О русской революции написано много книг, но эти книги, за весьма редким исключением, носят политический характер. Подробно рассказывается о закулисной игре политических партий, о деятельности того или иного государственного деятеля, о прениях в законодательных палатах и т. д. О населении же страны — ни слова. А если где и говорится, то в карикатурном смысле, вроде пресловутого дележа при помощи топора рояля помещика. Так было и с французской революцией. Тогда тоже говорилось много о разных политических партиях или отдельных деятелях, а население страны оставалось в забвении, словно революция для него ничего не означала, пока на международной арене не появился П. А. Кропоткин и в своем объемистом томе не показал, что революция для населения не пустой звук, и что исход революции в значительной части зависит от того, как к ней отнесется население. Русская революция еще ждет своего Кропоткина...
Я нисколько не претендую на эту почетную роль, и пишу я эти стоки совсем не по этим соображениям. Взяться за перо меня заставило то обстоятельство, что в последнее время все чаще и чаще начали осуждать анархистов за их участие в октябрьской революции. Дескать, лили воду на мельницу большевиков... Как участник русской революции, я хорошо знаю, что ничего подобного не было. За исключением отдельных ренегатов, от которых, к сожалению, никто не застрахован, анархисты не помогали большевикам укрепляться у власти. В большинстве случаев анархисты аппаратом власти совсем не интересовались, а направляли все свои усилия на то, чтобы придать революции анархический оттенок.
Здесь уместно сопоставить революцию 1917 года с революцией 1905 года. Где-то у Кропоткина говорится, что социальные революции не делаются, что они, как и стихийные явления природы, сами собой приходят. Возможно, что бывают некоторые исключения, но если и бывают, то весьма незначительные. В революциях (в настоящих революциях, а не политических переворотах) много стихийного.
Почему не удалась революция 1905 года? Потому что она не всколыхнула широкие слои населения... Кипение и бурление происходило в политических кругах, за пределы же этих кругов революционный поток почти не вырывался. Были отдельные случаи придания революции социального характера (попытки создания Советов в некоторых городах, объявления забастовок, а также провозглашение советской республики в одном из южных городов России), но случаи эти были весьма редки, и они долго не могли устоять против натиска реакции.
Революция 1917 г. сразу же приняла народный характер. Демонстрации в Петрограде, послужившие началом революции, не были политическими демонстрациями. Участники демонстраций, хотя и шли под политическими лозунгами, но главное, чего они требовали, так это — хлеба. Хлеба и хлеба — неслось со всех концов столицы. Подобные требования прозвучали когда-то на улицах Парижа. И когда Марии-Антуанетте доложили, что народ голоден и что он требует хлеба, то королева, не имевшая ни малейшего представления о бедственном положении населения, невозмутимо ответила: „если нет хлеба, то пусть кушают пирожное”. Королева полагала, что у каждого бедняка, как и у нее, на столе лежит хлеб и пирожное, и что если хлеб вышел, то можно утолить голод пирожным. За это непонимание нужд широких слоев населения Мария-Антуанетта поплатилась своей головой. За это же поплатились жизнями (или карьерой) и некоторые русские государственные деятели. И не только те, которые препятствовали революции, но даже и те, которые ее приветствовали, но желали удержать ее в узких политических рамках. Удержать не удалось. Народная стихия опрокинула все. Уцелели только те, кто шел в ногу с революцией. Если бы большевики в начале революции начали делать то, что они потом сделали, то они тоже оказались бы за бортом событий. Но большевики против народной стихии не пошли. Наоборот, они сделали эту стихию своим главным козырем. Они потакали низшим слоям населения во всех начинаниях. „Комитеты бедноты” возникали по всей стране, как грибы после дождя. Потом все эти комитеты пошли насмарку, но в начале революции они нужны были большевикам, так как население в лице этих комитетов видело что-то родное. Населению казалось, что те, кто поощряет эти комитеты, печется о благах населения.
