В рамках данной работы мы рассмотрим оригинальный исторический источник – автобиографию, написанную бывшим узником Гулага. Тоталитарное государство стремится монополизировать право на формирование картины прошлого. Ответной стратегией сопротивления со стороны тех, кто подвергся репрессиям, стала попытка написать историю своей жизни. Воспоминания тех, кто пытался в 1920-е – 1930-е вести борьбу против тоталитарного режима, раскрывают их версию событий.
Большинство этих трудов было написано после освобождения авторов из мест заключения и ссылок (1). Представленный же нами документ создан в 1951, непосредственно в обстановке политических репрессий (2).
Речь идет о рукописи «Квадратура круга жизни. Записки смертника. Часть II» (3). Ее автор – Андрей Никифорович Андреев (1882–1962). В октябре 1909 Андреев был приговорен к смертной казни за организацию Севастопольской революционной боевой дружины «Свобода внутри нас». В тюрьме он написал очерк «Квадратура круга жизни. Записки смертника», в котором в романтических, сентиментальных тонах описывает свои чувства, связанные с ожиданием казни.
Расскажем кратко о жизненном пути этого человека (4). Некролог, опубликованный в «Московской правде», гласит:
"ЖЭК № 7 Октябрьского района Москвы и группа товарищей извещают о смерти старого революционера, бывшего политкаторжанина, персонального пенсионера союзного значения, агента ленинской «Искры», одного из организаторов первого Совета рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске в 1905 Андрея Никифоровича Андреева" (5).
Но прошло 56 лет, как Андреев порвал с «ленинской» партией. Получив в конце 1950-х статус персонального пенсионера союзного значения по ходатайству товарищей по Иваново-Вознесенской «искровской» организации, этот человек был в числе немногих анархистов, кто не отказался от своих взглядов, пройдя тюрьмы, лагеря и ссылки.
Происходивший из семьи рабочего-плотника, ставшего впоследствии десятником, Андреев с 1902 участвует в деятельности киевского комитета РСДРП. Основателем Совета в Иваново-Вознесенске он не был. Речь шла о «Представительном кружке», в 1903 объединившем социал-демократические группы города. В поисках последовательной революционной идеологии, отрицающей компромиссы с капиталистическим строем, Андреев в 1905 переходит в Партию социалистов-революционеров, участвует в деятельности «Северного Боевого Отряда» при ЦК ПСР в Петербурге. Эта партия оказывается для него централистской, ограничивающей свободу действий индивида, и в 1907 он переходит на позиции анархо-индивидуализма. В этом социально-философском учении его привлекает апология сильной и независимой личности, ниспровергающей власть любых институтов общества. В 1908–1922 в ряде своих работ Андреев сформулировал концепцию «неонигилизма», сочетающую анархо-индивидуалистические и анархо-коммунистические идеи. Летом 1907 он становится лидером и идеологом дружины «Свобода внутри нас», организует экспроприации, покушения на служащих полиции и другие акции. В 1909–1917, после замены смертной казни бессрочной каторгой, Андреев отбывает заключение в Херсонском централе, участвует в бунтах и забастовках заключенных.
В годы революции и Гражданской войны (1917–1922) он выступает как публицист и редактор газет и журналов анархистов, издает свои книги «Се человек» и «Неонигилизм» (6), вместе с женой З.Б. Гандлевской ведет подпольную работу в тылу деникинцев. В 1920-х участвует в деятельности собирающего средства в помощь политзаключенным-анархистам «Анархистского черного креста», пытается вести правозащитную деятельность в рамках Общества политкаторжан (ОПК). В конце 1920-х Андреев участвует в обсуждении планов создания подпольной анархистской партии в СССР, противопоставляя им стратегию «Анархистов подполья» – создание небольших законспирированных групп, ориентированных на индивидуальный террор и экспроприации.
