу, но боюсь, что я могу работать над ней не торопясь». В Плетцензее Мюзам пробыл три месяца. В конце августа вышел приказ Геринга о мерах воздействия на политических заключенных. 23 августа в камере Мюзама был произведен обыск. Его дневник и рукопись романа были конфискованы. Через две недели Эриха перевели в Бранденбургский концентрационный лагерь. При первом свидании он сказал мне:- Конфискация рукописи отразилась на мне гораздо сильнее, чем их побои.
Рассказывают очевидцы
8 октября я впервые увиделась с Мюзамом в Бранденбурге. Он сказал, что снова «заболел сердцем». Это значило, что его опять били. В течение полутора месяцев я не получала разрешения на свидание с ним. Мне слишком трудно рассказывать о том, что пережил Мюзам за это время. Привожу сообщения очевидцев, сидевших вместе с моим мужем в Бранденбурге. Один из них пишет: «Я встретил Эриха Мюзама в октябре, во время мытья лестницы в коридоре. Мы знали друг друга с 1928 года, Мюзам доверял мне. Я сказал ему, что использую все, чтобы предать гласности его мучения. На это он ответил: «Не забывайте, что таким же пыткам подвергаются в этих застенках тысячи неизвестных рабочих. Не превращайте общественного вопроса в личный».
В этот момент к нам подошел «приятель Цакиг» – охранник, отличавшийся особой жестокостью. С ним был один русский, по фамилии Димитриев, член русской фашистской организации в Берлине. Он жил в Бранденбурге под видом «заключенного». На деле этот «заключенный» имел полномочия избивать узников-антифашистов. На моих глазах началось страшное избиение Мюзама. Его били в живот, колотили ногами, дергали за бороду и волосы. Затем они заставили его вылизывать языком грязную воду. Они гоняли измученного Мюзама, обливавшегося кровью, вверх и вниз по четырем лестницам, причем охранники изо всех сил стегали его вениками и били ногами…»
Другой очевидец сообщает мне: «Вечером 12 октября 1933 года загрохотал засов железной двери.
- Смирно!
Мы вытянули руки по швам. Вошло двое вахмистров.
- Мюзам, выйди.
Один из вахмистров, широкоплечий великан, держал в руках экземпляр фашистской газеты.
- Мюзам, здесь статья о тебе.
Он обратился к нам:
- Оказывается, среди нас находится важная персона. Мюзам, где ты был в 1919 году? В Мюнхене? Ты был там министром?
Эрих Мюзам спокойно ответил:
- В 1919 году я был в исполнительном комитете Баварской Советской республики.
- Что вы там делали?
- Мы отстаивали пролетарскую революцию.
- Вздор! – закричал вахмистр и ударил Мюзама по щеке. – Ты велел расстрелять 22 заложника, свинья!
Эрих зашатался и упал. Вахмистры прыгнули на него. Потом они подняли его и стали издеваться.
- Что ты делал в Мюнхене? – кричал вахмистр.
Дрожащим голосом Мюзам ответил:
- Когда расстреливали 22 заложника, я был далеко от Мюнхена, в тюрьме, куда меня посадило тогдашнее баварское социал-демократическое правительство.
На Мюзама снова посыпались удары».
Рукопожатие фашиста
28 ноября я, наконец, получила разрешение увидеться с мужем. Он был ужасно изуродован. Оба уха распухли. Он почти ничего не слышал. Кроме того, выяснилось, что передачи, которые мы, жены заключенных, с таким трудом собирали для наших мужей, штурмовики почти всегда крали. Я бегала по учреждениям. Но не было возможности даже подать жалобу. Новый оберпрокурор, доктор Конради, не принимал никого из нас.
