Канадская писательница Наоми Кляйн настолько известна своими колкими комментариями, что мы иногда забываем о том, что она, прежде всего, является первоклассным репортером. В ходе своего интервью с ней я попытался понять, какие же из направлений ее деятельности являются для нее приоритетными. Сама же Наоми Кляйн сказала после интервью, что теперь ей вряд ли удастся взять интервью у президента какой-нибудь крупной экологической организации (прочитав ее интервью, вы поймете почему). Ее преимущественно интересует освещение какой-либо истории, а не перспектива самой стать героиней истории.
Репортажи Наоми Кляйн нередко делали тщетными все усилия по формированию нужного общественного мнения. Именно это и можно считать отличительным признаком ее деятельности. Она старается не болтать попусту, «переливая из пустого в порожнее». Она работает обстоятельно, аккуратно и тихо. Как ни удивительно, но всемирная популярность Наоми Кляйн базируется лишь на трех относительно небольших ее книгах (одна из которых является к тому же сборником ее журнальных статей). Первая книга Наоми Кляйн «No Logo: люди против брэндов» рассказывала о том, как брэнды манипулируют желаниями одних людей, эксплуатируя при производстве своей продукции других людей.
Эта книга была издана спустя несколько недель после протестов против саммита ВТО в Сиэтле и буквально сразу же стала мировым бестселлером. В следующей книге Наоми Кляйн («Доктрина шока») речь шла о том, как сторонники свободного рынка зачастую используют кризис (естественный или искусственно вызванный) для того чтобы проталкивать политику дерегулирования. В своей новой книге (у которой еще пока нет названия — она должна выйти в 2014-м году) Наоми Кляйн обращает внимание на проблему климатических изменений. Ее муж и товарищ по творческим проектам Эви Льюис должен к тому же снять по книге фильм.
В своих книгах и статьях Наоми Кляйн пыталась сформировать контр-нарратив корпоративной глобализации и политике мер экономии. Она считает, что проблема климатических изменений предоставляет нам новый шанс для формирования такого контр-нарратива: «В книге, над которой я в данный момент работаю, говорится о том, что наша реакция на климатические изменения может помочь нам перестроить общественное пространство, укрепить наши сообщества и предоставить нам возможность работать на достойных условиях». Однако прежде она должна закончить свой репортаж. Как сказала она в ходе интервью по поводу реакции низовых движений на проблемы, связанные с изменениями климата: «я за всем этим сейчас внимательно слежу».
Вы уже писали о власти брэндов, о народных движениях по всему миру, о фундаментализме свободного рынка. Почему сейчас темой вашей новой книги (и фильма) стали климатические изменения?
Если помните, моя предыдущая книга «Доктрина шока» заканчивалась как раз темой климатических изменений — в частности, там была описана антиутопическая картина будущего: под воздействием погодных катаклизмов рушится наша ветхая инфраструктура — что мы в реальности и видели во время урагана «Катрина». Однако мы вместо того, чтобы стремиться предотвратить подобные катаклизмы в будущем и попытаться снизить количество выбросов загрязняющих веществ, делаем всё, чтобы нажиться на нынешнем кризисе. Мне казалось, что климатические изменения потенциально могут стать наибольшим проявлением «капитализма катастроф» за весь известный нам период. Поэтому весьма логично было от темы капитализма катастроф, описанного в «Доктрине шока», перейти к климатическим изменениям. Когда я писала «Доктрину шока», то одновременно писала и об иракской войне — о том, как на ней наживаются, а потом я стала отмечать для себя, что всё то же самое касается и последствий природных катастроф — того же цунами в Юго-восточной Азии или урагана «Катрина». В моей книге целые главы посвящены этим катастрофам. А затем я подошла к идее о том, что климатические изменения могут привести к «народному контрудару» — в ответ на «доктрину шока», то есть климатические изменения не только предоставят капиталистам возможность наживаться на катастрофах и людских бедах, но они предоставят и прогрессивным силам возможность углубить демократию и реально улучшить жизнь людей на всей планете. Так я постепенно подошла к идее о «климатическом долге» — я тогда как раз писала статью о репарациях для журнала The Harper’s и общалась с членом боливийской делегации на женевских переговорах по проблемам климата. Ее зовут Ангелика Наварро, и вот она-то мне и рассказала о том, что климатические изменения могут дать шанс реализовать нечто вроде «Зеленого плана Маршалла», в ходе которого страны Севера будут выплачивать «климатические долги» странам Юга в форме реализации гигантского проекта экологического развития.