Впервые при большевистской власти он был арестован в ноябре 1919 в Харькове. Один за другим аресты следуют в 1920, 1921, 1925, 1929, 1932, 1933, 1937 и 1949. За 1920–1953 годы Андреев и Гандлевская провели в общей сложности по 10 лет в заключении (из них 7 в колымских лагерях), 8 – в ссылках. Сопротивляясь произволу чекистов, они проводили многодневные голодовки, отправляли письма протеста в органы власти, в 1933 дважды бежали из ссылки. После ареста 24 февраля 1949 Андреев и Гандлевская были высланы в Дубровинский совхоз № 257 Усть-Таркского района Новосибирской области. Репрессии убеждали, что существующий режим стремится уничтожить анархистов. Вызванное этим ощущение безысходности привело Андреева к мысли продолжить «Записки смертника», подведя итог своей жизни: «Оставляю этот материал не для нового самосуда над нами, а как завещание смертника» (7).
Первая биография Андреева была написана Гандлевской после его ареста в июле 1929 и распространялась с ходатайствами об освобождении. Один ее экземпляр, после освобождения Андреева дополненный, был передан в ОПК (8). Подробное перечисление в этом документе фактов его революционной деятельности призвано подчеркнуть несправедливость репрессий. Революционное государство не должно преследовать революционера – таков основной вывод автора. Большое внимание уделялось работе Андреева в РСДРП, особенно его роли в создании «искровской» организации в Иваново-Вознесенске. Впервые был изложен миф о нем как основателе первого в России Совета рабочих депутатов. Подробно освещалась дореволюционная деятельность Андреева в партии эсеров и анархистских организациях, что в то время не считалось крамольным. Ведь в ОПК состояли и бывшие социалисты небольшевистского толка. Поскольку биография была адресована руководству Общества политкаторжан, подчеркивается роль Андреева в создании этой организации, вынужденный характер его разрыва с ней в 1924, вызванный решением об исключении из ОПК осужденных по политическим мотивам в СССР. Взывая к совести бывших политкаторжан, Гандлевская противопоставляет гражданскую активность А.Н. Андреева массовой покорности граждан в СССР:
"Перед объявлением голодовки т. Андреев направил из Бутырской тюрьмы в коллегию ОГПУ заявление, в котором резко защищал неприкосновенность жилищ политкаторжан и протестовал против расправы над анархистами. Вероятно, это был единственный мужественный голос среди стапятидесятимиллионного населения страны" (9).
Эта версия биографии получила развитие в «Квадратуре круга жизни». Своеобразие стиля и содержание этой работы связаны со стратегиями выживания в условиях репрессий 1930-х – начала 1950-х годов. При арестах у А.Н. Андреева изымали рукописи. Следовало быть осторожным в выражении своей позиции, хотя отказаться от критики сталинского режима он не мог, поскольку привык открыто протестовать в статьях, книгах, заявлениях. Рукопись состоит из двух частей. В первой Андреев пишет о своих революционных заслугах в контексте официальной большевистской версии истории революции и Гражданской войны.
Стараясь вписать свою жизнь в рамки «приемлемого» в сталинскую эпоху, он подчеркивал «пролетарский» характер своего социального происхождения. Его предки – «крестьяне землепашцы», крепостные. Отец – рабочий, «самоучкой он <...> стал тем, что теперь называют прорабом» (10). Описывая свою революционную деятельность, прежде всего – в РСДРП, он развивает легенду о своем вкладе в создание Совета рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске: «Я положил жизнь в фундамент страны Советов». Соответствие своей деятельности с официальным партийным взглядом на историю революционного движения в России Андреев подкрепляет цитатами из трудов В.И. Ленина. Так, например, он обосновывает свое участие в терроре:
"Характерно, что Ленин в одной из статей в «Искре», упоминая о каком-то мастере на фабрике, который под угрозой увольнения насиловал женщин, писал, что «его надо проучить до смерти», – разве это не террор?" (11)
Для этой работы характерны умолчания о ряде важных событий. Первое из них связано с попыткой завербовать Андреева в агенты охранки, предпринятой в июле 1905 начальником охранного отделения в Николаеве А.М. Ереминым. Из отчета последнего следует, что Андреев после ареста дал согласие на сотрудничество, но готовился убить Еремина при конспиративной встрече. Эти планы были сорваны, так как тот явился в сопровождении охраны (12). Андреев никогда не упоминал об этой истории. Хотя он никого не выдал полиции, с точки зрения революционной этики его действия означали предательство. Неприглядным этот эпизод выглядел бы в глазах членов ОПК, откуда исключали даже «подаванцев», просивших о помиловании.
