Предлагаем Вашему вниманию интервью французского анархиста Андре Аррю (Ж.Р.Сольер) о деятельности подпольной анархистской группы во Франции в период Второй мировой войны и об участии в ней известного российского, а после эмиграции и французского анархо-синдикалиста Всеволода Михайловича Волина. В.М. Волин играл в 1930-х гг. ведущую роль во французском анархистском движении, критиковал участие испанской НКТ в правительстве.
Ты приехал в Марсель в 1940 году...
А.: Если быть точным, утром 13 февраля. Уклонившись от призыва, я сменил имя и стал называть себя Аррю. (Прим. Жан-Рене Сольер родился 6 сентября 1911 г. в Бордо. Один из его друзей по анархистской группе, Марсель-Андре Аррю передал ему свой военный билет). Я опускаю детали моего обустройства, потому что это касается только меня. Мне удалось довольно быстро найти работу и стать служащим небольшой бензоколонки на национальном шоссе в Сен-Лу, 46, где, кроме того, чинили шины. Это продолжалось всего лишь 6 месяцев, пока не наступила нехватка горючего. Владелец земли позволил мне открыть мастерскую по починке велосипедов. Арман Моррас, товарищ по борьбе и друг, был мобилизован и отправлен в Сирию. После его демобилизации мы вновь соединились. Город Бордо находился в оккупированной зоне, и он не мог больше там находиться. Вместе с ним я начал печатать на желатине летучие листки и листовки, написанные от руки.
По ночам выходили клеить их на столбах и трамвайных остановках... Что касается моего общественного положения, то я неплохо играл в свою протестантскую игру - и был не одинок - освоив ремесло вулканизатора, а затем мастера по ремонту велосипедов. Все это не имело ничего общего с моим недавним представительным прошлым. Я старался получить бумаги, необходимые для того, чтобы засвидетельствовать мою новую личность. Постепенно мне удалось получить арендную квитанцию, карточку ремесленника от Ремесленной палаты и, наконец, удостоверение личности на имя Андре Аррю с печатью и подписью полицейского комиссариата... Это подало мне разные идеи. (Прим. Одним из видов деятельности Андре Аррю, помимо укрывания разыскиваемых лиц, было изготовление подложных документов - карточек, свидетельств о рождении, актов о натурализации, командировочных предписаний и т.д., благодаря дюжине поддельных штампов и документам, которые печатали братья Лион. Ему удалось таким образом спасти множество людей - евреев и политэмигрантов - которых преследовали немцы). Позднее я познакомился с Франсуа, итальянцем по происхождению, нашедшим убежище во Франции перед войной в стремлении избежать фашистской тюрьмы. Мы поболтали, и в конце концов он дал мне адреса других беженцев, включая некоторых анархистов. Группа начала создаваться.
Как ты в первый раз встретился с Волиным?
А.: По счастливой случайности. На одной из встреч один из товарищей упомянул Волина и сказал, что тот живет в Марселе. Я знал о нем только понаслышке, по его работам и его активности. Он жил на улице Эдмона Ростана, в двух шагах от префектуры. Однажды вечером я пришел с ним увидеться. Я очень смущался, но очень быстро почувствовал себя в своей тарелке. Я перешел к предварительным переговорам, объяснил ему мои намерения и положение. Я считал, что необходимо восстановить строго подпольное анархистское движение, наладить контакты со стариками, объединить тенденции, развернуть пропаганду всеми возможными средствами и т.д. Мне не потребовалось защищать свой проект. Он внимательно выслушал меня, задал несколько вопросов, а потом, в свою очередь, стал объяснять мне его положение в отношении французской полиции. Он должен был регулярно являться в префектуру и подвергаться чисто "ритуальным" допросам.
