Многие задаются вопросом, почему в настоящее время все крестьянские повстанческие движения опираются исключительно на маоистскую идеологию, при том, что в прошлом оно часто было анархическим. Почему нет новой махновщины, почему вместо сапатистов Сапаты появляются сапатисты Маркоса, почему крестьянские войны организованные и руководимые маоистами есть, а крестьянских войн, организованных анархистами нет? Ссылаться на то, что современным анархистам интереснее заниматься защитой животных и секс-меньшинств, значит просто уходить от ответа. Ибо сразу возникает новый вопрос, а почему среди современных анархистов нет таких, которым были бы интереснее крестьянские войны? Или даже лучше сформулировать вопрос так: почему среди тех, кого волнуют проблемы крестьянской общины и кто готов организовывать крестьянские войны, сегодня нет таких, кто был бы анархистом? Именно с этой стороны надо начинать распутывать клубок. И тогда он начнет распутываться.
Традиции разных формаций
Вульгарный марксизм сводит историю человечества к «пятичленке»: первобытнообщинный строй (первобытный коммунизм), рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм. На самом же деле историческая формационная картина сложнее, что прекрасно понимал и сам Маркс. Мы здесь не будем разбирать все ошибки «пятичленки», упомянем лишь об одной из них – забвении азиатского деспотизма. Что для нас особенно важно, так это то, что данная формация не предшествовала феодализму, а фактически заменяла его в ряде регионов. Правильнее даже сказать, что феода-лизм заменял азиатский деспотизм в ряде регионов (ибо он был распространен на значительно меньшей территории), или даже, что классический, описанный Марксом феодализм (на его начальной стадии) был частным случаем азиатской деспотии, однако его частные отличия приводили к принципиально другому течению истории, нежели в азиатско-деспотическом обществе. Например, только из феодализма мог развиться капитализм. Тех, кому интересно, почему дело обстояло именно так, и вообще тех, кто хочет лучше понять историю классового общества, мы отсылаем к работе «Зарисовки классовых формаций» (http://revsoc.org/archives/2222), нас же в данном случае интересует одно различие между феодализмом и азиатским деспотизмом, отличие, которое, как мы увидим дальше, и стало, возможно, причиной монополии маоистов на современное крестьянское движение.
«При азиатском деспотизме все общество разделено на работников и специалистов-управленцев. Работниками являются прежде всего крестьяне или рабы... Управляют в азиат-ско-деспотическом обществе чиновники, знающие, где копать каналы, когда орошать землю, как подсчитать урожай, как отразить нападение врага. Над ними стоит монарх – верховный арбитр, следящий за тем, чтобы чиновники не зря ели хлеб, собранный крестьянами.
Классический феодализм отличается тем, что в нем специалисты представлены исключительно воинами (рыцари, самураи) да еще духовенством. Здесь надо сразу указать разни-цу между феодальным духовенством и, допустим, древнеегипетским жречеством. Древнеегипетские жрецы были по сути дела учеными, определявшими места и сроки мелиоративных работ, без них хозяйство страны просто бы остановилось. В феодальном же обществе служи-тели культа – только служители культа, укрепляющие существующий строй с помощью своих проповедей. Все остальные представители феодальной верхушки, как уже говорилось, воины. Нередко и представители духовенства в феодальном обществе оказываются по совместительству и воинами (епископы средневековья). Специалисты-управленцы «мирного профиля» в таком обществе практически отсутствуют (в какой-то степени на эту роль в Европе претендовало духовенство, однако, учитывая засилие схоластики, «знания» попов никакой особой роли в хозяйстве не играли)…
Как в обычном азиатско-деспотическом, так и в феодальном обществе поколение за поколением монархам надоедает одергивать чиновников (или князей и графов), а те в свою оче-редь, набирая силы, и вовсе начинают плевать на монарха и вместо того, чтобы заботиться о процветании страны, заботятся об укреплении собственной власти, превращаются в само-стоятельных царьков, даром сосущих кровь из своих подданных. Когда данное загнивание в ази-атском обществе достигает таких масштабов, что жить работникам (а порой и мелким чиновникам) становится невмоготу, дело доходит до восстания. Повстанцы истребляют за-рвавшихся управленцев, а заодно и никчемного монарха, сажают на трон своего ставленника (обычно бывшего мелкого чиновника), тот набирает новых чиновников, а те начинают честно выполнять все свои прямые обязанности, пока через несколько столетий власть вновь не развратит правящий класс, после чего потребуется новое восстание.