Вскоре после урагана «Сэнди» вы писали о потенциально возможном «ударе народа». Наблюдаете ли вы нечто подобное в реальности — нарастает ли глобальная реакция низовых движений на все те погодные катаклизмы, с которыми нам приходится сталкиваться?
Я вижу, что люди действительно реагируют на эту проблему повсюду — на разных фронтах борьбы. Сейчас многие из тех, кто долгие годы вел борьбу за экологически рациональное ведение сельского хозяйства, начинают понимать, что решение этих проблем лежит также и в плоскости климатических изменений.
.jpg)
Многие проблемы люди начинают переосмысливать, и это не оппортунизм вовсе, а просто люди выходят на иной уровень понимания проблемы. В Канаде сейчас в основном коренные народы, проживающие вниз по течению от мест разработки, наиболее яростно противостоят планам разработки битуминозных песков (для добычи нефти — прим. пер.). Они противостоят этому не потому что их волнуют климатические изменения, а просто они не хотят, чтобы их травили. Однако тот факт, что эти разработки еще и разрушают нашу планету, дает им лишний повод для эскалации борьбы. Проблема климатических изменений может потенциально стать одной из наиболее приоритетных. После урагана «Сэнди» я действительно видела весьма обнадеживающую реакцию многих низовых движений, особенно в Рокавей, где люди изначально были хорошо организованы, и движение Occupy Sandy там было очень мощным — там стали возникать даже новые сети активистов. Первая фаза — это, конечно, борьба с последствиями катаклизмов (государственные структуры, находящиеся под влиянием корпораций, сейчас всячески стремятся уклониться от выполнения необходимых работ, следовательно, все эти самоорганизовавшиеся сообщества граждан вынуждены как-то самостоятельно реагировать на природные катаклизмы) — люди собираются на митинги, сами занимаются тем, чем должны заниматься застройщики. Люди общаются и обсуждают альтернативные варианты планирования и застройки жилых районов. В этом-то отношении сейчас заметен прогресс. Поэтому, мой ответ — «да», реакция людей действительно наблюдается, и я за всем этим внимательно слежу.
В статье в журнале The Nation (ноябрь 2011) вы отметили, что когда речь заходит о климатических изменениях, то имеет место двойное отрицание проблемы: консерваторы отрицают науку, а некоторые либералы отрицают факт сращивания науки с политикой. Как вы думаете: почему некоторые экологи отказываются бороться с эксплуатацией самой темы климатических изменений, происходящей ради извлечения прибыли?
Да, думаю, что действительно крупные экологические движения не желают действовать в этом направлении. И, честно говоря, такое поведение даже опаснее прямого отрицания правыми климатических изменений — именно поэтому мы ведь утратили так много позиций. Действуя согласно модели, принятой крупными экологическими движениями, мы мало чего добились. Думаю, что если посмотреть на результаты, которые нам дали Киотский протокол, ооновский «механизм чистого развития» или схема ЕС по торговле выбросами (всем этим схемам скоро исполнится десять лет и тогда мы сможем с большей точностью оценить и измерить их результативность), то они окажутся просто кошмарными. Ведь дело в том, что не только уровень выбросов в реальности возрос, но и осуществляются еще и бесконечные аферы, что в итоге лишь подпитывает популярность правых.
