Эту писательницу уважают многие: причём как фэны science-fiction или фэнтези, так и в так называемых либертарных кругах. Особенно последние почитают её за “Обездоленного” – то ли анархо-коммунистическую, то ли анархо-синдикалистскую утопию (а может, и анти-утопию), за рассказик “За день до революции” (как бы из того же цикла, но про то как каша с анархистским восстанием заварилась), да ещё за пару-тройку вещей (будь то “Слово для мира и леса одно” или “Всегда возвращаясь домой”), где явные симпатии автора (или авторши?) анархизму и пацифизму не заметить нельзя. О том и будет речь — откуда, каким образом и куда идёт эта мысль у Урсулы ле Гуин.
1. Житие-бытие
Биографий было написано не великое множество, но достаточно. Все они, однако, выходили на загнивающем Западе: де Болт, Бакнолл, Спивак, Рейд. Все они, так или иначе, касались работ ле Гуин (кои не ограничивались лишь сочинениями в жанре фантастики), биографические же справки всегда были скупы. Ле Гуин никогда не собиралась становится звездой, нигде особо не светилась, личную жизнь на показ не выставляла, да и жила-то довольно спокойно, без подвигов и скандалов. А уж теперь-то, когда ей 80 — уже не до приключений и драм.
Родилась Урсула 21-го отктября 1929-года в небольшом университетском городишке на Севере Калифорнии, в Беркли. Младший ребёнок и единственная дочь Теодоры и Альфреда Кробер. Папаша был именитым профессором этнологии, что объясняет интерес самой Урсулы к этой науке, да и периодическое появление в её романах фигуры этнолога-исследователя, которому приходится выступать в роли посредника, когда сталкиваются две культуры. Разумеется, отца, известного учёного, посещали разные не менее именитые гости. Этнологи большей частью, конечно, но и другие — например, физик Оппенгеймер. Оный произвёл на Урсулу такое сильное впечатление, что — короче, догадайтесь сами, кто был прототипом физика-вольнодумца Швенка из “Обездоленного”… Приходили и калифорнийские индейцы, на которых специализировался профессор Кробер — из объектов изучения они стали друзьями семьи.
Особенный друг семьи – индеец Иши, о котором мать Урсулы написала книгу, ставшую в последствии довольно известной – “Ishi in two worlds”. Фигура действительно экзотическая и впечатляющая, тем более, если Иши был последним представителем своего племени — изгой в двух мирах(тоже распространнённый типаж у ле Гуин). В пять лет Урсуле пришлось научиться читать и писать. Именно пришлось, т.к. старшему брату было стыдно иметь безграмотную сестру. И, разyмеется — ещё одно влияние — много-много книг. И конечно, фантастика, фэнтези. В 12 лет она безуспешно пытается опубликовать свой первый фантастический рассказ в журнале “Astounding”. С “Дао де цзин” Лао Цзы она тоже познакомилась довольно рано — и это, опять же, довольно значительное влияние в её творчестве, но об этом позже (чего, обычно, почитатели писательницы ле Гуин не знают: дао — частая тема её научных работ). Также среди влияний следует уделить особое внимание учению об архетипах Юнга. Прежде чем начать свою писательскую карьеру, она закончила университет и вышла замуж.
Училась она в Кембридже с 1947-года. Изучала французский и итальянский, литературу эпохи Ренесанса и получила титул бакалавра в 1951-м. Титул мастера получала уже в Нью Йорке. На докторскую она, однако, не сподобилась, т.к. по учёбе уехала во Францию, где и познакомилась с неким Шарлем ле Гуин. И так Урсула, уже ле Гуин, стала сама одной из тех странных взрослых людей, которые сочиняют сказки и мифы.
Писать она начинает с 1961-го года, об успехах в жанре фантастики может рассказать и Википузия с три короба, но фантастика — это, как уже было сказано, лишь одна из граней творчества Урсулы. Она пишет детские книги, публикует сборники стихов, научные тексты и литературные, которые чёткой категоризации не подлежат. К тому же — она пишет рецензии, эссе, учебные материалы для авторов, сценарии для театральных и телепостановок по своим книгам.