Мне пришлось в первые же недели революции пересечь всю страну — от Великого океана до берегов Черного моря. Как политические эмигранты, мы возвращались в Россию через Владивосток. Путь был длинный, приходилось сталкиваться с разным населением. Но везде чувствовалось одно и то же: желание строить жизнь по-новому. Никто не хотел возврата старого. Никто так же не хотел остаться ни с чем, без „выигрыша”. Раз произошла революция, то она должна что-то дать. Так смотрело население на революцию. На первых порах может показаться, что тут главную роль играло шкурничество, но если принять во внимание, как большинство населения жило до революции, то шкурничества тут никакого не окажется. Население лишнего не требовало. Требование жить по-человечески, без нужды и вражды, — не шкурничество. Это вполне справедливое и вполне естественное требование.
Так должен жить каждый человек. С этого и началась февральская революция. Требования, выставленные демонстрантами Петрограда, были знакомы всему населению страны. Все испытывали то, что испытывали жители столицы. Отказ войск подавить демонстрацию дал возможность революционной волне прокатиться по всей стране. Как эхо колокольного звона, понеслись петроградские события по необъятным просторам России. Дума приняла сторону демонстрантов. Царь приказал разогнать Думу. Дума не подчинилась приказу царя. Рабочие и войска поддержали Думу и дни царя были сочтены. Ему пришлось отречься от престола. Падение царя и создание Временного Правительства во главе с князем Львовым было лишь первыми шагами революции, при том, шагами весьма незначительными. Первое Временное Правительство далеко не шло. Оно хотело лишь поставить кое-где заплаты и продолжать политику царского- правительства. Но революционный поток успел разлиться гораздо шире. Население уже не удовлетворялось тем, что предлагало правительство Львова. И последнему пришлось подать в отставку. Во втором Временном Правительстве, составленном уже Керенским, преобладали левые элементы. Была объявлена полная амнистия всем политическим эмигрантам, скитавшимся до революции за границей. Вследствие этого революция получила приток свежих творческих сил. Прибывшие из заграницы бывшие политические изгнанники с головою кинулись в революционное дело. Они понесли революцию дальше намеченных правительством границ. Правительство Керенского оказалось в хвосте. Хотя это правительство и состояло из левых элементов, но оно не могло полностью отречься „от старого мира”. В частности — не могло отказаться от продолжения войны, и тем самым себя погубило. Войны никто не желал. Население в конце концов разочаровалось во Временном Правительстве. Крестьяне и рабочие не того ждали. Они ждали улучшения своего положения, а не продолжения войны.
Даже Советы не всегда поспевали за событиями. Вначале Советы возглавлялись умеренными меньшевиками и эсерами, но после каждых выборов и перевыборов левые элементы в Советах увеличивались, а умеренные уменьшались. Нужды населения все сильнее и сильнее давали себя чувствовать на собраниях Советов.
Сентябрь и октябрь месяцы были очень бурными месяцами. Приближалась зима и население хотело хоть чем-либо обеспечить себя. Из деревень неслись требования: „дайте нам землю”. В городах все настойчивее говорили о необходимости социализации промышленности. Правительство и правые меньшевики и эсеры успокаивали населения тем, что, дескать, скоро соберется Учредительное Собрание и оно вое по мановению волшебной палочки разрешит. Но население холодно и недоверчиво относилось к этим обещаниям. Вскоре начали поступать из разных мест страны сведения, что крестьяне самочинно приступили к переделу земли. Сведения эти проникли и в войска и тем самым окончательно разложили фронт. И когда в октябре месяце правительству понадобилось несколько преданных полков, то таких полков не оказалось. Армия, состоявшая в подавляющем большинстве из крестьян, не захотела защищать Временное Правительство, решительно ничего не сделавшее для крестьян.
Начался „Октябрь”, началось великое стихийное движение, захватившее всех, в том числе и анархистов. Анархисты, как исключительно революционный элемент, понеслись на гребнях революции...