Момент перехода Андреева к анархизму в «Квадратуре круга жизни» завуалирован. Рассказывая о дружине «Свобода внутри нас», в противоположность своим воспоминаниям 1926 года, он скрывает ее приверженность идеям анархизма (13):
"Мы призывали готовиться к высадке на берег вооруженных матросских десантов, организовать армии вместе с рабочими и продвигаться на север для свержения самодержавия; мы призывали не допускать появления Временного правительства или Учредительного собрания; звали к прекращению производства, не ожидая дня всеобщей забастовки, прекратить строительство храмов и острогов" (14).
Подобные лозунги в прокламациях дружины отсутствуют. Используя термины «Временное правительство» и «Учредительное собрание», имевшие негативное значение для партийной истории событий 1917–1918 годов, Андреев подчеркивает, что опередил в этом большевиков. Однако их отрицание Андреевым в 1907–1908 было связано с традициями анархизма.
Лишь с 1917 Андреев упоминает о своей работе в анархистских организациях, исключая факты, которые характеризуют его враждебность по отношению к большевикам. (В том числе –статьи в газете «Анархия» (1918) с критикой действий большевистских властей. В одной из них он обвинил Ф.Э. Дзержинского в сотрудничестве с тюремной администрацией с целью расправы над неугодными заключенными. В другой, опубликованной 18 мая 1918, призывал анархистов переходить к подпольной работе, направленной на свержение власти большевиков.) Не упоминает Андреев и о своих связях с «анархистами подполья», которые такую работу вели. Между тем в июне 1919 вместе с Гандлевской он подготовил для них в Севастополе явочную квартиру и организовал группу боевиков для покушения на А.И. Деникина, затем встречался в Бердянске с М. Никифоровой и В. Бжостеком, одним из лидеров этой организации. Никифорова и Бжостек должны были уехать в Крым, а затем перебраться в Ростов-на-Дону, чтобы нанести удар по ставке Деникина. В Севастополе, вплоть до ареста контрразведкой белых, они работали в контакте с Гандлевской. При арестах Андреева в 1919–1920 и 1929 следствием была затронута тема «анархистов подполья». Не раз он сам выскажет симпатии в их адрес в дискуссиях с другими анархистами в 1920-е.
Причины своего ареста в 1929 Андреев описывает в исключительно лояльном варианте: "За попытку организовать в 1929 году при Музее имени П.А. Кропоткина вполне легальную секцию по изучению истории и развития анархистского движения в России" (15).
Из материалов архивно-следственных дел анархистов, арестованных вместе с ним, видно, что ОГПУ пыталось возложить на Андреева ответственность за обсуждение перспектив подпольной деятельности. Хотя он это отрицал, некоторые анархисты подтвердили версию следствия.
И хотя Андреев старается демонстрировать признание революционных мифов ВКП(б), в его тексте проявляется и последовательная позиция анархиста. Особенно это касается исторических событий, о которых Андреев пишет с симпатией. Альтернативу бюрократическим тоталитарным порядкам, сложившимся в СССР к началу 1950-х, он видит в реалиях революционного времени 1917 – начала 1918, что было характерно для части российских и украинских анархистов. По Андрееву, это было «фактически безвластное» время:
"Этот период в Петрограде, да, пожалуй, почти во всей стране, был самым свободным за все время существования России: свобода слова, собраний, печати, убеждений, передвижения – были действительно свободными, без намордников, и не на бумаге народ самоорганизовывался, добровольно создавалась Красная гвардия и самотеком пополнялась армия рабочими <…>; полиция всех мастей исчезла; из подполья вышли все партии и организации; в центр двигалась волна освобожденных политкаторжан и ссыльных из Сибири, всюду встречаемые массами народа со знаменами и овациями; из Европы и Америки, Японии и Австралии возвращались вольные и невольные эмигранты…" (16)
Обращается он и к идеям рабочего самоуправления в форме Советов образца 1905 года и рабочего контроля. Здесь он также отмечает свой вклад:
"В это фактически безвластное время от имени рабочих Шлиссельбургских пороховых заводов мной была написана прокламация с призывом «контроля над производством». Это была первая ласточка, радостно и уверенно возвещавшая начало социалистической весны, предоктябрьская песня" (17).
Связь Андреева с Шлиссельбургским пороховым заводом также не случайна, ведь в 1917 его директором был анархист-коммунист И. Жук.