Она занимается иногда базисными, “низовыми” политическими проектами: конечно, в 1960-х против атомного оружия и войн, позднее — против войны в Ираке. В 2003-м она участвовала в “Национальном дне поэзии против войны в Ираке”. Бывало, что в особо критические моменты (собственно, когда США вели войну) она поддерживала и президентские кампании тех кандидатов, которые выступали за прекращение войны: в 1968 — она открыто поддерживала Юджина МакКарти, в 2004-м — Джона Керри. Она состоит в Интернациональной Лиге Женщин за Мир и Свободу, Национальной Организации для Женщин, Национальной Лиге Действий за Право на Аборт и постепенно переходит на феминистские позиции.
2. Даосизм и анархистские элементы в даосизме
Дао, а точнее даосизм, как было сказано, является одним из важнейших источников вдохновения для ле Гуин. Она сама считает даосизм если не революционным (т.к. в этом слове есть нечто не по-даосски активистское), то подрывным, и основанием своего пацифистского анархизма.
Дао, как и конфуцианство, часто считается не столько религией, сколько философией. Однако, в древнем Китае, дао играло вполне политическую роль, а большинство экспертов по китайской философии склонны называть людей дао анархистами (что, конечно, спорно). Самым известным документом дао является “Дао де цзин” Лао Цзы, который можно читать и как трактат по политической теории. Нужно преодолеть себя, по крайней мере, властитель страны должен это сделать. Идеалом дао считается естественный порядок, а он может возникнуть лишь, если предоставить всему свершаться своим чередом. Если естественный порядок нарушается, то в людях возникает желание какого-нибудь искусственного авторитета, государственности. Так что, владыка страны должен в определённом смысле стать мудрецом и править согласно принципу нечего-неделания (у вей).
Т.е. хотя дао и рассматривает власть одних эгоистов над другими эгоистами при помощи репрессивного государственного аппарата как нечто, чего следует избегать, для сохранения порядка в стране всё же нужен, пусть и мудрый и ничего не делающий, правитель — некая символическая авторитетная фигура. Так что, в двух словах — даосизм это не анархизм в его классическом европейском понимании. Трактат “Дао де цзин” был написан для правителей, и едва ли может восприниматься как призыв к устранению самого института правления в обществе. Однако, это не единственный трактат по дао, есть ещё и “Чуанг цзу” и “Хай нан цзу”. И было бы интересно установить, насколько дао, в более широком понимании, содержит анархистские элементы: например, утверждение индивидуальной свободы, отрицание искусственного авторитета, утопический элемент (т.е. указание на то, каким должно быть “правильное” общество) и указание на “правильную” практику.
Типично для восточной философии, в дао нет какого-либо противоречия или хотя бы напряжения между личностью и обществом. Одно понимается как выражение другого и понимается только в связи с другим. Т.е. ультра-штирнерианство было бы в этом случае неприменимо, настаивание индивида на своих неотчуждаемых правах против общества невозможно принципиально. Что, однако, означает, что и абсолютный авторитет также невозможен. Т.е. достижение индивидуальной свободы, в общем-то, возможно, но вопрос, встающий на пути, более принципиальной природы — что понимать под индивидом? Но умолять Фуко о помощи мы будем в другом месте. Пока же посчитаем, что свобода личности в даосизме возможна вполне.
С отрицанием авторитета проблема: государство в даосизме суть естественная форма существования общества. Что-то вроде семьи. Однако, как мы уже знаем, властитель должен оставить людей в покое (цай йу) и не страдать чрезмерным активизмом (у вей). Ни о контроле, ни о подчинении, ни об униформизиции общественной жизни в таком (идеальном) государстве речи не ведётся. Таким образом, это почти что уже государство, которое, по марксистко-ленинистскому поверью, ещё чуть-чуть и отомрёт полностью. В этом уже практически содержится видение идеального общества — политическая организация общества является продуктом свободного выражения всех его членов и облегчает это выражение.
