Ситуация на Северном Кавказе и либертарная реакция
Эта статья была публикована в Автономе номер 30 декабря 2008-го года, в данной версии исправлены некоторые опечатки. Весь номер доступен в формате pdf тут
Полный провал попыток противодействовать Второй чеченской войне – несомненно, самое горькое поражение российского анархического движения в течение десятилетия. Чувство полного бессилия перед брутальной реальностью чеченской мясорубки давило так сильно на воображение антиавторитариев, что движение немного поднялось лишь когда интенсивность войны постепенно утихла.
Можно считать, что вторая чеченская война, начавшаяся 26 августа 1999 года, когда вооружённые силы РФ бомбили Грозный и другие части Ичкерии, завершилась 31 октября 2007 года, когда просепаратистские интернет-СМИ заявили о роспуске Доку Умаровым Ичкерии, и о замене её Кавказским эмиратом. Естественно, война до сих пор продолжается, и диверсионные нападения случаются еженедельно, но целью повстанцев уже является не национальная независимость Ичкерии, а создание теократического государства, которое объединит весь Северный Кавказ. Чеченское националистическое сопротивление оказалось маргинализованным и уже фактически не имеет влияния. Война, естественно, продолжается, но она скорее продолжение общей северокавказской войны, которая началась вторжением исламистских боевиков в Дагестан 7 августа 1999 года, или даже до этого в форме диверсионных действий исламистов, таких как нападение Хаттаба на 136-й мотострелковый батальон в Буйнакске 22 декабря 1997 года. Исламисты никогда не намеревались мириться с достижениями Хасавюртовских соглашений 1996 года. Исламизм – антинационалистическая идеология и создание государства по национальному признаку не может являться целью исламистов.
То есть в октябре 2007 года закончилась одна эпоха и началась новая, и можно подвести итоги анархических успехов, или, точнее, их отсутствия в борьбе против империалистической войны на Северном Кавказе в течение последних 8 лет.
.jpg)
Либертарный взгляд на исламизм
Если для либералов победа исламистов над националистами внутри чеченского сопротивления является причиной скорби, то анархисты, скорее всего, рассматривают сражение между этими силами как нейтральные наблюдатели. Анархисты не стремятся выбрать «наименьшее зло» между авторитарными мировоззрениями. Анархический коммунизм никогда не требует «необходимых предпосылок», и если его реализация и не возможна за ночь, то, по крайней мере, замена каких-либо государственный систем другими его никак не приближает. Это, конечно, не означает, что анархисты выступают за Status Quo, – просто всегда существует альтернативный, децентрализованный, неиерархический сценарий развития общественных конфликтов. Исламистские понятия о сексуальной свободе и положении женщин кажутся крайне примитивными, однако следует заметить, что исламизм также имеет ряд преимуществ по сравнению с другим авторитарными движениям против современного мира. Исламизм отрицает любые идеи о превосходстве одних «наций» или «рас» над другими, также он предлагает некоторые ограничения капитализма, например, запрет ростовщичества. Он подчёркивает необходимость социальной ответственности, правда, не критикует капитализм как таковой. В Ливане и в Палестине исламисты завоевали доверие угнетённых благодаря социальным программам и принципиальности в борьбе против коррупции. В Чечне определённое влияние играла внешняя поддержка исламистов, но, скорее всего, решающий фактор в победе исламистов внутри сопротивления – общность интересов исламистов всего Северного Кавказа, которая обеспечила возможность создания более широкого движения поверх национальных границ. Также в условиях общего разложения развитого общества ислам как более архаическая институция обеспечивает основы общественного устройства, как это случилось в Афганистане в 1990-х годах и в современной Сомали.
На данный момент похвала исламистов и даже принятие ислама – модное явление среди западных (и не только) леваков, и существуют также современные попытки синтеза ислама с анархизмом, но к ним следует относиться скептически. Ислам – конечно, не равно исламизм, первый – древняя религия, которая предполагает большую совокупность толкований, второй – это современная идеология, с толкованием которой все гораздо однозначнее. Но ислам – это все-таки единственная великая мировая религия, созданная политическим деятелем – такое происхождение обеспечило исламу относительную современность по отношении к другим религиям, то есть он намного лучше подходит для управления государством, чем другие мировые религии. Если создание антиавторитарного ислама когда-нибудь удастся вопреки современному исламизму, нет сомнений, что религиозные толкования первого будут сильно отличаться от учения второго.
