Интервью с Мариной Потаповой, сценаристом фильма «Пыль»
- Расскажи историю появления на свет «Пыли». Ты можешь сказать, о чем этот фильм, или пусть зрители сами решают?
- Я думаю, пусть сами решают. Об этом невыносимо много говорилось, можно почитать статьи умных журналистов в Интернете и отзывы в ЖЖ.
- Неоплачиваемые актеры, использование квартир друзей, помещений общественных организаций и других бесплатных или дешевых возможностей – в общем, фильм снят исключительно по принципу “Do it yourself”. Имело это для вас какое-то принципиальное значение или просто не было денег?
- В первую очередь, конечно же, у нас выбора просто не было. То есть, если бы нам кто-то очень хороший, вроде доброй волшебницы, дал денег на этот фильм, мы бы заплатили актерам хоть сколько, просто отблагодарить, удержать, чтобы они не разбегались, и съемки шли быстрее и эффективнее. Мы бы сами, может, делали все быстрее, не отвлекаясь на зарабатывание денег на жизнь и так далее. Может быть. Но волшебница не появилась. Для нас принципиальным является, в первую очередь, возможность быть свободными. Делая все сам, ты можешь быть свободным как от ответственности перед тем, кто помогает, платит, так и от коннотаций. Ты это ты, а не организация, которая тебя проплачивает, какая бы она хорошая не была. Но, с другой стороны, может ведь получиться и так, что ты, стремясь к финансовой независимости, сам ограничишь свою свободу. Потому что кино – это очень ресурсоемкая деятельность, дорогое удовольствие. И делать все фильмы абсолютно на честном слове всю жизнь – скорее всего, просто невозможно. Когда-то ты уже больше не сможешь ограничиваться DIY-уровнем, нужно будет создавать студию, искать-таки финансирование, пытаться сводить концы с концами, работать хотя бы на маленьких бюджетах, пытаясь их окупать. Нужно создавать независимое кино, как явление, как нишу, с соответствующей инфраструктурой, хотя в любом случае стоит начинать с DIY.
- Ты говорила, что все актеры играли самих себя, что они такие в жизни, а для съемок вы им просто задавали определенные ситуации. Но снятый материал потом вкладывался в такой контекст, что многие персонажи выглядели смешными. Не обижались ли актеры на вас, были ли довольны результатом? В какой мере это ваше совместное творчество, а в какой они реализовывали идеи вашей группы?
- Ну, начнем с того, что никто до съемок не читал сценарий, и никто не был настоящим актером. Просто многие принимали участие в съемках, помогали. В итоге все остались довольны результатом. Поскольку мы предполагали, кого мы можем задействовать, в сценарии я, например, ориентировалась на особенности их поведения и речи. Но при этом это были не они, не сами эти люди, и они не играли себя, они, скорее, должны были попытаться быть собой в рамках роли. Им говорилось, что примерно происходит и что они должны делать. Но знали о ситуации они не больше, чем их персонажи – иначе им пришлось бы играть, а они не актеры. То есть люди не должны были догадываться о комизме ситуаций. Иногда им нужно было быть очень серьезными, как были серьезны бабушка или правозащитник.
- Как вы оказались отобраны на Московский международный фестиваль? Как ты относишься к тому, что фильм вдруг стал достаточно известным, вы ведь на это не рассчитывали?
- Мы внутренне не были готовы к тому, что происходило, абсолютно. Мы не стали даже к этому относиться никак – в период, пока шел фестиваль – это было как работа. Мы должны были представлять себя и фильм. Это было тяжело и не очень приятно. Но мы понимали, что ситуацию можно и нужно использовать, и мы пытались работать. Кстати, мы все интервью давали в майках «NO G8».
- Для меня «Мы ждем перемен» звучало в фильме каким-то диссонансом. Ничего в фильме не говорит о том, что перемены возможны. Все сидят на своих местах, выполняют поставленные задачи, решают личные проблемы. Все - без тени сомнения. Одного главного героя обуяла идея-фикс, да и то - глупая и смешная. И вдруг – «Мы ждем перемен»?
- А это потому, что для тебя перемены и революция – это что-то весьма конкретное. Ты все-таки уже профессиональный революционер. А у нас демонстрируется любительщина, абсолютно самодеятельные метания. Но мне кажется, что анархия - это как раз когда «перемен требуют сердца». Когда все равно, как ни крути, а не управляемый ни кем организм начинает необратимо ломиться куда-то к переменам.
И эта песня, перестроечная, воспринималась в конце 80-х иначе - ее связывали с переменами, происходящими в стране, с изменением режима. Ломались структуры. Всех колбасило от желания перемен. Собственно, то время для всех было тоже чудом. Начиналась новая жизнь, и все ждали чудес. Но только одно чудо имеет значение… То есть, это происходит не только с героем. Все хотят перемен. В этом какая-то голая физика или я даже не знаю что. Голое устремление, механизм. И там, в песне, все это есть. «Сигареты в руках. Чай на столе – это схема проста. И больше нет ничего. Все находится в нас… » Все жестко. Все физиологично. Какими бы идеями все не обрастало, какими бы сущностями. И это даже не должно высказываться. Не зря это поется жестами. Жесты – это не слова. Жесты это вообще какая-то другая стадия языка.
- И еще несколько вопросов про кино вообще. Должно ли кино быть социальным и революционным?