Его досье было очень толстым, но его внешность, знание французского языка, его анархистская философия, которой он не скрывал, придавали ему в глазах допрашивавших его полицейских облик утописта. Я уходил после этой встречи, которая продолжалась 2 или 3 часа, ободренный, восторженный и очарованный. Мне тогда было 30 лет, а Волину - немногим более 60. Да, я находил восхитительным, что мы договорились так быстро, так хорошо и глубоко. В то время тот, кто вел анархистскую пропаганду, в случае, если его хватали, имел все шансы попасть в тюрьму; добровольцы встречались редко и с трудом вдохновлялись. Мои намерения тревожили тех, кто был на заметке из-за своей довоенной активности. Это относилось и к политическим беженцам. Более того, я не был известен в Марселе и граница между оккупированной и якобы свободной зонами не давала возможности навести какие-либо справки.
А потом?
А.: Мало-помалу группа укреплялась. Присутствие Волина на встречах кое-чему способствовало. Наша команда была поистине интернациональной. В ней были итальянцы, испанцы, французы, чех, русский. Встречались у меня в комнате, которая в большей или меньшей степени служила мне складом или местом ночевки для товарищей или других преследуемых лиц. Именно там я составил первую важную листовку под заглавием "Ко всем труженикам мысли и рук". Ее обговорили с Волиным, обсудили на собрании, затем напечатали в Тулузе и разбросали по почтовым ящикам после затемнения. Ее также расклеивали...
А Волин участвовал в расклейке?
А.: Он неоднократно предлагал мне. Но я избегал этого... Когда мы занимались расклейкой с Арманом, нам неоднократно приходилось удирать со всех ног, чтобы избежать ареста. Более того, Волин страдал от хронического заболевания кишечника. Он приобрел его во время заключения в Петропавловской крепости в эпоху царизма. После одной из встреч он сказал мне: "Ты знаешь, я сейчас чувствую себя лучше. Ты должен включить меня в группу по расклейке листовок и плакатов". Эта группа чаще всего состояла из двух, реже из трех товарищей; в одиночку не клеили никогда. Когда нас арестовали, вскоре после этого, Хулию, Этьена Шове и меня, мы объединились в группу из 7 человек для расклейки плаката под заглавием "Смерть скотам!". Если бы его удалось расклеить, то-то было бы шуму назавтра. Но увы!... (Прим. Этьен Шарль Симон Шове, родился в Лионе 21 ноября 1896 г., монтажник металлических конструкций, анархист, в это время уклонялся от трудовой повинности и отправки в Германию).
А какова была природа собраний, о чем вы говорили?
А.: Прежде всего и в силу порядка вещей, о текущих событиях. Затем о связях с испанским движением для совместных действий. Мы должны были подготовить подпольный конгресс, мы искали корреспондентов в городах, где у нас не было связей. Мы уже имели их с Бокером, Нимом, Лионом, Монлюсоном, Клермон-Ферраном, Парижем (где я установил контакт с Лораном, Тубле, Буйе и другими), Монпелье, Тулузой, Аженом, Фуа, Вильнев-сюр-Ло... Перед нами вставала и другая проблема: должны ли мы иметь отношения с Сопротивлением? Один учитель, который ходил на наши собрания и написал в "Ля Рэзон" статью в рубрике "Синдикализм" под названием "Уроки прошлого", признался нам, что работает и с Сопротивлением. Он навел справки и проинформировал нас: каждый кандидат приглашается индивидуально.
Если он принимается, его связывают с членом Сопротивления, который дает ему поручения, выполняемые без обсуждения. Никто не согласился с этими условиями. Наши позиции, развитые в наших статьях, были ясны: мы обвиняли Гитлера и Муссолини как поджигателей войны, но также и Сталина, и международный капитализм, представленный Черчиллем и Рузвельтом, не забывая о Петене и других. Пьер Гираль в 1974 писал в книге "Освобождение Марселя" (Pierre Guiral. Liberation de Marseille, 1974, pp.46-47): "Не забудем про анархистов в городе, где у них всегда имелись "сторонники". Жан-Рене Сольер, он же Андре Аррю, сумел создать небольшую подпольную, чисто либертарную группу, враждебную по отношению к немцам, Виши, капитализму, виновникам войны, сталинской диктатуре. Ей доставляло удовольствие накапливать себе врагов, хотя анархисты относились с подозрением к голлистам и коммунистам...".