Следует оказать хоть несколько слов о том, что представляло собой анархическое движение в России в 1917 году. Февральская революция застала лишь небольшие анархические ячейки. О массовом анархическом движении до февральской революции и думать не приходилось. Царское правительство, если и не так свирепо, как большевики, то все же довольно старательно преследовало анархистов. Лишь после объявления Временным Правительством амнистии и после возвращения из заграницы политических эмигрантов, начали создаваться анархические организации, из которых потом возникли федерации, конфедерации и т. д. Одно время в ряды анархистов проник странный микроб: поощрение захвата особняков и дач. Но эпидемия эта скоро прошла. Началась более планомерная, чисто организационная работа. В Москве функционировала федерация анархистов-коммунистов, возглавлявшаяся А. Карелиным. Помимо регулярных собраний, на которых до бесконечности спорили по разным отвлеченным вопросам, федерация издавала свой печатный орган, довольно содержательный, хотя и с уклоном в сторону абстракционизма. Анархо-синдикалисты были сплочены в конфедерацию. Они издавали газету „Голос Труда” (анархо-коммунисты издавали свою газету, которая называлась „Анархия”), выпускали на рынок книги, брошюры и т. д. На Украине тоже довольно успешно функционировала другая конфедерация — „Набат”. Ее газета, того же названия, довольно успешно распространялась во всех южных городах. Были и такие анархические ячейки, которые не примыкали ни к каким федерациям или конфедерациям.
Разнообразие, как всем известно, имеет положительную и отрицательную сторону. Положительная сторона заключается в том, что только при разнообразии возможно торжество свободы. Там, где разнообразия нет, где царит однообразие, там свобода немыслима. Отрицательная сторона заключается в том, что на почве разнообразия часто возникает внутренняя вражда. Не избежали этого и анархисты в России. Они тоже часто враждовали между собою, вследствие чего их престиж среди населения вместо того, чтобы подниматься — падал. И все же, несмотря на это, анархическое движение, пока была возможность свободно говорить — ширилось. Зарождались и крепли не только мирные, но и военные объединения: отряды Махно, Маруси Никифоровой, Черника (эмигрант, до революции жил в Чикаго) и многих других. Разгром белых армий, несомненно, во многом был предрешен анархическими отрядами.
А теперь я перейду к наболевшему, как принято выражаться вопросу: к мнимому оказанию анархистами большевикам помощи при захвате последними власти. Насколько мне известно, никакой помощи анархисты большевикам не оказали. За исключением нескольких личностей, быть может, по недоразумению называвших себя анархистами, никто из анархистов не участвовал в создании большевиками государственного аппарата. Кооперировали с большевиками в создании „нового порядка” левые эсеры и некоторые либералы, но не анархисты. Как принципиальные антигосударственники, анархисты стояли далеко от каких бы то ни было государственных учреждений. Единственно где сходились пути анархистов и большевиков — так это на поле битвы с контрреволюционными силами. Но и здесь анархисты спасали не большевиков, а революцию. На большевиков тогда никто внимания не обращал. Все помыслы были направлены на то, чтобы не погибла революция. Поэтому фактическими помощниками большевиков тут являются не анархисты, а те, кто пытался задушить революцию. Не будь в России гражданской войны, не будь белых армий и иностранных интервенческих отрядов, очень возможно, что события пошли бы по иному пути. Очень возможно, что люди, подобные Анатолю Железняку, вывели бы за ворот на улицу не только В. Чернова, но и В. Ленина. В руках многочисленных Железняков тогда была сила, но сила эта ходом событий была направлена только против Черновых, но не против Лениных. Последние тогда отождествлялись, — сознательно или несознательно — другой вопрос, — с революцией. Они неслись вместе с революционным потоком, нисколько не пытаясь преграждать ему путь. (Это они сделали уже позже). И, конечно, было бы безумием со стороны анархистов не „бить вместе” с теми, кто, как тогда казалось, тоже спасал революцию. Но анархисты только „били вместе” с большевиками, а когда бой кончался, когда контрреволюционные силы рассыпались — анархисты шли прочь от большевиков. Последние принимались за укрепление государственного аппарата, а анархисты пытались проводить принципы анархизма в жизнь. К сожалению, эти попытки скоро были пресечены большевиками, превратившимся при первом же ощущении почвы под ногами в Каина.