- Кино, как и вообще искусство, ничего никому не должно. Говорить, что кино должно быть социальным и революционным или же, наоборот, патриотическим, аполитичным и т.д. – это почти как требовать, чтобы все дети рождались светловолосыми арийцами. Произведение, как и ребенок, должно быть живым, настоящим, оно должно быть зачато в любви, выношено в терпении, рождено с приложением усилий. Что и как автор сделает, что он захочет сказать и показать – это исключительно его личное дело. Если в нем есть революционность, и получится выразить ее в фильме, если его волнуют социальные проблемы – его кино может оказаться и социальным, и революционным. Плохо, если то, какой должен быть фильм, идет откуда-то снаружи, а не изнутри.
- Может ли режиссер, сценарист ставить перед собой цель заставить зрителя усвоить определенную идею? Или тогда это будет плохое кино?
- Опять же, странный вопрос. В нем предполагается, что кто-то кого-то может вот так вот просто заставить, зомбировать, внушить определенную идею. Ни с того, ни с сего ничего никому внушить нельзя, но, так же как в разговоре, можно рассказать историю определенным образом, можно привести такие примеры, что убедишь собеседника. И в кино, поскольку оно эмоционально воздействует, зритель может пережить ситуацию, показанную в фильме, и у него сформируется отношение к той или иной проблеме. И этим, безусловно, можно так или иначе управлять. Можно показать хорошего и плохого героя, хороший будет коммунистом и будет страдать от рук фашистов – и ему будут сочувствовать, или наоборот, будет фашистом, страдающим от рук коммунистов. Это примитивные вещи. В национальном кино-хите «Брат» многие, наверное, помнят момент, когда good guy, в исполнении Сергея Бодрова, ставит на место распоясавшегося кавказца. Кавказец унижает контролершу трамвая и, когда Бодров наставляет на него пистолет, говорит: «Ты что, брат!». И брат отвечает: «Не брат ты мне, гнида черножопая». Безусловно, подобные киноэкзерсисы не могут не способствовать усилению ксенофобии в массах. Но вряд ли режиссер Балабанов специально занимался разжиганием межнациональной розни и внушал идеи массам. Скорее, сам он, будучи «человеком из народа», вложил все свое национальное чувство в этот патриотический фильм, и фильм имел успех. Он, может быть, подкрепил чувства людей, но не внушил им ничего нового. И что можно в данной ситуации поделать? Можно, конечно, пытаться заставить нести автора ответственность за то, что он говорит. Можно подать в суд. Но государство и так постоянно норовит контролировать творческих людей, и если мы будем говорить об этой ответственности, не уподобимся ли мы ему? Тут, скорее, надо уповать на то, что найдутся другие авторы, и быть может, это будет кто-то из нас, кто вложит в свои произведения иное, свое мировоззрение. И именно потому, что ты сам так думаешь и создаешь свою модель, свою интерпретацию тех или иных ситуаций – за счет этого твой фильм будет нести твои идеи. Если ты сможешь быть убедителен и эмоционален – твои идеи будут восприняты в обществе.
- Как сказывается политическая ситуация в России на тех, кто делает кино? Можно ли снимать и показывать что угодно?
- Теоретически, любой человек может приобрести в магазине видеокамеру, собрать друзей и снять фильм, он может его потом даже зарегистрировать, что вот, он произвел фильм. Единственное – для проката нужно прокатное удостоверение. А прокатное удостоверение можно получать только от студии. Но пока еще можно найти, с кем договориться, можно выкрутиться, да и никто никого пока не пытался остановить и запретить. Могут, теоретически, не дать фильму прокатное удостоверение, если в фильме есть что-то, нарушающее законы РФ. Все мы знаем, что при желании можно найти такие вещи. Но пока не так много людей, которые сами пошли и сняли, что им заблагорассудилось, и не столь велико желание государства, кого бы то ни было остановить. Ничего вопиющего вроде бы не происходило в этой области со времен ССCР.
Практически же все сложнее. И если ты захочешь заниматься настоящим большим кино, тебе потребуются деньги. Деньги ты можешь получать частично через Госкино (а в Госкино люди со своими взглядами и представлениями), частично - от инвесторов (которые не стремятся прогореть). Разумеется, ты заранее должен думать о таких вещах, как прокат и продажа на телеканалы – что тоже прибыльно и может помочь вернуть часть потраченных денег (а у каналов есть своя политика). И вот в связи со всем этим, как правило, оказывается, что снимать что угодно ты не можешь. Ты должен сотрудничать со студией, которая несет ответственность за то, что производит и не хочет рисковать. Государство может устраивать специальные акции, конкурсы от Минкультуры на самый патриотичный сценарий, самый патриотичный фильм с национальной идеей – для таких проектов предусмотрено неслабое финансирование.
Сейчас делаются попытки создавать независимые студии и, возможно, что-то еще получится.
Спрашивал Востроухов
Пыль
Россия/2005/107 мин.
Фильм снят участниками экспериментального творческого объединения «СВОИ 2000».
Режиссер «Пыли» Сергей Лобан снял свой предыдущий фильм «Случай с пацаном» по сценарию коллектива газеты «Навинки». В «Случае с пацаном» поднималась тема подконтрольности белорусской оппозиции президенту, неспособность и нежелание молодежи влиять на политическую ситуацию в стране.
На этот раз авторы пошли дальше. Это кино про то, как маленький человек жил с бабушкой и работал на заводе по сбору пластмассовых пистолетов. Но однажды в его жизнь вломилось чудо, и он сломался, а точнее, узнал, что все вокруг и он сам - пыль от большого взрыва, о котором написано в школьном учебнике физики. Пыль, остающаяся на месте ежедневного принесения себя в жертву. Пыль, в которую отчужденное прошлое и украденное будущее перемалывают твою жалкое настоящее.