Касательно пути к идеальному обществу проблемы, как мне кажется, самые большие: государственный аппарат, персональный властитель, бюрократия и т.п. остаются, но должны быть изменены настолько, что могут соответствовать анархистскому духу. Что, по моему, есть оксюморон или парадокс. Но из остальных доводов в пользу родства даосизма с анархизмом и из ценности и уникальности каждой части общества всё же следует, что речь идёт всё же не о либерализме, а об анархизме (или неком анархо-монархизме, ежели таковой признаётся анархизмом).
3. Gestalt-therapy и Пол Гудмэн: от даосизма к анархизму
Не смотря на то, что сами идеи политического дао уже навевают ассоциации с Этьеном де ля Бёти, с Густавом Ландауэром или Львом Толстым, был анархистский мыслитель, обнаруживший идейное родство с дао и сильно повлиявший на ле Гуин — Пол Гудмэн (Paul Goodman). Пол Гудмэн — анархист и педагог, создатель довольно интересного образа человека в обществе и, вероятно, (как следует из фамилии) просто хороший человек.
Его образ человека, который нас интересует, был воплощён им в ставшей известной gestalt-therapy, гештальт-терапии. Вдохновлялся он, конечно же, даосизмом. Гештальт-терапия — это, в первую очередь, Способ психо-терапии, раскалывающийся между определёнными школами психоанализа. Вклад Гудмэна в гештальт-терапию, в первую очередь, общественно-критической, философской природы. Важная тема – это взаимное влияние, взаимная зависимость организма и окружающей его среды. Никто не существует в мире как сферический Анарх в вакууме, разве что Единственный Макса Штирнера и то в своих самых смелых мечтах. Холиcтичское понимание человека избегает напряжённых отношений между человеком и обществом классического индивидуализма. Совместная игра огранизма и окружающей среды подчёркивает ослабление иерархий и важность каждой части этой игры. Ничто не является самостоятельным или действительно автономным и не может быть производной из другого. Как говорил Теодор Росзак — тут-то и становится ясно, что гештальт-терапия суть этакая разновидность даосизма, лишь маскирующаяся под западную психиатрию. Но гештальт-терапия — это нечто большее, чем просто даосизм.
Сам принцип бездействия (у вей) лишается своей пассивности, когда терапия понимает агрессию как позитивную черту человеческого характера. Бездействие становится принципом разума в целях ограничения опасных инстинктов и самого себя (чтобы случайно не запретить чего-нибудь лишнего). Направляя агрессию в нужное русло, обществу удастся избежать деструктивности. А т.к. ни обещство, ни государство этого не делают, гештальт-терапия оказываeтся в роли критика социума. Терапия Гудмэна заключается не суть в лежании на кушетке и душещипательных исповедях, а в личном и общественном действии. Агрессия как антропологический принцип, общий для гештальт-терапии и анархизма: разумное коллективное решение того, что с точки зрения общества приемлемо в свободном волеизъявлении личности, возможно только на пути конфликта. Как только государство, со своими затвердевшими властными структурами предписывает, как правильно и как неправильно жить, спонтанный и свободный ответ индивидов больше не является возможным. К тому же, гештальт-терапия показывает, что свободное, анархистское действие возможно у же сейчас, не надо ждать воплощение идеального общества.
На сколько мы знаем, Урсула ле Гуин сама никогда не изучала гештальт-терапию, но хорошо знала идеи Гудмэна и ценила, например, такую его книгу как “Communitas”. До сплава дао и анархизма она додумалась сама.