Как отнеслись анархисты к октябрьскому перевороту? Этот вопрос в последнее время тоже часто задается. Я должен сказать, что для анархистов в России октябрьского переворота, как такового, не существовало. Это для большевиков все начинается с октября, для анархистов же революция началась в феврале. Еще задолго до октября анархисты проводили в жизнь то, что большевики выдвинули в октябре. Здесь я должен в нескольких штрихах коснуться того, что происходило в Новороссийске за несколько месяцев до октября.
В самый разгар лета 1917 года в Новороссийск прибыла группа бывших изгнанников. В первую же очередь прибывшие попытались узнать — есть ли в городе анархическая организация. Организации не оказалось, но отдельные личности, преданные анархизму, вскоре обнаружились. После нескольких совещаний решено было создать анархическую группу. Состав группы напоминал до некоторой степени басню Крылова „Лебедь, рак и щука”. Одни хотели заниматься исключительно романтикой анархизма, другие стремились к тому, чтобы принять участие в Советах, третьи предлагали, чтобы группа вела не только чисто идейную работу, но чтобы активно участвовала в создании Комитетов Внутреннего Распорядка.
Тут весьма кстати напомнить, что собой представлял тогда Новороссийск. Как и во всех больших портовых городах, в Новороссийске было много портовых рабочих, стоявших довольно высоко в смысле сознательности. Рабочие 2-х цементных заводов тоже были знакомы с социальными идеями. Не отставали от остальных рабочих и железнодорожники. Были проникнуты революционными идеями и рабочие нефтеочистительного завода. Многим еще памятны были дни 1905 года, когда в Новороссийске была объявлена Советская Республика, просуществовавшая шесть недель. Одним словом, революция для рабочих Новороссийска не была чем-то чуждым, непонятным. И Новороссийск шел впереди всех остальных городов. Принято думать, что октябрьский переворот произошел в Петрограде, затем перебросился в другие большие города, и, наконец, на окраины необъятной страны. Возможно, что во многих случаях так и было. Возможно, что некоторые города, действительно, следовали за Петроградом и Москвою. Но Новороссийск не следовал, а шел впереди Москвы и Петрограда. То, что произошло в Петрограде в октябре, в Новороссийске существовало задолго до октября. Еще летом 1917 г. население Новороссийска перестало ждать манны небесной от Временного Правительства. Всем было видно, что Временное Правительство, увлеченное ведением войны, не скоро приступит к осуществлению социальных реформ. Поэтому жители Новороссийска все больше и больше возлагали свои надежды на Советы, а не на правительство. Жизнь в доме Совета била ключей. Шли бесконечные споры и дискуссии. Выборы и перевыборы в Совет чередовались, как в калейдоскопе. И с каждыми выборами состав Совета пополнялся людьми, настроенными более революционно, чем их предшественники. Так что, когда в октябре в Петрограде произошел переворот, в Новороссийске пришлось лишь переизбрать президиум Совета, и этим закончился в Новороссийске весь октябрьский переворот. Этим и подтверждается, что Новороссийск был далеко впереди всех остальных городов.