Популярность правых растет и благодаря тому, что они утверждают, что торговля квотами на выбросы нас разорит; что это передача денег корпорациям, а в итоге никакого эффекта от этого все равно не будет. И они в чем-то правы. Не в том, что нас это разорит, а в том, что была сделана крупная уступка интересам корпораций, а так мы ведь действительно ни к чему не придем, по крайней мере, не достигнем того уровня снижения выбросов, который нам необходим, согласно утверждениям ряда ученых. Поэтому я считаю, что это действительно важный вопрос: почему же организации экологов настолько не желают принимать логические выводы ученых?
Я думаю, что такие ученые, как Кевин Андерсон и его коллега Эллис Боуз из «Тиндалл-центра», действуют в этом отношении наиболее смело: они не только критикуют организации экологов, но и своих коллег за то, что те поддались давлению неолиберальной экономической ортодоксии, которая внедрилась в процесс научных исследований. Читать их доклады действительно страшновато — они утверждают, что, по крайней мере, в ближайшие десять лет тот уровень сокращения выбросов в развитых странах, который нам необходим, просто не совместим с экономическим ростом. Экологические движения одержали целый ряд ошеломительных побед в конце 1960-х и в 1970-х, когда вступили в действие многие законы об охране окружающей среды и защите дикой природы. Тогда мы одерживали победу за победой. И законы об охране окружающей среды действовали по принципу, который мы называли «командно-контрольным». Они просто требовали: «не делай этого». Определенные виды деятельности либо полностью запрещались, либо жестко регулировались, то есть действовал механизм регулирования по командному принципу — сверху-вниз. А затем, как только к власти пришел Рейган, вся эта система резко затормозила. Рейган тогда по сути начал открытую войну против движений экологов. Именно тогда по отношению к «зеленым» стали применять ту же риторику, что и по отношению к коммунистам — наши противники стали приравнивать природоохранную деятельность к коммунизму. После «холодной войны» экологическое движение стало следующей целью, очередным коммунизмом. Реагировать на это тогда можно было двумя способами. Первый вариант: экологическое движение могло оказывать сопротивление, отстаивать свои изначальные ценности и пытаться противостоять набиравшему тогда скорость катку неолиберализма. Второй вариант: движение могло адаптироваться к новым реалиям, то есть меняться и подстраиваться в условиях роста власти корпораций. И выбрало оно второй путь.
Причем выбрало сознательно — можете почитать, что говорил в те годы Фред Круп (президент Фонда Защиты Окружающей Среды).
Движение пошло на уступки, стало сотрудничать…
Именно. Всё дело было в так называемом «корпоративном партнерстве», то есть экологи занимались уже «не судебным преследованием ублюдков», а «совместной работой на основе корпоративного партнерства с ублюдками». Врагов как таковых не стало. Более того, при подобном подходе сами корпорации воспринимаются как некое «решение проблемы», как добровольные участники процесса решения проблемы. И такая модель поведения сохранилась по сей день. Взять хотя бы борьбу против NAFTA (Североамериканского Соглашения по свободной торговле). За редким исключением крупные организации «зеленых» поддерживали это соглашение и, несмотря на ожесточенное сопротивление своих рядовых членов, агрессивно проталкивали его. Затем уже благодаря ВТО эта модель поведения была распространена по всему миру, по этой причине настолько и возросло количество вредных выбросов. Аналогичным образом по всему миру мы распространяли совершенно несостоятельную модель гипер-потребительства — распространяясь на весь мир, она как раз и губит всех нас.
.jpg)
Пикет активистов организации «Sierra Club»
И не то чтобы организации «зеленых» просто молча наблюдали за всем этим — нет, они-то как раз в этом участвовали на правах партнеров. Они сами хотели участвовать. Конечно, это касается не всех экологических групп и организаций, это не касается Гринпис, не касается организации «Друзья Земли». По большому счету, не касается и организации Sierra Club и 350.org (так как ее еще тогда не было). Думаю, что данный подход уходит корнями к элитарности самого движения. Определенную роль сыграло то, что еще при организации первых экологических групп их участники относились к охране окружающей среды, исходя из принципа «положение обязывает» — это были в основном представители элиты, которые где-то собирались, ходили в пешие походы и решили потом заняться спасением природы. А затем настроения представителей элиты изменились. И если бы экологическое движение в те годы решилось вести активную борьбу, то его участникам пришлось бы отказаться от статуса элиты, а они этого не хотели. Сейчас у нас такой уровень выбросов вредных веществ отчасти и по этой причине.