Так как главным предлогом истязаний Эриха была лживая версия о казни заложников, я просила газеты напечатать опровержение. Напрасная попытка! Редактор одной из крупных берлинских газет сказал мне, что, к сожалению, ничего не может сделать, так как приходится считаться с распоряжениями министерства пропаганды. Мы были беспомощны. Беспомощные, бесправные, смотрели мы на то, как фашистские садисты истязают, мучают и угрожают жизни наших мужей…
Значительно позднее муж рассказал мне еще об одной пытке, которой он подвергся в Бранденбурге. Русский фашист Димитриев требовал от Мюзама, чтобы он вылизывал с полу его плевки. Мюзам не подчинялся. За это фашист избивал его. Однажды, когда Мюзам попросил разрешения написать мне, к нему пришел Димитриев в сопровождении охранника. Димитриев сказал:
- Мюзам, дайте, пожалуйста, вашу руку.
Эрих отказался. Охранник приказал ему дать руку Димитриеву. Пришлось подчиниться. Димитриев схватил сначала правую руку Мюзама, потом левую и так оттянул назад большие пальцы, что вывихнул их.
- Теперь пишите своей жене, – сказал он.
Тюремный врач отказался лечить изуродованные руки. Мюзаму вправили пальцы заключенные.
Обезьяна человечнее их
Из писем штурмовики узнали, что Мюзам очень любит животных. При одном из обысков им попалась большая человекоподобная обезьяна. Ее привезли в лагерь. Вахмистры пытались натравить животное на Мюзама. Но обезьяна не поддавалась. Почувствовав, кто ей друг, ища защиты, она в смертельном страхе прижалась к Мюзаму и стала обнимать его. Охранникам это пришлось не по вкусу. Они долго мучили обезьяну на глазах у Мюзама и, наконец, пристрелили ее.
В конце 1933 года стало известно, что Бранденбургский концентрационный лагерь закрывается. Мюзама перевели в Ораниенбург. Я поехала туда. Большая приемная была перегорожена барьером, за которым стояли заключенные. Мюзам был чисто выбрит, волосы коротко острижены. Товарищи уступили мужу место у барьера, так как он почти потерял слух. Он подошел вплотную к барьеру.
- Меня уже и здесь избили, – шепотом сказал он.
Я погладила его руку и хотела передать ему термос с кофе, но тут подбежал штурмовик Петшер, прозванный в лагере «Удар с неба». Он вырвал термос у меня из рук.
22 июня Ораниенбургский лагерь посетила иностранная комиссия. Один из членов ее спросил Мюзама, добровольно ли он побрился и придал себе такой вид. Мюзам ответил:
- По приказу.
Не успела комиссия уйти, как Шталькопф позвал Мюзама во двор. Он стал хлестать его по щекам в присутствии всех заключенных и заставил его, тяжело больного, бегать по двору до тех пор, пока тот не упал обессиленный. На другой день я получила от мужа открытку: «Ораниенбург. 22 июня 1934 года. Дорогая Ценцль! Должен тебе с сожалением сообщить, что в течение четырех недель мне запрещены свидания и переписка. Будь здорова. Целую тебя. Твой Эрих». Я уже собиралась ехать к нему и сложила вещи, когда получила эту открытку.
Последнее свидание
До конца июля Мюзаму запрещены были свидания. В пятницу, 6 июля, ко мне пришли несколько освобожденных из Ораниенбургского лагеря и сообщили, что лагерь перешел в руки охранников. Штурмовиков больше не было. Мне советовали добиваться разрешения на свидание с мужем. В воскресенье, 8 июля, я поехала в Ораниенбург. Около лагеря собралось много жен и близких, просивших о свидании. Новый комендант дал нам разрешение. Заключенных вызвали во двор. Около каждого стоял охранник в стальном шлеме. Нам разрешили разговаривать в течение 10 минут. Эрих необычайно радовался тому, что я пришла. Он говорил со мной о некоторых семейных делах и напомнил о предстоящем дне рождения одного из его братьев. Время свидания истекло. Простились мы как обычно.
10 июля, возвратившись домой, я нашла в коридоре записку: «Фрау Мюзам! Настоящим Вы вызываетесь по делу вашего мужа в 215-й полицейский участок, комната 29. Дело серьезное и спешное. Лейхтер, полицейский капитан».