«Крестьянские войны» были так же необходимы «загнившему» азиатско-деспотическому обществу для его оздоровления, как повышение температуры необходимо для выздоровления простудившегося человеческого организма. Это понимали и сами чиновники. Китайские философы, например, утверждали, что небо, дающее власть императору, может эту власть и отнять, буде император окажется некомпетентен, причем «крестьянская война» считалась одним из способов такого отъема. Критерием соответствия стремления крестьян воле неба был, естественно, успех. Побежденных повстанцев надлежало посадить на кол, победивших – на трон» (http://revsoc.org/archives/2224).
Теоретически то же самое в подобной ситуации должно происходить и в феодальном обществе. Но на практике все подобные попытки (которых было весьма много) проваливались по одной простой причине – правящий класс в феодальном обществе был представлен почти исключительно воинами. Можно ли представить себе что-либо более безнадежное, чем бунт мирных крестьян, никогда не державших в руках оружия, против профессиональной армии?
«Разумеется, воины были и в правящем классе азиатско-деспотического общества. Но там они составляли лишь часть этого класса, то есть в процентном отношении к повстанцам их было меньше. По этой причине, в азиатских армиях большую роль, чем в классических феодальных играло крестьянское ополчение. Поэтому здесь повстанцы имели реальные шансы на победу» (http://revsoc.org/archives/2224).
Однако, не все было так печально в феодальном обществе. Во-первых, «наряду с класси-ческим вариантом феодализма существовал и… вариант, названный «северным феодализмом», ибо в средние века он имел место на севере Европы: в Англии, ранней Скандинавии (позднее в Швеции и Норвегии), домонгольской (а частично и в монгольской) Руси. В этих странах крестьянская община не передоверяла свою защиту феодалам, основой армии здесь было крестьянское ополчение (именно английские крестьяне-лучники громили французских рыцарей в Столетней войне), феодалы там играли роль высшего командного состава и спецвойск. Понятно, что в случае серьезного конфликта между армией с одной стороны и генералитетом и спецназом с другой, последние, хоть и нанесут армии огромный урон, однако в конце концов будут разгромлены, и возможно, просто перебиты. Поэтому крестьянам северофеодальных стран не только удавалось порой победить в своих восстаниях, но часто даже не надо было и поднимать восстаний – уже сама угроза таких восстаний, сама их возможность действовала на феодалов отрезвляюще. Поэтому страны северного феодализма почти не знали рабства и крепостного права (рабы (холопы) и зависимые крестьяне были и в Швеции, и в Англии, и в Киевской Руси, однако во всех этих странах их было крайне мало), и феодальная эксплуатация была здесь на порядок слабее, чем в странах классического феодализма» (http://revsoc.org/archives/2224). А во-вторых, «даже в классическом феодальном обществе рано или поздно формируется слой работников-воинов, которые с одной стороны не нуждаются в феодалах (или нуждаются в них исключительно как в высшем командном составе), а с другой могут, если нужно, дать отпор притязаниям «благородных» эксплуататоров. В античном мире таким слоем стали крестьяне полисов, в классической феодальной Европе – прежде всего жители городов, в Швейцарии – крестьяне, в Речи Посполитой и Московии – казаки» (http://revsoc.org/archives/2224).