Участвовал ли Волин в этих дискуссиях?
А.: Он редко отсутствовал. Часто именно он подводил итог нашим обсуждениям. Но он был очень занят. Чтобы зарабатывать себе на жизнь, он по несколько часов в день служил в одной торговой фирме, работал кассиром в театре "Ля Жимназ" по утрам и вечерам, давал уроки французского и немецкого языка отстающим детям, и кроме того хотел работать над своей книгой "Неизвестная революция", к которой у него с полным основанием лежало сердце. Я знал, что он плохо и мало ест, потому что имевшиеся у него финансовые средства не позволяли ему делать покупки на черном рынке. Каждый раз, когда я приглашал его пообедать или позавтракать со мной, он находил предлог для отказа. Однажды я предложил ему давать уроки французского Хулии и уроки немецкого мне, и попросил его, ради экономии времени, есть с нами. Он был великолепным учителем. Терпеливый, он ободрял ученика, всегда находя, что тот идет вперед. Уроки, которые он мне давал, включали и историю Германии, и каждое слово, каждая фраза были на своем месте.
В.: Выступал ли он на собраниях?
А.: Да, его жадно слушали. Это был мудрец, умевший успокоить страсти.
Кто редактировал листовки? Как это происходило?
А.: Думаю, что я редактировал все листовки, плакаты и брошюру. В "Ля Рэзон" (единственном номере) у каждой рубрики был свой автор: "Синдикализм" - учитель, "История" - Сан-Клементе, "Катынский лес" - я, "На сей раз, хватит" - Волин, "Смысл "Ля Рэзон"" - Волин и я. Что касается брошюры "Виновники", то ее я редактировал в одиночку, затем поправлял вместе с Волиным и представил Пьеру Бенару (который обитал в Бон-Анконтре, в 6 км. от Ажена), который хотел добавить последнюю часть, схему завтрашней организации общества. После моего возвращения Волин пришел в ярость, ознакомившись с этой прибавкой, и ошарашил меня проектом, который показался мне мало убедительным. Перечитав все еще раз, решили отпечатать брошюру у братьев Лион. (Прим.: Анри и Антуан Лион, печатники из Тулузы, с улицы Круа-Бараньон, активно работали на Сопротивление - движение "Комба".
Они были арестованы, депортированы в Германию и погибли в Маутхаузене. Они напечатали для марсельской группы плакаты, листовки, 45-страничную брошюру "Виновники" и первый номер журнала, называвшегося "Ля Рэзон"). Средства на эту брошюру поступали из карманов товарищей... Но комиссар полиции безопасности, который меня допрашивал, не поверил в это. Он написал в отчете: "Прежде всего, с удивлением приходится констатировать великолепное качество использованной бумаги, и я бы, со своей стороны, не был удивлен, обнаружив во главе этой организации подданных иностранной державы или лиц, находящихся у нее на жаловании и стремящихся посеять беспорядок с помощью своих сторонников"..
Как поддерживались связи с внешним миром?
А.: Я уже частично объяснил, как. Когда я стал пытаться расширить движение, мне понадобилось перемещаться, и нужно было, чтобы мастерская оставалась открытой. Эстафету приняли сперва Арман, а затем Шове. Первый из адресов в Ажене, которым я располагал, был адрес товарища Ноэля, ремесленника. Тот, в свою очередь, пытался объединить товарищей. Он оказался предприимчивым. Он познакомил меня со своим другом - гравером, который изготовил для меня дюжину подложных штампов. Он привел меня и к Пьеру Бенару. В Тулузе он представил меня печатникам Антуану и Анри Лион. В том же городе я встречался с Рене и Марселем Клаве. Во время всего периода заключения мы с Шове получали от них передачи с качественными съестными припасами. Такое не забывается! Я установил контакт также с братьями Шарлем и Морисом Лезан, Тришо и его подругой Полой, с Этьеном, у которого был ресторан, где проводились встречи, и с другими, чьи лица я помню, но имена позабыл...