По крайней мере, американской культуре всегда было свойственно стремление найти решение, удовлетворяющее обе стороны. Однако если мы действительно хотим добиться своих целей, то есть сокращения количества выбросов CO2 на 80%, то многие в таком случае и много чего потеряют. Полагаю, вы говорите как раз о том, что руководству многих экологических движений сложно сказать в глаза своим партнерам: «Вы проиграете».
Именно. Придется ведь выбирать. Их стратегия поиска удовлетворяющего всех решения оказалась провальной. А именно эта идея ведь и была положена в основу торговли квотами на выбросы, и эта стратегия оказалась абсолютно провальной. Экологические организации, как оказалось, не настолько умны, насколько себя таковыми считают. Они ведь просто соучаствовали в спектакле. Многие из их корпоративных партнеров стояли одной ногой в USCAP (сформированная в США в 2007-м организация сотрудничества представителей бизнеса и экологических организаций по вопросам климатических изменений — прим. пер.), а другой ногой — в Торговой Палате США. Они, таким образом, пытались застраховаться со всех сторон. И если у корпораций получалось провалить какой-нибудь закон об охране окружающей среды, то они тут же полностью забывали о партнерстве и сотрудничестве с экологами.
Сама стратегия, ориентированная на удовлетворение обеих сторон, интересна еще и тем, что в ней на самом-то деле очень много проигравших. Огромная масса людей приносится в жертву во имя такого «удовлетворения обеих сторон». И мы в США по-прежнему придерживаемся этого подхода по вопросу о торговле квотами, и я знаю, что многим это уже просто надоело. Я вижу массу свидетельств того, что мы не извлекли надлежащих уроков из своих поражений.
А какие основные уроки, на ваш взгляд, необходимо извлечь?
Во-первых, что касается готовности кем-то пожертвовать: во имя взаимовыгодного решения и сотрудничества с крупными загрязнителями окружающей среды в жертву ведь приносятся обычные люди, живущие вблизи загрязняющих природу объектов. Жители Ричмонда в Калифорнии, например, могли бы сказать: «Вот, мы боремся против тех, кто способствует климатическим изменениям, и наши дети к тому же будут меньше страдать от астмы». Однако мы почему-то не с ними пытаемся найти взаимовыгодное решение. Вместо этого мы заключаем сделку с корпорацией и говорим ее руководству: «Ладно, вы можете продолжать загрязнять окружающую среду, но за это вы должны купить квоты где-нибудь на другом конце планеты». То есть местными жителями мы жертвуем, — с ними-то как раз взаимовыгодного решения в таком случае не получается — они оказываются в проигрыше.
Вы говорили как-то Механизм Чистого Развития (МЧР) является тоже чем-то вроде «капитализма катастроф», а не является ли тогда и геоинженерия «капитализмом катастроф» в чистом виде?