Но также анархистам никогда не следует опускаться до уровня демонизации исламизма. Исламизм не является более или менее опасным, более или менее жестоким, чем какие-либо еще авторитарные идеологии. Крайне нелепо заявление «исламизм – это фашизм», которое можно слышать с самых разных сторон – от власти до некоторых анархистов. Естественно, современный исламизм не развивался в вакууме, на него влияли и фашизм, и социализм, и другие западные идеологии – но все-таки он является не подкатегорией одной из них, а самостоятельным явлением, которое позволяет иметь большую совокупность возможных вариантов общественного устройства, от абсолютного монархии Саудовской Аравии до республиканско-теократического Ирана.
Исламизм не равно ваххабизм. Главное вдохновение всех исламистов – это Иран, где вообще следуют шиитскому варианту ислама. То есть, исламизм – по сути, современная идеология (или даже совокупность идеологий), нечетко связанная с какими-либо древними направлениями религии. Ваххабистское движение, которое возникло в Саудовской Аравии в XVIII веке, несомненно, является одним из источников современного исламизма, но не менее важным является, например, создание «Братства мусульман» в Египте в 1928 году, и учение его главного идеолога Саида Кутба (Sayyid Qutb).
Несомненно, мы будем еще неоднократно соревноваться с исламистами на одном поле, поскольку во многих регионах бывшего Советского Союза они являются единственной силой, которая способна бросить вызов предельно коррумпированным чиновникам. В данной ситуации было бы крайне ошибочно представить исламистов в качестве большего зла, чем власти – причины поддержки исламистов совершенно понятны. Также крайне ошибочна идея о любом тактическом союзе с исламистами – несмотря на поверхностную критику капитализма, современный исламизм – это даже не феодальное, а вполне буржуйское движение, только с теократической окраской. Нам не станет лучше, если сверхкоррумпированных наследников советской номенклатуры в Средней Азии или на Северном Кавказе заменят исламисты – история последних 5000 лет доказала, что никакая религия не может спасти человека от моральной деградации, которая является неизбежным следствием властных полномочий одних над другими.
.jpg)
Кто победил во вторую чеченскую?
Я сознательно не называю исламистов Северного Кавказа ваххабитами, поскольку это было бы упрощением – тот же Доку Умаров считает себя последователем традиционной в Чечне суфийской формы ислама. Однако именно ваххабитская секция тоже играла большую роль в конфликте, а именно в том, как раскололось чеченское общество во время второй войны.
В успехе федералов, безусловно, играла большую роль личность Ахмада Кадырова. После того, как против него совершили множество покушений в Чечне, начиная с октября 1998 года, не было сомнения о том, что влияние ваххабитов в Чечне несовместимо с его выживанием. Таким образом, федералы получили очень ценного союзника, когда Масхадов и «полусекулярная» власть всегда избегали решительных мер против исламистов. После начала войны Масхадов и националистское сопротивление уже не смогли отказаться от открытого сотрудничества с исламистами, но дружба оказалась намного более выгодна последним. Положение между двух огней было крайне невыгодным для националистического сопротивления, и, фактически, они потеряли свое влияние уже задолго до убийства Масхадова 8 марта 2005 года. Во время борьбы в подполье Масхадов неоднократно осуждал действия Басаева и других деятелей исламистского сопротивления против мирного населения, но реальных шагов для их устранения он, судя по всему, не предпринимал. Вряд ли он был в состоянии это сделать, и также Басаев всегда был удобным пугалом, которое можно было показать всему миру: «Не хотите договариваться со мною – вам придется договариваться с ним».