В азиатско-деспотическом обществе, такого класса нет и быть не может. Не случайно Петр I, вопреки утверждению Пушкина, боровшийся не «против варварства» (то есть против «азиатчины»), а наоборот, за превращение России в страну азиатского деспотизма, прорубивший окно в Европу, по выражению другого поэта, «затем лишь, чтоб ж…пу туда показать» (подробней о харак-тере доиндустриальной России здесь: http://revsoc.org/archives/2227, http://revsoc.org/archives/3711), этот самый Петр ненавидел стрельцов и казаков и беспощадно их истреблял (истребить казаков ему не удалось, однако такие «подвиги», как разгром Сечи (после чего запорожцы одиннадцать лет укрывались в Турции) или поголовное истребление всех жителей Батурина, без различия пола и возраста, он совершить успел).
Классовое различие между этими двумя формациями обусловили различие традиций. Анг-личане помнили Робина Гуда, немцы – Вильгельма Телля, украинцы и великороссы – Максима Кривоноса, Семена Палия, Степана Разина. Впрочем, дело даже не в именах. В Западной Европе сохранилась память о городских коммунах, в Украине и России, о Запорожской Сечи и вольном Доне. Ничего подобного не было и нет в памяти жителей тех стран и регионов, где господствовал азиатский деспотизм. Между тем, в настоящее время крестьянские войны ведутся именно в этих регионах. Этому, казалось бы, противоречит тот факт, что Мексика породила и Сапату, и Маркоса. Но Латинская Америка, как и Россия – регион со смешанной традицией. При этом, если у любого из восточнославянских народов присутствовали обе традиции, то в Латинской Америке традиция азиатского деспотизма восходит к доколумбовой эпохе, к индейским государствам (империя инков была даже более классической страной азиатского деспотизма, чем страны Азии), а традиции фео-дального общества, вернее, традиции городских коммун, традиции свободы принесены из Европы. Отсюда и корреляция между традицией и этносом – в Перу, или Боливии доминирует традиция деспотизма, в Аргентине – традиция свободы (не случайно аргентинские гаучо во многом напоминали ранних казаков). В Мексике, по-видимому, были сильны обе эти традиции, но современные «сапатисты» опираются на индейские общины, а не на испанские.
Важность проблемы
Если бы автор этих строк был вульгарным марксистом, он бы предложил просто махнуть рукой на «отсталое» село, которому все равно надлежит умереть. Однако на самом деле путь к коммунизму идет вовсе не через превращение всего мира в капиталистические районы. Последнее просто невозможно в силу того, что капитализм не может существовать, не расширяясь постоянно в ширь. Ему нужно постоянно разрушать докапиталистическое хозяйство, это дает ему необходимые ресурсы, а для того, чтобы что-то разрушать, нужно, чтобы это что-то существовало. Уже сейчас капитализм сталкивается с нехваткой доиндустриального сектора, оказываясь в положении «козы на острове» (козы, попадая на остров, вскоре съедают на нем всю растительность, после чего умирают с голоду). Коммунистическая революция вырастает не из одного только восстания пролетариата, а из сочетания пролетарской и общинной революций (http://mpst.anho.org/teoriya/proletari
Некоторые прогнозы
Как уже упоминалось выше, капитализм вырастал именно из феодализма, в странах азиат-ской деспотии он появлялся, либо когда они становились колониями и их хозяйство разрушалось, вытесняясь хозяйством метрополий, либо когда под угрозой превращения страны в колонию, пра-вящие слои вводили его сверху*. Именно поэтому в современных постфеодальных странах сельская община уже как правило разрушена, тогда как в тех странах, где господствовала азиатская деспотия, общины продержались гораздо дольше и во многих из них сохранились до сего дня. Ли-бертарные (вольные) герильи ХХ века, проходили в странах со смешанным типом развития, поэтому там с одной стороны в то время еще существовала и была достаточно сильна община, а с другой были и традиции средневекового самоуправления (причем, в восточной Украине эта традиция была связана именно с селом, что способствовало возникновению такого явления как махновщина). Кстати, и в Испании в 1936, хотя и не было герильи, но были коммуны Арагона, возникшие, именно благодаря сохранению общинных традиций (Испания развивалась по феодальному пути, но по ряду причин развитие капитализма в ней было замедленно, что и обусловило сохранение доиндустриальных нравов). История дала революционной волне начала ХХ века уникальный шанс, и весьма прискорбно, что его не удалось использовать.