Я считаю, что увлечение геоинженерией замечательно проявляет нежелание работать над сокращением объемов выбросов, этим-то она многих и привлекает. Полагаю, что именно это направление будет в основном разрабатываться по мере того, как будет все меньше и меньше возможностей отрицать климатические изменения. Очень многие тогда займутся геоинженерией — она привлекает ведь еще и тем, что это направление не требует от нас изменения своего взгляда на мир, так мы по-прежнему занимаем господствующее положение. Геоинженерия как бы утверждает, что существует еще какой-то «пожарный выход» из сложившейся ситуации. Следовательно, все подобные теории, которые к тому же выставляют в выгодном свете наше мировое господство, будут активно развиваться. Я вижу, что в распространенном у нас подходе к проблеме климатических изменений присутствует готовность пожертвовать огромной массой людей — мы по сути уже проявляем жестокость, и меня лично это просто ужасает. Я даже не знаю, как это назвать, у меня просто нет слов. Мы сознательно принимаем решения, обрекая на гибель целые культуры и народы. Мы можем этому воспрепятствовать, но предпочитаем не делать этого. Думаю, что для определения абсолютной аморальности и жестокости такого решения в нашем языке даже слов нет. Вы же видите, что на всех конференциях по вопросам климата делегаты африканских стран используют слова вроде «геноцид», а европейские и североамериканские делегаты лишь смущенно пытаются оправдаться. Дело в том, что геноцидом, по определению принятому ООН, является сознательное действие, ведущее к исчезновению или перемещению народа. И делегаты стран Севера занимают, в сущности, такую позицию: мы, дескать, делаем это не потому что сознательно хотим, чтобы исчез некий народ, а потому что нам, в принципе, все равно. Если ваш народ исчезнет, то нам все равно, мы просто занимаемся своим обычным бизнесом, а это как бы лишь побочный эффект, «сопутствующий урон». Однако для народа, которому грозит исчезновение, нет особой разницы: присутствует здесь злой умысел или нет, если уж этого можно было бы как-то, но избежать. И мы предпочитаем просто ничему не препятствовать. Я чувствую, что мы сталкиваемся сейчас, помимо всех прочих видов кризиса, еще и с кризисом используемого нами языка — мы не говорим об этой проблеме, используя язык чрезвычайной опасности, не говорим о вероятной смерти людей, а именно так ведь и нужно об этом говорить.
Стало быть, как вы утверждаете, нарратив прогрессивных сил недостаточен. Каким тогда должен быть альтернативный нарратив, чтобы ситуация изменилась к лучшему?
Да, я думаю, что наш нарратив отчасти является причиной того, что те, кто отрицает климатические изменения, стали такой мощной силой в Северной Америке и Австралии. Наш нарратив связан с ментальностью фронтира — мы склонны думать, что там где-то дальше есть еще большая неосвоенная территория. Мы живем на земле, которая была девственной, на «открытой» земле, где природа давала всего в изобилии. Мы не можем себе даже представить, что такое истощение ресурсов. Такая мифология укоренена в наших странах изначально. Поэтому в меня и вселило такую надежду возникновение движения Idle No More («Нет бездействию» — протестное движение коренных народов Канады и США — прим. пер.). Я вижу с какой поразительной духовной щедростью лидеры движения из числа коренного населения пытаются нас сейчас обучить иному нарративу. Я как раз недавно была на конференции движения и была там единственным докладчиком из числа не-коренного населения. Однако все другие докладчики говорили: мы должны играть лидирующую роль. Ведь долгое время сообщества коренных жителей подвергались притеснениям, у них накопилось столько гнева по отношению к тем, кто отобрал у них земли. И впервые я наблюдала такую открытость и такую готовность что-то привнести в движение протеста. Они говорят: мы хотим его вести, хотим переформатировать движение так, чтобы оно в больше степени имело отношение к проблемам этих земель.
Графика движения «IdleNoMore»
Поэтому-то я сейчас буквально преисполнена надеждой на лучшее. Многие еще не понимают пока, какое влияние оказывает движение Idle No More. Мой муж сейчас снимает документальный фильм, который выйдет одновременно с моей книгой — он ведет съемки в Монтане, а до этого мы вместе снимали в резервации северных шайенов, где находятся огромные (действительно огромные) залежи угля. И много лет там уже ведутся дебаты о том, начинать добычу или нет. И похоже, что шайены все-таки склонялись к тому, чтобы разрешить добычу, хотя это и идет вразрез с их пророчествами, хотя решение это было бы для них весьма болезненным. Однако сейчас подрастает уже новое поколение, дети резервации, которые намерены не трогать залежи угля — они учатся получать энергию от солнца и ветра и постоянно говорят о движении Idle No More. Я думаю, что там происходит что-то очень важное. В Канаде, по крайней мере, это касается крупного бизнеса. Да и не только в Канаде, так во всей Северной Америке — ведь значительная часть неиспользуемых энергоносителей, ископаемых запасов топлива, находится на землях коренных народов. Речь идет о добыче нефти в Арктике, о добыче нефти из битумозных песков; о прокладке новых трубопроводов; о разработке газовых месторождений; о разработке крупных залежей угля в США. В Канаде к правам коренных народов относятся в целом гораздо серьезнее, чем в США. Однако я надеюсь на перемены к лучшему и там.