Старшему Кадырову было гораздо проще договориться о сдаче с полевыми командирами, чем с федералами, поскольку он сам был живым примером и гарантией возможностей, которые переход на сторону федералов обеспечивает каждому. Аллу Алханов был последним представителем антидудаевской оппозиции 1994 года с каким-то значительным постом в Чечне, после его упразднения все руководящие посты в республике оказались плотно заняты бывшими боевиками. Теперь Кадыров младший смог приступить к следующему этапу завоевания гегемонии, к упразднению влияния всех федеральных силовых структур в Чечне – безнаказанная и наглая казнь бывшего командира отряда «горцев» Мовдави Байсарова в центре Москвы в 2006 году и снятие Сулима Ямадаева с должности командира спецбатальона минобороны «Восток» в апреле 2008 доказывают, что он это может себе позволить. Поскольку окружению Кадырова позволяются также рейдерские захваты предприятий, контролируемые чеченскими бизнесменами вне Чечни, отношения федеральной власти с Кадыровым младшим не укладываются ни в какие правовые нормы XXI века, а развиваются по феодальному сценарию
«царь – князь». «Князю», то есть Кадырову младшему, позволяют творить в Чечне что угодно, начиная с частных пыточных тюрем в своих владениях. Влияние федеральной власти в Чечне, несомненно, слабее, чем даже во время Дудаева, когда там ещё существовала дееспособная оппозиция, и порой Дудаев контролировал одну только столицу республики. Чеченские националисты были вынуждены отказаться от формальной суверенности и самостоятельной внешней политики, но взамен они получили внутри «своей» республики власть, о которой другие правители субъектов российской федерации могут только мечтать, а также щедрые субсидии из казны.
Сегодня Чечня – крайне авторитарная страна, и невозможно оценить уровни реальной поддержки Кадырова. Тот факт, что множество влиятельных полевых командиров все ещё скрывается в республике, показывает, что сопротивление не полностью потеряло свою поддержку. Но нет сомнения в том, что политика Кадырова, несмотря на множество скандалов, получила поддержку значительной части населения. В первую очередь это объясняется улучшением жизни в материальном плане и в плане безопасности по сравнению с обоими периодами независимости (в 1991–1994 и 1996–1999 годах). Но поддержка объясняется также и тем, что Кадырову младшему удалось доказать, что он не просто марионетка, а в определённом смысле продолжает националистический проект. Сейчас Чечня, пожалуй, одна из самых однородных в этническом плане территорий в Европе, и власть (и гражданская, и силовая) в ней полностью в руках бывших сепаратистов-националистов. Все понимают, что когда наступит следующий цикл ослабления централизованного государства в России (что, несомненно, произойдет), уже никакие силы не удержат Чечню под властью Москвы.
Но для анархистов все эти интриги, конечно, второстепенны – захват заложников и соревнования между федералами и сопротивлением, то, кому в итоге удастся больше убить – это просто детали в общей кровавой трагедии: 100 мертвых в Дубровке и 300 мертвых в Беслане – лишь небольшая часть общей картины десятков тысяч убитых и искалеченных. Война – это всегда беспринципное и кровавое дело, и если удаётся договориться о правилах игры, то только при условиях взаимной выгоды. Но в случае со второй чеченской к этому не стремилась ни одна из сторон, и, в итоге, они все несут ответственность за происходящее.
И в общем плане даже второстепенно, что случилось в Буйнакске, Волгодонске, Москве и Рязани 31 августа – 22 сентября 1999. Да, есть много мутного в этих историях, больше всего в событиях в Рязани, и в случае нашей победы (и, скорее всего, только в этом случае) это все будет расследовано. Но пока «альтернативная версия» тоже далеко не до конца разработана, и автор статьи уверен, что события развивались бы по такому же сценарию и при отсутствии данных взрывов – общественное давление даже близко не имело силы остановить Первую чеченскую. Её остановили исключительно боевые успехи сопротивления, то есть в 1999 власть могла бы спокойно разжигать войну и без взрывов.
То есть – кто победил? Несомненно, победили перебежчики-националисты – они не завоевали формальной независимости, но реальное их влияние превосходит власть среднестатистических современных политиков, руки которых связаны международными соглашениями. Несомненно, победили и федеральные силы, и чекистская шайка, которая в течение последних 8 лет поставила под контроль Россию – правда, они были вынуждены отдать всю власть в Чечне бывшим националистам, но зато им теперь гораздо меньше угрожает рост недовольства из-за грузов-200, изготовленных в целях «сохранения целостности страны». Ну и в определённом смысле победили и исламисты – у них, правда, нет возможности реализовать свои политические амбиции в России в течение следующих десятилетий, но, по крайней мере, у них теперь фактическая монополия на партизанское сопротивление в стране. Среди воевавших сторон, пожалуй, единственная, которая потерпела полное поражение, является националистическое сопротивление. А что касается не воевавших, то они только потеряли – сотни тысяч физически и духовно искалеченных людей будут передавать травмы войны своим детям и внукам.