В 1941 г. Пьер Бенар напечатал в Тулузе книгу, но ее не распространяли, потому что в ней имелись фотография и подпись автора. Экземпляры были спрятаны с намерением пустить их в ход по окончании войны... Возвращаясь к брошюре "Виновники", в начале 1943 г. мне сообщили, что экземпляры готовы. Я решил раздобыть их. Я забрал их в типографии в двух чемоданах. Приехав в Марсель, я оставил их в камере хранения на вокзале. После обеда я отправился их забирать. Когда я садился в трамвай, меня схватил за плечо сотрудник экономической полиции, заявивший мне: "А что у вас в этих чемоданах?". Я ответил ему, что это студенческие дипломы. У братьев Лион все упаковали в пакеты, и так как в типографии валялись дипломные работы, мне пришла в голову мысль наклеить по одному экземпляру на каждый из пакетов. Я решительно открыл чемодан, он взглянул, вероятно, увидел слово "диплом" и отпустил меня. Меня уже бросило в жар!...
Ты участвовал вместе с Волиным во многих съездах?
А.: В 1943 г. мы приняли предложение нашего старого товарища Тришё организовать съезд. У него был просторный дом, с большим участком прилегающей земли, где он имел небольшое животноводческое хозяйство. Он располагался на окраине города. Волин не имел права выезжать за пределы Марселя, но хотел присутствовать. Я изготовил для него подложные документы. Он очень рисковал, но все прошло хорошо. На этом конгрессе в качестве наблюдателей присутствовали три делегации от испанского движения. Когда мы расставались, член одной из делегаций сказал мне, что оценивает нашу работу со всей серьезностью. Волин играл заметную роль, несколько раз брал слово.
Сколько вас было?
А.: От 15 до 20. Несколько делегатов из Тулузы (от групп или индивидуально), Фуа, две девушки - делегатки из Парижа, из марселя (Волин, Сан-Клементе и я)... Были и письма о заочном участии: из Тьера, Клермон-Феррана, Лиона и т.д.
А потом?
А.: Съезд закончился 20 июля; Хулия, Шове и я были арестованы 3 августа. Пострадали лично только мы трое. Я был один, когда пришли полицейские. На меня немедленно надели наручники. Было где-то между 15 и 18 часами. Пришла Хулия. Я сразу же продемонстрировал ей свои скованные запястья и сказал ей по-испански: "Успокойся, успокойся! Ты ничего не знаешь, ничего!". Один из полицейских провыл: "Заткнитесь!", но было уже поздно. Позднее пришел Шове и тоже наткнулся на полицейских. Они только что обнаружили штампы, листовки, свидетельства о рождении и... остальное было уже не их дело.
Один из них отправился позвонить в соседнее бистро, хозяин которого, со своей стороны, передал дальше информацию о том, что случилось. Франсиско Ботей, который пришел после Шове, увидел полицейского в каске, с оружием и в униформе, вступил прямо на лестницу, затем снова спустился с одной из жительниц и, в свою очередь, поспешил позвонить. Нас погрузили на грузовик вместе с полицейскими, листовками и остальными материалами. Было около 20 часов. Нас допрашивали в течение 5 часов, но без жестокостей. Все товарищи были своевременно предупреждены. На этом допросе я узнал, что на меня дала показания пожилая еврейская чета, в свою очередь обвиненная в использовании поддельных документов. После окончания допросов и составления отчетов Хулия была отправлена в тюрьму Презантин, через какое-то время, заболев, она, как арестованная, была переведена в госпиталь Консепсьон. Нас. Шове и меня, отправили в тюрьму Шаве, вначале в камеру, предназначенную для одного.