Это очень интересно, особенно учитывая тот факт, что некоторые из крупных организаций «зеленых» сейчас увлеклись идеями об «экосистемных услугах» и «природном капитале», а здесь же мы сталкиваемся с таким вот контр-нарративом, исходящим из стран глобального Юга и от коренных народов — почти что диалектика.
Этот контр-нарратив, как и альтернативные взгляды на мир, возникает как раз в настоящее время. И происходит еще кое-что… не знаю как это назвать… может быть, движением реформации или восстанием низовым движений — это то, что происходит сейчас в экологических движениях США и Канады (и, полагаю, что и в Великобритании). Долгое время крупные экологические движения смотрели на планету как бы с точки зрения космонавта, откуда-то сверху вниз. Думаю, что нам пора избавиться от использования символа глобуса, потому что так мы как бы ставим себя где-то над планетой. Мне кажется, что поэтому мы и рассматриваем реальную природу абстрактно, словно какой-то набор фигур на шахматной доске — мы действительно утратили связь с Землей. Мы действуем так, словно бы у нас помимо этой есть еще какая-нибудь планета. Впервые эта тенденция к переосмыслению позиции «зеленых» отчетливо проявилась при обсуждении вопроса о добыче сланцевого газа. Руководство таких экологических организаций, как «Сьерра-клуб», NRDC (Совет Защиты Природных Ресурсов) и EDF (Фонд Защиты Окружающей Среды) решило, что это будет чем-то вроде «переходного варианта топлива»: «Мы сделали подсчеты и выступаем за разрешение добычи сланцевого газа». А потом они столкнулись с мощным противодействием со стороны рядовых членов — в основном, в «Сьерра-клубе». И уже тогда руководству пришлось как-то менять свою позицию. В данном случае мы и имели дело с подъемом низового движения. Его участники как бы заявили: «Минуточку, а о какой охране окружающей среды тогда вообще идет речь, если в расчет не берется загрязнение воды или индустриализация сельской местности? Во что вообще превратилось экологическое движение»? Мы наблюдаем также рост активности низовых движений в ходе локальной борьбы — против строительства трубопроводов Keystone XL и Northern Gateway, а также в ходе борьбы против добычи сланцевого газа. И они ведь одерживают победы, не так ли?
Я думаю, что старые крупные организации «зеленых» уже просто не оправдывают свое существование. Кое-кто получает кучу денег от корпораций, фондов и богатых спонсоров, однако модель их поведения уже на стадии глубокого кризиса.
Не хотелось бы заканчивать на столь печальной ноте….
Я как раз не думаю, что это «печальная нота».
Надеюсь, что нет.
Хочу еще сказать, что я сейчас выражаю лишь свою точку зрения, но я прекрасно вижу, что происходят серьезные перемены. Организация «Сьерра-клуб» уже прошла через этап реформирования и сейчас именно ее члены находятся на передовой борьбы. Думаю, что и члены других экологических организаций должны последовать их примеру. Хотя некоторые экологические организации, конечно, откажутся и отвергнут перемены, слишком уж они погрязли в модели партнерства, а смена тактики неизбежно приведет к конфликту интересов. Именно эти экологические группы и станут жертвой новых тенденций. И, думаю, что это очень даже хорошо. В Европе мы тоже наблюдаем существенный прорыв — там 100 разных групп гражданского сообщества призвали ЕС отказаться от порочной системы торговли квотами, прекратить эту игру «в наперсток» и реально заняться сокращением выбросов в своих странах. Таково в целом на данный момент положение дел. Довольно уже тратить время на эту хитрую и бесполезную «игру в наперсток» с квотами на выбросы.
Джейсон Марк
Источник :Earth Island
Перевод: Дмитрий Колесник
Добавить комментарий