.gif)
(Продолжение в камментах ->)
Комментарии
Уро
Уроки революции в Чечне
Происходящее в Чечне в 1991-1994 годах – очередной пример моральной провальности национал-освободительной идеологии. Власть Дудаева была не в состоянии остановить насилие, грабеж и этническую чистку терских казаков (живших как минимум с XVI века в районах, которые, скорее всего, никогда не были населены вайнахами) и других жителей республики, которые оказались в уязвимом положении при крахе советской системы.
Грубое упрощение характеризовать замену власти в Чечне в 1991 году как переворот или узурпацию власти. На самом деле в Чечне произошла настоящая революция, возможно, самая глубокая из всех тех, которые произошли в бывшем восточном блоке в 1989-1991 годах. Если в Центральной Европе и особенно в СССР перемены были во многом организованы самими представителями номенклатуры или, по крайней мере, оппозиционной интеллигенции, в Чечне представители низших слоев населения были вовлечены в намного большей степени, чем где-либо еще. Если сам Дудаев и его ближайшее окружение были представителями номенклатуры, основным двигателем в революции были самые маргинализированные слои общества – старики-жертвы депортации, сельская и безработная молодежь. Это объясняется спецификой советского строя в Чечне – если на высших постах республики прилично сохранили национальный баланс её жителей, то такого уже не было в средних, технических специальностях, которые в основном были закрыты для чеченцев. То есть, кроме узкой просоветской номенклатуры и интеллигенции, подавляющее большинство чеченцев было занято сельским хозяйством и находилось на нижних ступенях городской экономики из-за высокой рождаемости (которая, несомненно, частично была следствием травмы депортации) и ограниченных возможностей. С середины 1980 годов они также все больше были вовлечены в маргинальные и криминальные слои экономики. Эти люди никогда ничего не получали от советской власти, и у них были все причины ненавидеть всех, кто как-то встроился в систему.
С 1991 года наступил час расплаты, и они охотно использовали все возможности. Из Чечни сбежало не только неэтническoe население, а вообще большинство прежней интеллигенции. Было бы упрощением сказать, что конфликт имел чисто национальный характер – кроме этнического противостояния, также существовали конфликты «пролетариат против интеллигенции и бывших представителей номенклатуры» и «крестьяне против горожан». Но поскольку двигатели революции были лишены советской властью навыков управления современным государством, в Чечне произошёл процесс «демодернизации», более архаические структуры (религия, тейп) заменили современные. Но во взаимодействии с современным
капитализмом эти процессы произошли в коррумпированной форме – например, в древнем горном обществе институт рабства (который, скорее всего, даже неправильно так называть) был, судя по всему, формой социальной защиты для уязвимых людей, находящихся без поддержки семьи и рода.
Но теперь ему помешали быть таковым экономические интересы, и этот институт заменился крайне прибыльной торговлей людьми, которая в 1996-1999 годах достигла такого размаха, что стала главным источником иностранной валюты в республике, и с ней была связана большая часть её тогдашних руководителей. По данным «Новой Газеты», в том числе и Доку Умаров. Естественно, причиной войны 1999 года было не «освобождение рабов», а в первую очередь «сохранение целостности страны». Причиной также не были природные ресурсы республики, поскольку нефти и газа Чечни, скорее всего, никогда не хватит на компенсацию всех расходов войны. Но нельзя игнорировать то, что торговля людьми была одним из факторов, которые направили общественные симпатии в сторону России и против сепаратистов. Сепаратисты традиционно указывают именно на российские спецслужбы в качестве разжигателей внутричеченских конфликтов и поддержки бизнеса торговли людьми, и некоторые улики, доказывающие это, действительно существуют. Но заявления о том, что Басаев – агент ФСБ, невозможно принимать всерьёз, также как и конспирологические теории об 11 сентября, которые полностью отрицают способность самих мусульман создавать мощные движения против империалистических амбиций.
Теория Абдурахмана Авторханова, самого крупного чеченского научного и общественного деятеля в эмиграции, об относительно антиавторитарной исторически сложившейся «военной демократии» чеченцев не оказалась способной направить революцию в антиавторитарное русло – никакие архаические антиавторитарные общественные строи не могут существовать в окружении современного капитализма, нет никаких путей обратно в прошлое. Ну и по большому счету такие попытки не были приняты – вероятнее всего, Дудаев просто пытался быть маленьким Ельциным, или Ельцин – большим Дудаевым. Разгром чеченского парламента Дудаевым в 1992 году был повторен Ельциным чуть более года спустя в Москве. В июне 1993 года Дудаев уже стрелял из танков по мэрии и митингу оппозиции.