4. Политическое дао ле Гуин
Само собой, только политическое прочтение классики даосизма способно породить и политические утопии, основанные на даосизме. Именно такое прочтение предпочитает и, судя по всему, ле Гуин. К тому же, дело, не в последнюю очередь, в адекватном переводе с китайского: то, что можно при желании перевести как “властитель”, в другой трактовке обозначается как “мудрец” или “просвещённый”. В совместной работе с профессором синологии Дж.П. Ситоном в 1997-м году ле Гуин составила собственный перевод “Дао де цзин”, где называла эту центральную фигуру как “leader” или “ruler”. В комментариях она постоянно указывает на политическую подоплёку этих, якобы, мистических стихов и намекает на то, что Лао Цзы сам был анархистом. Пример такого “политического” перевода стихов дао Цзы -
The more restrictions and prohibitions in the world,
the poorer the people get.
…
The louder the call for law and order,
the more the thieves and con men multiply.
So a wise leader might say:
I practice inaction and the people look after themselves.
I love to be quiet and the people themselves find justice.
I don’t do business and the people prosper on their own.
I don’t have wants and the people themselves are uncut wood.
И если ле Гуин описывает в своих романах так или иначе анархо-даосские утопии, напрашивается вопрос: насколько эти ценности имеют значение для неё самой?
5. “Анархистка” Урсула
Связь анархизма с даосизмом для ле Гуин, судя по всему, очевидна. Но “Дао де цзин” она прочла ещё в детстве, а вот с анархизмом познакомилась значительно позже, начав в конце 60-х годов с Кропоткина и Гудмэна. Приходилось втираться в доверие к продавцу в книжном магазине, который в конце концов проникся к девушке симпатией и одалживал ей книги по анархизму, которые прятал под прилавком (только для своих!). Затем последовала Эмма Голдмэн и другие. Именно тогда до Урсулы и дошло, что до сих пор не было написано ни одной анархистской утопии, и она решила восполнить этот пробел. Таким образом, со стороны анархизма источниками вдохновения при написании “Обездоленного” были “Взаимопомощь” Кропоткина и уже упоминавшаяся “Communitas” Гудмэна.
После написания “Обездоленного” ле Гуин занялась штудированием утопической литературы. Известно, что в 80-х она занималась так называемой социальной экологией Мюррея Букчина и даже некоторое время с ним переписывалась. Но на этом и всё — с середины восьмидесятых анархизм перестаёт интересовать её в такой степени. Если ещё в средине 70-х она даже идентифицировала себя с организованным анархистским движением, то где-то в конце 70-х она, грубо говоря, купилась как и многие другие на дезинформацию СМИ — последние как раз развернули кампанию против RAF, называя этих ленинистов с винтовками не иначе как анархистами. А поскольку пацифистская составляющая в анархизме для Урсулы всегда была очень важна, она начала дистанцироваться от организованного анархизма.
Она отошла не только ото всех, кто пытался каким-то образом использовать её имя в своих целях, но и от знакомых активистов в своём городе. Урсула живёт вполне обычной, обывательской жизнью, вся её политическая активность ограничивается мирными, легальными демонстрациями против политики правительства, но не против самого правительства. Как уже было сказано, пацифизм и, с определённого времени, феминизм отчётливо перевешивают политический анархизм.
6. “Обездоленный”, Кропоткин и Гудмэн
Сама писательница указывает на Кропоткина, Голдмэн, Перси Шелли и Пола Гудмэна как на анархистских мыслителей и мыслительниц, повлиявших на неё в значительной мере. Можно усматривать даже параллели между теорией либертарного образования у Герберта Мида и системой образования на Анарресе. Однако, для исследователей является очевидным, что она в “Обездоленном” в первую очередь подражала П.А. Кропоткину, “воплотила” его идеи на Анарресе (при столь тяжёлых климатических условиях) и сделала кропоткинскую метафору стены чуть ли не самым важным образом романа.