Но нас там было шестеро. Стены камеры были красными от крови... клопов, которых там давили ежедневно. Мы сидели там вместе с уголовниками. После наших протестов, нас перевели в отделение политических, вместе с голлистами и коммунистами. Как те, так и другие не простили нам нашего антипатриотизма, и когда Движение национального освобождения организовало побег в марте 1944 г., коммунисты отказались открыть нашу камеру, поскольку "мы - не патриоты". После этих событий нас отправили в Экс-эн-Прованс, в наручниках, причем каждый был привязан к жандарму. Нас сопровождала машина "Мобильных групп резерва", следовавшая за нами с пулеметами наготове. В ночь с 24 на 25 апреля 1944 г. фран-тиреры и партизаны организовали побег при участии людей внутри самой тюрьмы. На сей раз нам повезло, все прошло хорошо и после месяца в маки, не принимая участия в боевых действиях, я смог воссоединиться с Хулией у одного из друзей Лоргеса в Варе. Шове уехал по связям, которые у него были в Воклюзе. Мы с Хулией отправились в Тулузу.
В Тулузе ты возобновил активную деятельность...
А.: Мы уехали из Вара в день Пятидесятницы 1944 г. Накануне железнодорожная линия подверглась бомбежке. Мы сели на поезд в 7 часов утра в Марселе и приехали в Тулузу в 23 часа. Наших друзей Клаве не было дома, нам удалось найти комнату в гостинице. На следующий день мы выгрузились у Клаве. Затем я вступил в контакт с другими товарищами. Вскоре, в августе 1944 г., произошло освобождение Тулузы. Германские части, расположенные на Юго-Западе, проходили через этот город, осуществляя отход. Вместе с Морисом Лэсаном мы изготовили листовку, чтобы собрать анархистов и анархо-синдикалистов, под заглавием "Манифест либертарных групп анархо-синдикалистской тенденции". Тотчас же была сформирована группа. Затем испанское движение предложило мне реорганизовать МАС (Международную антифашистскую солидарность). Я стал ее генеральным секретарем.
В этот период ты постоянно поддерживал контакт с Волиным?
А.: Да, я никогда не прекращал поддерживать с ним связь. Когда мы проезжали через Марсель по дорогу в Тулузу, мы встретились на вокзале Сен-Шарль. В Тулузе я хотел, чтобы он присоединился ко мне, чтобы наладить выпуск газеты для МАС. Он согласился, но с условием, что все будут с этим согласны. Но это было не так. Очень жаль, потому что Волин имел большие способности в этой области, он сумел бы подхлестнуть дело для начала. В октябре 1944 г. состоялся предконгресс в Ажене, который должен был объединить анархистов всех тенденций. Волин поехал на него, и мы, Хулия, он и я, были очень счастливы увидеться. Волин был очень озабочен расколами, которые в это время начали происходить в Париже. Предконгресс собрал делегации из Ажена, Вильнев-сюр-Ло, Бордо, Лангона, Тулузы и т.д. Лувэ, издававший "Сё к`иль фо дир", и Симонна Ларшер прислали письмо с извинениями и с объяснением ситуации анархов в парижском регионе. Аженский предконгресс моментально разрешил трения. Волин на день дольше задержался с нами в Тулузе, а затем вернулся в Марсель, где его ожидало множество работы.
Когда болезнь свалила его, как это произошло?
А.: Мы часто переписывались, потом неожиданно я перестал получать ответы на свои письма. Это продолжалось в течение 2 месяцев, а затем пришло длинное письмо, в котором говорилось, что он лежал в госпитале Консепсьон, что ему гораздо лучше и он намерен вернуться домой, когда ему разрешат. Он жаловался на рецидивы своих "кишечных болячек", добавив, что лекаря ничего в этом не понимают. Он немного боялся медицины, потому что его отец и мать были врачами. Я достаточно знал его для того, чтобы знать, что могу ему верить, потому что он не разговаривал о здоровье. И на следующее утро я отправился в Марсель. Я пошел в госпиталь, и мне разрешили увидеть Волина через оконное стекло. Он был в карантине, лекаря боялись заразного заболевания. Я добился своего.