Прежде всего, пример чеченской революции является веским аргументом против тех марксистов (в первую очередь левых коммунистов), которые считают, что только материальные условия и классовый состав движения определяют его судьбу, и коммунизм возникает сам собой. Это не так – никакая эмансипация невозможна без охвата анти-авторитарными идеями воображения широких масс. И тут дело не в «отсталости» Чечни – на самом деле, в советской
Чечне промышленность была более развита, чем во многих других республиках – только преимущественно русский промышленный пролетариат оказался в привилегированном положении по отношению к преимущественно сельскому или люмпенизированному чеченскому пролетариату.
Постколониальные процессы, направленные против бывших представителей привилегированных слоев, были намного более жесткими, например, в Алжире и в Занзибаре
60-х годов. Но то, что произошло в Чечне 1991–1994 годах, является напоминанием анархистам о том, что не всякая революция – анархическая, даже тогда, когда она насильственная, не несет (только) этнический характер и двигающей силой ее являются самые низкие слои общества. Кроме второй и третей характеристики необходим еще и охват антиавторитарными идеями значительной части движения – иначе, скорее всего, повторится судьба Чечни – кровавые конф-
ликты между разными фракциями элиты, безнаказанность бандитизма, жертвами которого становятся часто именно этнические меньшинства, хотя и не только они.
Анархическое сопротивление второй чеченской
Наверное, при отсутствии взрывов 1999 года антивоенное движение было бы унылым, но после их совершения антивоенного движения на улицах не было вообще. В итоге прошло 4 месяца после войны перед тем, как антимилитаристы набрались храбрости выйти на улицы, и первыми в Москве выступили анархисты в январе 2000 года (вроде бы до этого уже были жалкие пикеты в некоторых других городах). Скоро появились и другие силы (либералы и троцкисты), и возник вопрос о сотрудничестве – в этом плане в Москве и в Питере события развивались в разных направлениях.
В Питере все антивоенные силы, заинтересованные в уличной деятельности (анархисты, либералы, троцкисты) договорилось о совместном антивоенном пикете, где все присутствовали со своей политической символикой. В Москве либералы не хотели присутствия политической символики на пикете, но из-за характера лозунгов («переговоры с Масхадовым» вместо «никакой войны кроме классовой») еженедельный пикет, по сути, все-таки носил либеральный характер.
Вопрос о политических символах – тонкий, и, на самом деле, во множестве случаев в течение последних лет анархисты видели свою роль в общественных движениях Москвы как защитники автономности протестов от политических партий, и тогда целесообразно настаивать на отсутствии атрибутики вообще, в том числе анархической. Но когда предлагаемые решения проблемы носят уж очень идеологический характер, как это получилось с Кавказом, анархическая символика на акциях помогает подчёркивать различия между решениями, предлагаемыми анархистами, и решениями, предлагаемыми другими политическими силами.
Самостоятельные анархические антивоенные пикеты накрылись уже весной 2000 года, и немногие анархисты стали ходить на еженедельный либеральный пикет. «Автономное Действие» в Москве сделало вывод, что участие в еженедельном пикете, скорее всего, носит только символический характер, малочисленность пикета не соответствует широкому распространению антивоенных позиций в обществе (против разных аспектов политики Путина на Северном Кавказе, согласно общественным опросам, в разные периоды выступали 30-50% населения).
Поэтому московская группа «Автономного Действия» стала искать альтернативные пути противостояния происходящему – в начале сбор гумпомощи и распространение наклеек с адресом антипризывного сайта казанских анархистов, потом (с 2004 года) организация фестиваля «День дезертира». Осенью 2002 года, после захвата заложников на Дубровке боевиками и в отравления их газом, антивоенное движение в Москве поднялось в последний раз, но ненадолго, и последним ударом по «антивоенному единству» стало предоставление платформы на акциях московского антивоенного комитета такому кандидату в президентской гонке 2004 года, как Ирина Хакамада. Антивоенные настроения в российском обществе всегда были распространены намного шире узкого слоя либеральной интеллигенции, которая сочувствует США и неолиберализму, но либеральные участники комитета этого не понимали, и, в итоге, «Автономное Действие» в Москве разорвало сотрудничество с ними уже во второй раз, и на этот раз навсегда.