Одна из старых русских пословиц гласит: „Каков поп, таков и приход”. Эту пословицу можно понимать и обратно: какой приход, такой и поп. Это подтвердилось событиями в Новороссийске летом 1917 года. Тот факт, что рабочие Новороссийска оказались в авангарде революционных событий, заставило и анархистов, живших в этом городе, быть примером для всего анархического движения в России. Как я отметил выше, в новосозданной анархической группе сначала шли горячие споры и дебаты о том, куда, в какую сторону направить свою деятельность. В конце концов верх взяло мнение, что место для анархистов — трудовая среда. Туда они должны пойти, должны слиться с трудящимися и словом и делом указывать как строить жизнь без хозяина и приказчика. В конце июля месяца группой было выпущено воззвание к рабочим, в котором указывалось, что нужно делать для того, чтобы эксплоатация человека человеком канула в вечность. К тому времени группа уже начала получать анархические газеты и журналы, а также анархическую литературу из других городов. Помещение группы стало центром многолюдных собраний. Туда приходили представители от фабрично-заводских комитетов за советом, а если где-либо на фабрике или заводе созывался митинг, то туда обязательно приглашали представителей группы. Рабочим весьма по душе пришлась анархическая идея создания Комитетов Внутреннего Распорядка. Эти комитеты создавались везде. Где была возможность — они существовали легально, а где такой возможности не было — существовали нелегально. Наша группа тоже существовала полулегально. Тогда Новороссийск еще был под контролем Временного Правительства. Там был губернский комиссар. Он косо смотрел на нашу группу, однако никаких репрессий не предпринимал, ибо знал, что наша группа пользуется огромным влиянием среди рабочих. Приходили и большевики к нам с предложением заключения „договора”. Они предлагали нам некоторые места в новом государственном аппарате, если мы поможем им захватить власть. На это мы ответили большевикам, что мы примем самое активное участие в подавлении контрреволюции, но никакого участия в создании новой власти не примем. На этом, кажется, и закончились наши „переговоры” с большевиками.
В конце лета группа решила созвать окружную конференцию. Приглашение было послано всем рабочим объединениям Новороссийска, а также кооператорам. Конференция состоялась в сентябре. Наиболее важным вопросом был вопрос о слиянии Комитетов Внутреннего Распорядка в одно целое. Должное внимание было также обращено на необходимость разъяснительной работы на местах производства. Был принят устав КВР, в котором самые главные шесть пунктов были следующие: 1) Все фабрики, заводы и мастерские социализируются; 2) Каждый цех выбирает двух делегатов, из которых составляется Комитет Внутреннего Распорядка; 3) Каждый КВР выделяет из своего состава два человека и посылает их в губернский Совет, функции которого носят лишь совещательный характер; 4) Заработная плата устанавливается в размере 300 рублей в месяц плюс 25% на каждого иждивенца. 5) КВР заведуют лишь хозяйством, но никакой административной властью не обладают. Каждый рабочий — человек вполне свободный, имеющий все права и в то же время несущий и все обязанности и как гражданин и как производитель; 6) Губернский Совет должен включать в себе не только представителей от фабричных комитетов, но и представителей от кооперативов. Тут же был избран временный секретариат. На всех фабриках и заводах вскоре после конференции состоялись выборы по цехам. Быстро составились КВР, объединились, и выделили из себя Губернский Совет. Так что, когда наступил „Октябрь” — Новороссийск был готов к жизни без хозяев и эксплоататоров. Никаких перебоев, никаких заминок не произошло. Как я заметил выше, весь октябрьский переворот в Новороссийске выразился в переизбрании президиума. Созданные на местах КВР начали функционировать немедленно же. Губернский Совет быстро и аккуратно выполнял все поручения, а также посылал на места все нужные инструкции и наставления. Инженеры и техники, а также значительная часть администрации кооперировали с Советом. Теперь все это представляется как сон. Но то был не сон. То была действительность. В Новороссийске занималась заря новой жизни. И занималась она без драки, без кровопролития, а по доброму, чисто человеческому почину. И тот, кто еще вчера был на положении придавленного, и тот, кто был на положении привилегированного, почувствовали себя одинаковыми. Такие явления редко бывают в истории человечества.
Когда теперь, после 45-ти лет, я начинаю думать об этом, то просто не хочется верить, чтобы небольшая группа лиц, тонувшая в многолюдном море простых рабочих, могла пустить в ход сложный аппарат не только производства, но и всей жизни вообще. Но так было. Это свидетельствует, что если человек почувствует, что он свободен, что он сам себе хозяин, то такой человек всегда найдет выход из всякого положения.