Вторая часть рукописи, посвященная критике большевистской диктатуры, представляет собой рассказ о репрессиях советской власти против Андреева и Гандлевской. История их жизни в 1930–1950-е годы представлена как череда арестов, тюремных заключений, актов борьбы со следствием и тюремным режимом. Тем самым автор указывает возможному читателю, что сопротивление, самостояние было возможно и в этих условиях.
Андреев открыто опровергает идеологические мифы о социалистическом, бесклассовом характере общества в СССР. Его правящим слоем является бюрократия («советские бизнесмены»). В «Квадратуре круга жизни» разоблачение лицемерных штампов официальной пропаганды затрагивает и лично Сталина:
"Ходит легенда, что еще до 1936 г. Сталин, в разговоре с одним иностранным корреспондентом, обещал дать для политзаключенных амнистию «какой еще мир не видел», и, действительно, ее никто не видел" (18).
Главным направлением критики Андреева была непосредственно затрагивавшая его как политссыльного тематика – систематическое нарушение прав человека в СССР. Андреев не только констатирует противоречие репрессивных практик нормам Конституции СССР. В духе антиамериканской пропаганды он сравнивает ограничение в правах бывших политзаключенных с дискриминацией афроамериканцев в США, а многочисленные аресты, которые ему пришлось пережить, – с линчеванием. Чтобы ярче показать возмутительность положения анархистов в СССР, Андреев сравнивает его с афишируемыми советскими газетами случаями преследования коммунистов в «фашистско-империалистических странах» (США и Греции) (19). Это сравнение было необходимо, чтобы подчеркнуть, что действия сталинского режима превзошли жестокость полицейских властей современных «империалистических» государств:
"К лицу ли в Советском Союзе подобные трумэновским и жандармским методы к людям, не желающим принудительно «подлаживаться к сильным мира сего»?!" (20)
Пытаясь как можно более безопасным образом сформулировать обвинения в адрес руководителей СССР в организации массовых репрессий, Андреев, вполне в духе официальной пропаганды, связывает их с именами Ягоды и Ежова:
"По отбытии срока, будучи в Москве, вновь был спровоцирован Ягодой, опять арестован <...>. 25 ноября 1936 года Сталин сделал доклад о проекте Конституции, а в 1937 г. Ежов надел на нее шоры, и до настоящего времени она еще живет, не замечая произвола. <...> 23 декабря 1937 года нас вновь арестовали. Это был безумный «ежовский» период, гангренозное пятно на советской юстиции (только ли юстиции?), когда «контриков» без счета штамповали на большевистских конвеерных станках марки «сделано в СССР», когда сотни тысяч невинных граждан были загнаны в лагери, «изолированы» на «исправление»!" (21)
Аресты «повторников» в 1948–1949 годах он характеризует, как «продолжение “ежовщины” в новом варианте», намекая тем самым, что ситуация не изменилась (22). Выдвигая требование уголовной ответственности для следователей, виновных в фальсификации дел, Андреев также использует шаблоны советской пропаганды: «вредители, попирающие конституцию, как возбудители неприязни и вражды к существующему, как душители критики и самокритики, этих основ советского строя» (23). Андреев пользуется словами из официозного жаргона и для обоснования своего противостояния правящей партии. Так, свой выход из ОПК в 1924 он характеризует как протест против «перегибов» со стороны ячейки ВКП(б).
Центральным пунктом в критике Андреевым репрессий против анархистов со стороны советских спецслужб является обоснование их недопустимости с точки зрения марксистско-ленинской идеологии. Здесь он обращается к марксистскому догмату о постепенном отмирании государства в условиях социалистического строя. Приводя цитаты из работ Сталина, указывающие на безгосударственный характер будущего коммунистического общества, он отмечает, что «против подобной отдаленной перспективы не будут возражать ни анархисты, ни неонигилисты…» (24). Показав очевидное противоречие между реальной политикой ВКП(б) и принципами, провозглашаемыми ее идеологами, Андреев требует прекращения преследований анархистов.