Мы никогда не были готовы сотрудничать с либеральными партиями, которые участвовали или хотели участвовать в выборах, но мы были готовы сотрудничать с общественными организациями без четко определённой партийной позиции, даже если сами участники этих движении были по взглядам преимущественно либералы. Но, к сожалению, они не увидели ценности в сохранении политической независимости своих общественных организаций.
Фестиваль “День дезертира”
«Автономное Действие» в Москве уже в 2001 году выбрало борьбу против призыва в качестве тактического метода антивоенной борьбы – естественно, мы никогда не поддерживаем профессиональную армию, мы поддерживаем черную гвардию добровольных антибуржуйских ополчений, но вокруг вопроса призыва интересы рабочего класса России и Чечни встречаются как никогда. Лейбл фестиваля «День дезертира», организуемого ежегодно с 2004 года – созна-
тельный эпатаж, естественно, мы далеко не всегда можем поддерживать военнослужащих, которые бегут из частей, вооружённые автоматами и убивая сослуживцев. Но мы можем их понять, и другие, более рациональные формы дезертирства, по большому счету, являются единственной правильной реакцией на империалистические войны.
Мы выбрали такой лейбл, чтобы в самом начале заявить о своей принципиальной позиции, и о неприемлемости реформ вроде «профессиональной армии» или «переговоров с Масхадовым». Только путем заявления подобной принципиальной позиции мы могли развить автономный анархический политический субъект в России, который иначе бы потерялся в общей массе либералов и «леваков» («левизна» которых часто под сомнением).
«День дезертира» стал успешным, первоначальной целью не было создание традиции, но в этом году его организовали уже в пятый раз (на этот раз впервые не в Москве, а в Кирове), также он стал эталоном других межгородских анархических мероприятий, которые вскоре за ним последовали («Черный Петроград», «Либертарный форум», «Гендерный фестиваль» и т.д.). В итоге, эти междугородние анархические мероприятия фактически заменили съезды формальных анархических организаций как главную форму межгородского общения движения. Таким образом, в корне трансформировалось анарходвижение в России. Несомненно, после очередного «Дня дезертира» у людей гораздо больше позитивных настроений, чем после очередного антивоенного пикета, то есть, по крайней мере, в этом плане новую тактику можно считать успешной.
Но, несмотря на то, что первый «День дезертира» был организован в память 60-летия чечено-ингушской депортации, постепенно антивоенная тема ушла на задний план, и в этом году в Кирове поднимали, фактически, исключительно антиармейские вопросы. Интенсивность конфликта уже много лет идет на спад – чем меньше новостей о диверсионных атаках, тем меньше эта тема занимает кругозор анархистов и общества в целом. И, парадоксальным образом, поражение анархистов в антивоенном плане открыло пути новым направлениям деятельности. Поскольку северокавказский вопрос уже не является темой ежедневных новостных выпусков, анархисты могут заниматься более плодотворными темами, чем антивоенная, которая с самого начала была осуждена на поражение. И это потому только, что одно «существенное меньшинство» антивоенно-настроенного населения ничего не значит, если не существует политических структур, которые способны организовать их к сопротивлению.
Поражение кампании против второй чеченской
Но ни у анархистов, ни у других антивоенных сил таких структур нет. Во времена перестройки анархическое движение связало свою судьбу с общим демократическим движением, и совершенно не было готово на скорость и дерзость ельцинского предательства. К чести либералов надо сказать, что самые вменяемые из них также поняли происходящее уже за-
благовременно до начала Первой чеченской, но после долгих лет построения либералами базы поддержки лжедемократическому сегменту номенклатуры, массовка осталась либо там, либо в полной апатии, пытаясь выжить в условиях шоковой терапии начала 90-х. Менять курс было уже поздно, и анархисты, «демократические леваки» и «совестливые либералы» оказались без массовой базы, что уже стало заметно во время Первой чеченской. Тогда, несмотря на антивоенную пропаганду в СМИ олигархов, которые надеялись получить дивиденды от Ельцина, оказывая на него давление путем антивоенной пропаганды, выступленния даже во время Первой чеченской были довольно вялыми. Ну и вообще, в истории фактически не было случаев, когда удавалось остановить империалистские войны одними только усилиями гражданского населения самых империалистских стран, а в случае победы антиимпериалистических движений (например, во Вьетнаме) наибольший вклад всегда делали сами партизаны.