Эту социальную стену приходится преодолевать всем: и Швенку лично, и всему анархистскому обществу Анарреса. Одо – “мать” анаррского анархизма также провела достаточно времени в темницах как Кропоткин или, допустим, Эмма Голдмэн. Книги Одо (так-скать, классика анаррского анархизма – “The Social Organism” и “Analogy” со всей очевидностью опираются на аналогии между миром животным и человеческим обществом, Одо по-кропоткински аргументирует в пользу взаимной помощи, ссылаясь на образ естественного организма или взаимопомощи среди животных, Швенку приходится вступать в дискуссию с представителями социал-дарвинистских идей и отвеграть идею государственного социализма. Вот разве что ни у Одо, ни у Швенка не было такой красивой бороды, как у Петра Алексеевича, но в дискуссиях это второстепенно. Ле Гуин, как и Кропоткин, утверждает, что вольное общество должно основываться на свободных ассоциациях и никогда не должно останавливать и замирать в своём развитии. На Анарресе, однако, существует определённая централизация, вокруг которой начинает выкристаллизовываться власть — вокруг системы распределения продуктов и распределения труда. Но, как говорится, погода на планете колонистов и колонисток не баловала. Да и читатель с читательницeй не скучают над описаниями идеального общества. Трудовая этика одонизма вполне соответствует анархо-коммунизму: труд, не вынуждаемый голодом и насилием, приносит радость, и этого стимула достаточно.
Это рамки утопии “Обездоленного” – реально существующий анархо-коммунизм, требующий то ли перезагрузки, то ли ещё одной революции. Гудмэн же обнаруживается в других деталях. “Communitas” – труд о, ни много, ни мало, о градостроительстве и планировании поселений, где Гудмэн показывает каким образом планировка городов и социальная жизнь взаимно влияют друг на друга. А планировка городов всегда была любимым занятием утопистов, remember. Этим занимается даже Одо, что потом и воплощается на Анарресе в меру возможного. Предложение Одо по децентрализации городов и отказу от излишеств — идеи Гудмэна.
Для жизни в мире и уверенности в завтрашнем дне нужно на самом деле не так уж много. Что считать необходимым — дело, конечно, зависящее от культурных факторов, но пищу, жильё и одежду можно производить самостоятельно, на месте. Медицинское обеспечение и транспорт — дело “общества”. Всё прочее — излишества (или “экскременты”, как говорит Одо), и производить их можно как угодно: централизованно или децентрализованно. Излишества могут производиться под чутким руководством какого-нибудь министерства, как и происходит на Анарресе. Гудмэн критикует разделения производства и потребления, появление упаковок и обёрток сигнализирует о том, что связь между потреблением и производством прервана, что продукт становится товаром, в приобретении которого нужно теперь потребителей убедить. Это то, что приводит Швенка в замешательство при посещении супермаркетов на Уррас, вместе с категорией собственности. Рассказ “За день до революции” вышел в 72-м году, в год смерти Пола Гудмэна и посвящён ему.
Можно, кстати, предположить, что и Евгений Замятин оказал на ле гуин влияние: за год до публикации “Обездоленного” она публикует статью о нём под названием “Stalin in the Soul”.Его анти-утопию “Мы” Урсула считает одной из самых лучших фантастических книг вообще. (Опять же, рыночная тематика — цензура рынка не хуже сталинской: писать надо так, чтобы книги продавались. Поэтому-то, по мнению ле Гуин, США не знают своих Солженициных, Замятиных или Толстых). С судьбой “Мы” для своего “самого лучшего sci-fi-романа” считалась и ле Гуин. Она не подозревала, что может стать с “Обездоленным” столь успешной…
7. “Всегда возвращаясь домой” и Мюррей Букчин
Суть “Всегда возвращаясь домой” такая же как в “Обездоленном” – житель утопии посещает анти-утопию и возвращается восвояси. Путешествие 9само по себе не такое уж и долгое) обильно снабжается “этнологическим” материалом: песнями, стихами, сказаниями племени Kеш. Были нарисованы карты (самой Урсулой), даже записаны песни и танцы – всё это материал, якобы, собранный исследовательницей-этнологом будущего по имени Пандора. Пандора же отчасти носит черты самой писательницы, хотя считать её автопортретом ле Гуин всё же не стоит. Военно-индустриальная эра закончилась, половина Калифорнии (место действия) лежит под водой. Вернувшиеся к природе люди общаются друг с другом при помощи уцелевшей компьютерной сети. Остальные подарки из прошлого: сильное загрязнение окружающей среды.