В настоящее время почти не осталось доиндустриальных или хотя бы малоиндустриализи-рованнах районов с феодальной традицией. К тому же в значительной части таких районов (например, на Северном Кавказе**) вольным тенденциям противостоит исламизм. И тем не менее, они есть (в той же Латинской Америке, в качестве примера можно привести Бразилию). Существуют еще такие районы, где капитализм был привнесен прямо в доклассовое или раннеклассовое общество. В таких районах могли сохраниться вольные традиции доклассовой общины. Возможно, таких районов не так уж мало в Индии и вообще в Индокитае, если это так, то можно надеяться на про-никновение туда анархизма или создание чего-то похожего на базе «левого маоизма». Однако, этот вопрос требует более тщательного изучения.
В любом случае, единственное, что можно посоветовать идейным анархистам, это «готовиться к худшему и надеяться на лучшее». Кстати говоря, в случае одновременной победы анархизма в городах и маоизма в селе (что в условиях мирового революционного подъема вполне реально), между анархическими и маоистскими районами может возникнуть взаимодействие просто в силу того, что они не смогут обойтись друг без друга по причинам экономическим. Если либераль-ные страны объявят им бойкот, то анархистам и маоистам, возможно, придется на какое-то время смириться друг с другом и пойти на мирное сосуществование, тем более, что маоисты (в отличие от либералов) вполне могут пойти не только на рыночный но и на прямой обмен, правда, как на временную меру. Однако, учитывая, что «нет ничего более постоянного, чем временное», а также, то, что азиатский деспотизм не очень жаловал рынок (Империя Инков, где этот строй был развит наиболее полно, вообще умудрилась существовать на полном распределении – случай просто уникальный в истории классового общества), учитывая все это, можно даже допустить возможность некого длительного симбиоза между анархистским городом и «неоазиатским» селом. Если при этом либеральный капитализм будет добит относительно быстро, то в дальнейшем взаимоотношения между вольным городом и деспотичным селом могут стать основной тенденцией истории. К чему она приведет сказать трудно. Периодические конфликты могут привести к постепенному выделению в городских районах людей более склонных к участию в силовых действиях и в конечном итоге к превращению их в некое особое сословие или класс со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мирное сосуществование, симбиоз может привести к излишней терпимости горожан к деспотизму в селе. С другой стороны, в любом классовом обществе неизбежно возникают какие-то противоречия. С третьей – сельские чиновники могут попытаться снять их за счет перенесения недовольства масс на внешнего врага. То есть на горожан, а это означает конфликт, о том, к чему могут привести частые конфликты, мы только что выяснили. Словом, если сельская герилья останется авторитарной, это даже при самом благоприятном развитии событий, при самом удачном развитии революции все равно создаст сторонникам бесклассового общества многочисленные сложности. Будем, впрочем, надеяться, что даже в этом случае все эти проблемы будут-таки решены.
Источник: http://wwp666.livejournal.com/60557.html
*Справедливости ради надо сказать, что капитализм нигде не мог утвердиться без поддержки государства, однако, чем позже страна вставала на путь капитализма (и чем большую конкуренцию с уже вставшими странами ей, следовательно, предстояло выдержать), тем больше и чаще государству приходилось брать на себя основную роль в экономике.
** Феодализм на Северном Кавказе, кстати говоря, существовал в разновидности «северного феодализма».