Но в Чечне с самого начала баланс сил был слишком неравным – победа сопротивления в первой войне уже была чудом, которое не имеет аналогов в современной истории, и не удивительно, что не удалось его повторить. И причины поражения во второй войне были установлены уже в 1996 году, когда в Хасавюрте не удалось добиться признания суверенности Ичкерии Россией. То есть, несмотря на чудо-победу на грани возможного в Грозном, в дипломатическом плане сопротивлению удалось добиться только ничейного результата. Это, скорее всего, было понятно и Масхадову, и Басаеву, – но только второй решился на продолжение войны, а первый понял, что ресурсы сопротивления уже полностью исчерпаны, и он, скорее всего, понадеялся, что какое-то чудо развалит Россию, что позволило бы Ичкерии установить не-
зависимость de jure. Но чуда не случилось.
Сейчас из-за успешной «локализации» конфликта (когда его ведут в основном местные армейские и милицейские структуры) жители остальных регионов РФ – лишь небольшая часть от потерь, и еще меньшая среди них доля призывников. Также благодаря укреплению контроля над СМИ, война фактически исчезла с телеэкранов, и для большинства населения уже закончилась совсем. Единственная надежда сопротивления сейчас – какой-то глобальный кризис, который полностью развалит Россию и остановит приток бюджетных дотаций местной элите, но текущий энергетический кризис наоборот усиливает федеральную власть в России.
Но упрямство питерских анархистов (фактически 8 лет непрерывных еженедельных антивоенных пикетов) тоже заслуживает похвалы. Было время, когда в пикетах участвовали меньше, чем 10 человек, и все это казалось совершенно безумным мазохизмом, но в какой-то момент численность начала расти, и в 2004-2007 годах в пикетах регулярно участвовали десятки людей, из которых иногда 90% были анархистами. Питерским анархистам удалось завоевать открытое городское пространство, куда регулярно в течение двух часов любой горожанин смог бы приехать и общаться с анархистами, и покупать анархо-литературу. Это достижение стало возможным только путем упрямства и самопожертвования – неоднократно приходилось защищать пикет, сначала с палками, потом с ножами, и, в итоге, один из старших его участников был вынужден покинуть пределы РФ, когда спецслужбы стали использовать один из случаев самообороны как повод для репрессий против движения в целом.
В итоге самые главные проблемы питерского анархического антивоенного движения были связаны не с его тактикой, а с его позицией, конфликт вокруг которой, в итоге, расколол и полностью уничтожил самую старую на тот момент в бСССР анархо-группу, Питерскую Лигу Анархистов.
Позиция ПЛА всегда была позицией поддержки сопротивления (с неодобрeнием нападения против мирного населения) и объединения всевозможных антипутинских сил, исходя из предположения «сначала свергнем власть, а уж потом между собою разберемся». Московское «Автономное Действие» никогда не одобряло подобного «экуменизма», мы исходим из позиции,
что никто нас не будет поддерживать, если мы не можем предложить достойной альтернативы существующему строю. Если мы когда-нибудь и действовали вместе с другими антивоенными
силами, то это всегда происходило только при условии, что у нас будет возможность четко представить анархическую альтернативу империалистическим войнам – братство пролетариата обоих сторон фронта против их собственных начальников.
Позиция ПЛА частично обоснована, поскольку в 1994 году все-таки именно федеральная власть начала масштабное кровопролитие – внутренний конфликт в Чечне существовал до этого, но Ельцин увеличил его масштабы до совсем иного уровня. Но чтобы убедить людей в наличии альтернативы, нужно им ее представить – ведь человеку, который наблюдает общий фронт со стороны, как правило, кажется, что эти люди сами не знают, чего хотят. Сегодня вся российская оппозиция разваливается, и только анархисты на подъеме – это говорит о том, что мы были правы, когда настаивали на сохранении собственных позиций в отношении чеченской войны. Если бы анархисты стали сливаться с общим фронтом в 2000 году, нас уже давно не было бы вообще.