Я тотчас же побежала в полицию. В комнате 29-й комиссар сказал мне:
- Фрау Мюзам, я должен сообщить вам, что ваш муж умер. Можете поехать в Ораниенбург и получить его труп.
Я крикнула комиссару:
- Моего мужа убили!
Он пожал плечами и повторил:
- Я должен только сообщить вам, что он умер.
Я тотчас же поехала в Ораниенбург. Шталькопф сказал:
- Ваш муж потерял самообладание и повесился. Сейчас он лежит в морге на деревенском кладбище.
Я крикнула:
- Он не повесился, вы убили его!
Шталькопф ответил мне:
- Фрау Мюзам, не взваливайте вину за убийство на штурмовиков: это сделали охранники…
Он отошел от меня как трусливый пес. Я пошла на полицейский пост в Ораниенбурге и добилась того, что из Берлина было дано по телефону разрешение открыть гроб. Гроб открыли. Передо мной лежал мой муж. Лицо его было бледно, но совершенно спокойно. На шее темная полоска – след веревки. Одна ладонь была обращена вперед, как бы для защиты.
Мюзам всегда уверял меня:
- Что бы ни случилось, не верь, что я покончил с собой.
Показания свидетелей
Он не покончил с собой. Я приведу здесь несколько выдержек из целого ряда сообщений тех, что сидели в лагере вместе с Мюзамом.
Английский гражданин Джон Стоун, живший 35 лет в Германии, пишет: «9 июля, после того как лагерь перешел в руки охранников, был убит известный поэт и писатель Эрих Мюзам. Судьба этого высокоодаренного человека – настоящая цепь пыток, которые потрясли бы человечество, если бы все они были преданы гласности. Этот человек был одним из лучших и благороднейших людей, которых я когда-либо встречал… Он знал, что не выйдет живым из концентрационного лагеря, но держался с беспримерной силой воли и твердо сопротивлялся желанию покончить с собой. В один из последних вечеров его жизни он сказал мне: «Если вы услышите, что я покончил с собой, не верьте!»
Другой бывший заключенный сообщает: «9 июля, после обеда, Мюзама вызвал к себе начальник охранного отряда Эрат. Он сказал ему:
- Мюзам, сколько времени вы еще думаете бегать по свету? Если вы сами не повеситесь, мы вам поможем.
Вернувшись Мюзам рассказал это нам. Он прибавил:
- Этого одолжения я им все же не сделаю. Я не думаю стать палачом самого себя.
Когда нас отправили спать, Мюзама заставили продолжать работу. Все заключенные, даже те, на обязанности которых лежала уборка камер, и которые отправлялись обычно спать часом позже, были загнаны в свои камеры. На вечерней перекличке мы доложили Петшеру, по прозванию «Удар с неба», о том, что Мюзам отсутствует. На это он ответил:
- Хорошо.
На следующее утро Петшер спросил:
- Где Мюзам?
Так как никто ему не ответил, он сказал цинично:
- Ну, если его здесь нет, значит, он сдох.
В уборной мы увидели висящего Мюзама. Всем нам было ясно, что повесили уже мертвое тело. Лицо мертвеца было спокойно, язык не свисал, рот был закрыт. Глаза не вылезали из орбит, как у висельников. Поскольку мы могли заметить, на теле не было никаких следов новых истязаний и ран. Веревка была завязана очень сложно – такую петлю не мог сделать неумелый Мюзам. Мы убеждены, что Мюзама усыпили в помещении управления и затем убили, впрыснув яд. Труп, вероятно, перенесли через двор в уборную и там повесили. Охранники сами сняли тело. Комиссии созвано не было».
16 июня 1934 года, в половине первого, Эрих Мюзам был погребен на кладбище Далем. В тот же день я перешла немецкую границу.
Кресценция Мюзам из журнала «Смена», №295, июль 1937 года.
Добавить комментарий