Заря новой жизни над Новороссийском, однако, недолго горела. Бежавшие на юг из центра России офицеры вскоре создали на Кубани армию под водительством Корнилова и сделали попытку прорваться к Новороссийску. Население Новороссийска встревожилось. На всех фабриках и заводах начали говорить о необходимости создания военного отряда для отражения наступавших корниловцев. Добровольцев оказалось больше, чем нужно. Нашлись и военные, раньше служившие в армии. Они взялись обучать добровольцев военному искусству. В это время стало известно, что на бывшем русско-турецком фронте русские войска после заключения мира с турками оставили большое количество амуниции. Население Новороссийска, долго не думая, отправило к берегам Турции три парохода с достаточным количеством грузчиков. Амуниция была погружена на пароходы, доставлена в Новороссийск и с ее помощью удалось остановить наступление белых армий. Таким образом, населению Новороссийска с первых же дней пришлось самостоятельно, без помощи со стороны, не только справляться со всеми трудностями на хозяйственном франте, но нужно еще было отражать атаки и на военном фронте. Но население справлялось. Народная инициатива — поистине неиссякаемый кладезь.
Новороссийск в это время по своей социально-политической структуре не был похож на другие города. Во всех городах после октябрьского переворота руководящую роль играли Советы, находившиеся под контролем большевиков. В Новороссийске же городской Совет хотя и существовал, но никакой роли не играл. Об этом свидетельствует следующий случай. В городском Совете однажды решили взять из банка некоторую сумму денег. Для этого в банк был послан председатель Совета. Охрана банка, однако, председателя Советов в банк не впустила, так как охрана считалась лишь с авторитетом Комитетов Внутреннего Распорядка, а не с авторитетом Совета. И председателю Совета пришлось отправиться в центральную контору КВР и там выхлопотать нужное разрешение. Только после этого председатель Совета мог проникнуть в банк. Это свидетельствует, что, хотя Совет, как политическая ячейка, и существовал, но никакой роли он не играл. Все зависело от КВР, избранных на местах производства. Комитеты же эти были проникнуты анархическим духом. Почин там шел снизу вверх, а не наоборот.
Подобное положение в Новороссийске длилось около 8-ми месяцев. Жизнь шла своим чередом. Население чувствовало, что оно — полный хозяин, имеет все права, а вследствие этого несет и все обязанности. Все стремились к тому, чтобы все было как можно наилучше. И я должен сказать, что за эти 8 месяцев в городе не произошло ни одного большого уголовного преступления. Даже ссор и драк не было. Все чувствовали себя братьями, создателями лучшей жизни.
Новороссийск в то время был почти что отрезан от остальной страны. Но то, что происходило в Новороссийске, какими-то незримыми путями проникало и в другие города. Это пугало большевиков, и они всячески старались, чтобы городской Совет (политическая ячейка), а не Совет, выделенный КВР, распоряжался судьбами Новороссийска. Но все их попытки терпели полное фиаско. До тех пор, пока армия Деникина не завладела Новороссийском (это произошло в августе месяце 1918 г.), город находился в руках самого населения. В жизнь проводилось не то, что шло из партийного центра (из Москвы) а то, что решалось на собраниях рабочих. Рабочие на местах знали лучше канцелярских бюрократов, что им нужно и умели скорее и правильнее проводить все им нужное в жизнь. Если на каком-нибудь заводе иссякало сырье, то рабочие завода снаряжали специальную комиссию, отправлявшуюся туда, где были запасы сырья, и комиссия, без всяких канцелярских проволочек, доставляла на, завод сырье. Таким же путем посылались в другие места имевшиеся в Ново-российские излишки товаров. Налаживался товарообмен...
Вспоминая об этом почти полувековом событии, я нисколько не сомневаюсь, что, если бы в России было больше таких городов, как Новороссийск — революция приняла бы совсем другой оборот. К сожалению, Новороссийск оказался почти единственным оазисом среди разрухи и бушевавший гражданской войны. И оазис этот, конечно, долго не мог держаться, ибо там, где гремела гражданская война — там решающее слово принадлежало штыку, а не идее. Самые лучшие идеи раздавливались военной колесницей. Пал и Новороссийск, но все же он своим 8-месячным примером успел показать, что население даже в наше время может устраивать свою жизнь без хозяев и правителей.
Б.Е.
Дело труда – Пробуждение № 67 1963 с. 9-14
Добавить комментарий