Поражение – это не конец борьбы
То есть, несмотря на то, что главными виновниками эскалации конфликта были именно российские власти, «Автономное Действие» Москвы никогда не могло поддерживать ни национальные, ни исламистские элементы чеченского сопротивления. Мы всегда предлагали третий вариант – объединение пролетариата обоих сторон конфликта против своих вождей. Но на практике после начала первой войны такой «третий субъект» фактически отсутствовал на месте, люди в Чечне были слишком заняты выживанием, чтобы противостоять своей власти.
В какой-то степени сейчас такой силой является движение против исчезновения людей, в котором в основном участвуют невооружённые женщины (судья по всему, на Кавказе считают, что мужикам не достойно что-либо спрашивать у власти без автомата). Также таким движением, несомненно, являются жители Махачкалы, которые после распада городской инфраструктуры из-за коррумпированности власти прошлой зимой строили баррикады, судья по всему, стихийно. Но, к сожалению, несмотря на то, что такие инициативы уже не первый год наблюдаются на Северном Кавказе, анархическое движение России пока оказалось недостаточно сильным, чтобы создавать с ними достойный союз. Третий пример – движение матерей Беслана, но из-за общей политической ситуации, которая не допускает наказания людей, открывших штурм и стрелявших по детям-заложникам танками, оно постепенно направляется в безопасное для власти антиингушское русло.
И при отсутствии подобной третьей силы позиция поддержки сопротивления, конечно, весьма привлекательна для радикалов, поскольку бородатые мужики с автоматами, несомненно, гораздо более круты, чем бабушки с плакатами о своих похищенных сыновьях. В итоге, некоторые люди
из ПЛА нашли общий язык с антиарабским и антирусским расистом Борисом Стомахиным, который сейчас отбывает срок, в том числе и за «унижение человеческого достоинства группы лиц по признакам национальности», которое он, несомненно, совершал (это, конечно, не означает, что человека следует сажать за одни только высказывания, лично по мне, ему бы хватило умеренного физического воздействия).
Русофобия является если не неизбежным, то, по крайней мере, логическим концом на пути поддержки националистического и исламистского сопротивления, и в последствии пути анархистов разошлись, и антивоенный пикет в Питере унаследовали в основном те, кто в начале отказались от интернационализма, а потом от анархизма вообще. Некоторые питерские товарищи нас критиковали за то, что в Москве мы «недостаточно уделяли внимания антивоенной теме» – но вместо ритуальных протестов мы пытались найти какие-то творческие и новые подходы, очаги влияния – мы не отрицали важности чеченской тематики, но сама актуальность темы ещё не определяет приоритетов. В плане рeзультативности невозможно считать успешным ни «питерский», ни «московский» подходы, но, по крайней мере, в Москве нам удалось установить определённые способы действия, которые позже помогли местному анархическому движению выйти в плане действий на следующий уровень.
Кроме путей АД-Москва и ПЛА, был ещё и третий путь противодействия – анархосиндикалистский московский МежПрофессиональный Союз Трудящихся делал антивоен-
ные наклейки и присутствовал на некоторых антивоенных акциях, но никогда не делал ставку на антивоенные акции как таковые. Они предпочли искать конфликты на рабочих местах и в других областях, которые открыли бы пути развития такому общественному движению, которое смогло бы сделать вызов капитализму и таким последствиям капитализма, как империалистические войны. Тут есть определённый смысл – понятно, что антивоенные акции в том виде, как они проходили, были скорее символическими акциями для очистки совести, чем реальным способом остановить войну. С другой стороны, нет сомнений в том, что в начале 2000-х годов чеченская проблема была самой актуальной в обществе, и АД-Москва решило, что было бы преступлением молчать, несмотря на отсутствие возможностей реально влиять на происходящее. Путем организации акций протеста, мы, по крайней мере, смогли прервать ситуацию полного молчания в обществе, и найти тех немногочисленных людей, которые также были готовы действовать вопреки всем шансам. Легко быть анархистом в революционные времена, но подвиги, которым мы сейчас завидуем, легки, когда у тебя есть ощущение поддержки и одобрения обществом вокруг тебя. Самые настоящие революционеры – это как раз те, кто не падает духом даже в условиях полной изоляции. Мы почти пали духом, но все-таки выдержали это испытание.
Антти Раутиайнен
Добавить комментарий