Я оставался с ним все послеполуденное время. Мы много говорили о "Неизвестной революции" и очень мало о здоровье. Он описал мне изумление санитара, который измерял ему давление: оно было на нуле. Тот повторил с другим аппаратом, и результат был тот же. А когда Волин спросил его, тот с тревогой ответил: "Этого не может быть, у вас нет давления!". Сильно уменьшившись физически, он весил 40-45 кг. Напротив, его мозг работал великолепно, с чрезвычайной ясностью. Санитары и врачи сказали мне, что они действительно не знают, что с ним. Они думали еще какое-то время подержать его у себя. Я вернулся в Тулузу, оставаясь в контакте с ним. Несколькими неделями спустя он написал мне, что должен выйти из госпиталя и надеется вернуться к себе. Я снова отправился в Марсель. У нас с ним происходили гомерические беседы. Волин был твердо намерен вернуться к себе, я пытался отговорить его от этого.
Подниматься на этажи, как прежде, давать уроки, он выдержал бы и двух недель и убил бы себя. Мне удалось уговорить его. Мне нужно было найти место пребывания; покинуть госпиталь было нелегко, бензин был рационирован, и карточки на бензин были выгоднее, чем на горючее. Наконец, я нашел пару испанских товарищей, Франсиско Ботея и его подругу Пакиту, которые согласились принять нашего друга. У них был маленький ребенок, не считая двух других детей, но павильон находился в Ля-Трей, на воздухе и солнце. Один врач, друг Волина, перевез его к ним, и там он оставался некоторое время. Потом его сын Лео привез его в Париж. Волина вдоль и поперек обследовал приглашенный им друг-врач. Рентгеновские снимки позволяли заключить: туберкулез легких, организм полностью истощен. Он уехал в Лаеннек. 18 сентября 1945 г. он умер.
Приложение
ЛИСТОВКА АНАРХИСТОВ
Смерть скотам!
Пролетарий! Уже три года по всему Земному шару, с Запада до Востока и с Юга до Севера, ты несешь на себе тяготы битвы, развязанной хозяевами самой разной окраски.Тысячи пролетариев всех стран околевают, пока финансисты, политики и военные, эти скотские пасти, поздравляют друг друга, рассуждают, делят прибыли и распределяют между собой льготы и привилегии.
Вспомни, боец "последней" войны: вернувшись с нее в 1918 году, еще забрызганный кровью позорной бойни, перед лицом 10 миллионов трупов, 20 миллионов раненых, 10 миллионов инвалидов, 3 миллионов пропавших без вести, миллионов вдов и сирот, ты говорил и клялся: НИКОГДА БОЛЬШЕ! Скоты в галунах снова наложили на тебя лапу. Рабочий человек больше уже не человек, он - призывник. ДО КАКИХ ПОР? До тех пор, пока пролетарии всего мира не поймут, что у них есть ТОЛЬКО ОДИН ВРАГ - ИХ НАЧАЛЬНИКИ. До тех пор, пока пролетарии всего мира не побратаются, не соединятся и стремительной атакой - последней, - еще вооруженные штыками, мокрыми от крови их братьев, вонзят их в задницы всех военных и правительственных лицедеев. Пролетарий, в 1919 и 1936 годах ты кричал: СМЕРТЬ СКОТАМ! В 1943 не кричи больше, ДЕЙСТВУЙ.
Прикончи их ВСЕХ, какие бы погремушки они на себя ни нацепили: свастику, красную звезду, орден Подвязки, лотарингский крест или галльский топор.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА! ДА ЗДРАВСТВУЕТ МИР! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!
Интернациональная революционно-синдикалистская федерация
Опубликовано: Itineraire. 1995. No.13. P.78.
Перевод: В.В.Дамье
Добавить комментарий