Автобиография Андреева представляет собой важный источник для понимания стратегий сопротивления репрессируемых в условиях тоталитарного режима. С этой точки зрения важно отметить, что критика Андреевым репрессивных практик сталинского режима в какой-то мере предвосхищает попытки прикрыть традиционной советской риторикой требования политических преобразований, выдвигавшиеся в 1953 участниками лагерных выступлений (25). В то же время отдельные элементы критики сближают его с будущим правозащитным движением в СССР (апелляция к правам человека, Конституции). Подводя итог повествованию, мы полагаем, что целесообразно рассматривать вторую часть «Квадратуры круга» как произведение, сочетающее в себе элементы как автобиографического мемуарного труда, так и публицистической работы, обличающей репрессивные практики сталинизма.
Дмитрий Рублев. Автобиография и биография как формы сопротивления
политике тоталитарного государства.
На примере анархиста и политзаключенного А.Н. Андреева
// Десятые чтения памяти Вениамина Иофе.
Право на имя: биографика 20 века.
Санкт-Петербург, 21 - 23 апреля 2012 г.: сборник докладов.
СПб. 2013. С. 50 - 58.
Примечания
(1) См., например: Бабина Б.А. Первая тюрьма (февраль 1922 г.) // Доднесь тяготеет. – Т. 1. – М., 2004. – С. 139–155; Боярчиков А.И. Воспоминания. – М., 2003; Гарасева А.М. Я жила в самой бесчеловечной стране...: Воспоминания анархистки. – М., 1997; Григоров Г.И. Повороты судьбы и произвол. Воспоминания. 1905–1927 годы. – Кн. 1. – М., 2005; Его же. Повороты судьбы и произвол. Воспоминания. 1928–1972. – Кн. 2. – СПб., 2010; Налимов В.В. Канатоходец. – М., 1994; Олицкая Е.Л. Мои воспоминания: В 2 т. – Frankfurt/Main, 1971; и мн. др.
(2) Как пример такого рода автобиографии, см.: Ярославская-Маркон Е.И. «Клянусь отомстить словом и кровью...» / Публ. и прим. И.А. Флиге // Звезда. – 2008. – № 1. – С. 127–159.
(3) Андреев А.Н. Квадратура круга жизни. Записки смертника. Ч. II. Рукопись (автограф с вклеенными вырезками из газет). - РГАЛИ. Ф. 2175. Оп. 5. Д. 80. Л. 94 - 131 об. (далее при отсылках на этот документ - Квадратура круга жизни, с указ. номера листа).
(4) Подробнее о жизни А.Н. Андреева см. наши работы: Рублёв Д.И. Российский анархист начала XX в. в СССР 1950-х – 1960-х гг. (на примере А.Н. Андреева и З.Б. Гандлевской) // Прямухинские чтения 2007 года. – Тверь, 2008. – С. 135–145; Его же. Неизвестное идейное наследие А.Н. Андреева. Теоретик анархизма о советской действительности 1930-х – начала1960-х гг. // Варианты: научный альманах. – Вып. 1. – М., 2009. – С. 56–70; электронные версии статей см. на сайте «Bakunista!» (http://bakunista.nadir.org/).
(5) Московская правда. – 1962. – 24.03. – С. 4.
(6) Андреев А.Н. Се человек. – Киев, 1918; Его же. Неонигилизм. – СПб., 1922.
(7) Квадратура круга жизни. Л. 113об.
(8) ГАРФ. Ф. 533. Оп. 3. Д. 80. Л. 23-25об.
(9) Там же. Л. 25.
(10) Квадратура круга жизни. Л. 96.
(11) Там же. Л. 97об.
(12) ЦГИА Украины. Ф. 275. Оп. 1. Д. 103. Л. 25–26.
(13) См.: Андреев А. «Свобода внутри нас» (К истории анархического движения в Севастополе после революции 1905 г.) // Михаилу Бакунину. 1876–1926: Очерки истории анархического движении в России. – М.: Голос труда, 1926. С. 307–313.
(14) Квадратура круга жизни. Л. 100–100об.
(15) Там же. Л. 106.
(16) Там же. Л. 102-102об.
(17) Там же. Л. 102 об.
(18) Там же. Л. 106 об.
(19) Там же. Л. 108об.
(20) Там же. Л. 111.
(21) Там же. Л. 106об.
(22) Там же. Л. 106об., 109об.
(23) Там же. Л. 111.
(24) Там же. Л. 110об.
(25) См., напр.: Козлов В.А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 – начало 1980-х гг.). М., 2010. – С. 67.
Добавить комментарий