Разумеется и в “Всегда возвращаясь домой” можно найти элементы утопий Кропоткина и Гудмэна: взаимопомощь, преодоление разделения между производством и потреблением, но Мюррей Букчин со своим сильным влиянием на всё американское эко-движение посредством “социальной экологии” задаёт тут главный анархистский тон. Знаменитая, но прошедшая мимо российской публики книга Букчина “The Ecology of Freedom” показывает при помощи множества как раз этнологических примеров как из власти человека над человеком произошло разрyшительное желание человека, подчинить себе природу. Букчин часто ссылается на примеры индейских племён с относительно плоскими иерархиями и бережным отношением к природе. Его утопия (хотя он категорически отказывается выдвигать какие-либо всеохватывающие общественные утопические проекты) — федерация коммун, вписывающихся в природные условия и поддерживающих друг друга при производстве каких-либо важных вся всех вещей.
Отказ от массового индустриального производства, предпочтение прямого общения между людьми — всё это так или иначе обнаруживается у ле Гуин в “Всегда возвращаясь домой”. Она прислушивается также и к предупреждению Букчина о том, что всякий общественный институт должен оставаться для нас пустой формулой, пока мы ничего не знаем о внутреннем мире людей, его создавших. В этом и весь смысл способа повествования: ле Гуин не рассказывает как политолог об общественном устройстве Kеш, а “даёт высказаться” им самим. Кроме перенятого у Букчина же объяснения монотеизма из кочевой жизни и связи монотеизма с угнетением женщин и накоплением богатств (дети Кондора – “богаты”, монотеисты и практикуют многожёнство и были некогда кочевниками), можно найти ещё много параллелей с исследованиями Букчина. В год, когда вышел этот (действительно значительный) труд Букчина — 1982, ле Гуин публикует программно-утопическое эссе “A Non-Euclidian View of California as a Cold Place to Be”. В эссе она также перенимает некоторые идеи “социальной экологии” – как может общественное перестать зависеть от техники и критику научно-технической рациональности.
8. P.S.
Исследование, в определённом роде (собственно, ницшеанском), генеалогия творчества Урсулы ле Гуин, заняло (и должно бы занять) куда больше места и времени. Что, однако, не представляется нам возможным. Но было важно показать, что одним из важнейших источников вдохновения для писательницы в жанре, который уже стал именоваться не science, а social fiction, является политическая утопия анархизма. Если угодно — анархизма пацифистского, замешанного на даосизме. Кропоткин, Гудмэн и Букчин — вот ключевые фигуры для понимания её утопий (и анти-утопий). Критиковать общество Анарреса за несоответствие чистому (как слеза Петра Алексеевича в Лионской тюрьме) учению анархо-коммунизма — по меньшей мере банально и скучно. Нам бы сейчас хотя бы туда или в мир племени Kеш, вы не находите?
* http://www.toxicpop.co.uk/library/taoism.htm Taoism and Anarchism
* http://libres.uncg.edu/ir/uncg/f/umi-uncg-1631.pdf D. Rhodes: An Anarchist Psychotherapy
* http://www.rbjones.com/rbjpub/www/papers/p014.pdf R.B. Jones: Anarchism and Tao
* http://en.wikipedia.org/wiki/Paul_Goodman_(writer)
* http://rus.anarchopedia.org/Пол_Гудмэн
* http://kenatsun.home.comcast.net/~kenatsun/pggt.htm K. Winter: Paul Goodman’s Gestalt Therapy
Добавить комментарий