Двадцать лет назад, 1-2 мая 1989 года в Москве, в глубоком подполье состоялся Первый съезд КАС (Конфедерации анархо-синдикалистов) – организации, из которой выросло все современное анархическое движение на просторах СССР-СНГ, со всеми своими достижениями и невыводимыми «родимыми пятнами».[1]
Мифы и легенды
Двадцать лет – срок немалый. Иных уж нет, а те далече. Для большинства современных анархистов КАС – почти такая же легенда, как какие-нибудь карбонарии или парижские коммунары. Естественно, вокруг этой организации возникли и расцвели буйным цветом разнообразные теоретические мифы и мифологические теории.
Конспирологическая легенда (развитая некогда на страницах безумного недоброй памяти журнала «Трава и воля» ныне сидящим в украинском застенке революционером-террористом и анархо-большевиком, а ранее – в 1989-1991 годах – лидером нижегородской организации КАС Ильей Романовым) гласит, что Конфедерацию анархо-синдикалистов создали агенты КГБ Андрей Исаев и Саша Шубин, чтобы подчинить всемогущему государству потенциальное многотысячное анархическое движение, будто бы неуклонно набиравшее силу в стране. Чувствовавший свою агонию совковый режим сыграл на опережение и преуспел, получив в свое распоряжение выводок ручных анархистов, отмывших идею анархизма от клеветы… до полной неузнаваемости – гласит конспирологическая версия.
Апологетическая версия (столь же правдивая, как и первая), развиваемая в книгах Александра Шубина (одного из «отцов-основателей» КАС) гласит, что КАС была могучей и многочисленной организацией, фактически возглавившей революционную перестройку снизу: впервые выведшей массы на улицы (28 мая 1988 года), высоко поднявшей знамя самиздата (журнал «Община»), впервые сказавшей людям всю правду о большевизме вообще и о Новочеркасском расстреле 2 июня 1962 года в частности, широко распространившей в позднесоветском обществе идеалы неонародничества и постиндустриализма и предотвратившей срыв СССР в сторону насильственного и кровавого коллапса, но… загубленной в конце концов «анархо-шпаной», всякими «контркультурщиками» и панками, заполнившими и разложившими это столь прекрасное начинание.
Но оставлю в покое мифы и, положившись на собственную память, попытаюсь вспомнить – как оно все было «на самом деле» тогда, двадцать лет назад, когда студент Андрей Исаев еще и не думал важно восседать в Думе во главе важного комитета, когда студент Саша Шубин еще не был доктором наук, мэтром и автором двух десятков монографий, когда ветеран рабочего движения и участник новочеркасского восстания Петр Петрович Сиуда еще не был убит (май 1990), а иркутский анархистский батька Игорь Подшивалов еще не знал о роковой машине, прервавшей его жизнь (август 2006), когда Петр Рауш еще не бежал из Питера за границу, спасаясь от чекистов (2008), когда лидер волгодонской группы КАС Голубенко еще не был заживо сожжен неизвестными в своей сторожке (1990), когда, наконец, сам я был третьекурсником, открывшим для себя Бакунина и осознавшим, что анархия – это не хаос, а гармоничное общество свободных личностей, романтическим «юношей бледным со взором горящим» и, по метким словам Исаева, «восходящей звездой анархизма». Вот всё с тех пор и восхожу.
В начале было слово: КАС
Еще в январе 1989 года на конференции ряда групп, входящих в ФСОК (Федерацию социалистических общественных клубов – разношерстную сеть мелких и больших групп социалистической направленности по всему Советскому Союзу) и тяготевших к московскому историко-политическому клубу «Община» (и одноименному журналу), встал вопрос об очередном самоназвании для формирующегося межгородского объединения, мучительно ищущего свою идентичность. Несколько перепробованных с августа по декабрь 1988 года названий: АСФ (Альянс социалистов-федералистов), потом СНС (Союз независимых социалистов) – были дружно признаны неудачными. Это было время наречения имен, поиска единомышленников, самоопределения, время поистине мифологическое (ведь мифологическое время это и есть время Сотворения-Именования всего сущего). Как говорится в мультфильме про капитана Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». Тем более в ту бурную незабвенную эпоху всяческих начал и начинаний.
Мы определяли себя в те решающие месяцы просто, по бакунинской фразе, начертанной нами еще на транспаранте на первой несанкционированной демонстрации в Москве под черным флагом 28 мая 1988 года: «Свобода без социализма – это привилегия и несправедливость. Социализм без свободы – это рабство и скотство». Эти слова звучали уже и в «Декларации Общины» лета 1987 года. «Мы» – это те, кто не хочет «как на Западе» (то есть капитализма) и не хочет «совка» (то есть тоталитаризма). Но как это назвать? Слово «анархизм» будоражило, притягивало, но казалось чрезмерным – пугающим, обязывающим, многих отталкивающим, крайним.
Тут-то и всплыло это словосочетание: «Конфедерация анархо-синдикалистов» – одновременно «страшное» и импонирующее красотой и конструктивностью, сопричастностью традиции. Про то, что члены «Общины» тяготеют к анархизму, говорила вся неформальная Москва, но сами «общинники» (кроме пяти-шести человек: меня и юных школьников из группы «Альянс», являвшейся ассоциированным членом «Общины») стыдливо скрывали этот секрет Полишинеля. Ведь одно дело «изучать анархизм», «симпатизировать» каким-то его идеям (в мае 1988 года родилась и умерла затея создать ВОЛАНД (Всесоюзное общество любителей анархизма в неформальном движении), и совсем другое – признать прилюдно: «Да, я анархист!». Да и многие из двадцати-тридцати членов этого клуба (одного из самых влиятельных и многочисленных среди неформалов) вовсе не считали себя анархистами, а были просто социально активными людьми (либералами, державниками) – это было время еще не высокой степени дифференциации среди горсти активистов-неформалов. Потом они не вошли в КАС, не приняли новой идентичности: «Община» устраивала их, а КАС – нет.
Все решилось на январской конференции. Решающим, как обычно, был голос Андрея Исаева – нашего харизматичного и пассионарного лидера, блещущего эрудицией, остроумием и напором, непрерывно рассыпающего новые смелые идеи (правда, мы тогда также стыдливо публично отрицали его несомненное и непререкаемое лидерство, как и свой несомненный анархизм). В краткой, но энергичной речи он предложил назваться Конфедерацией анархо-синдикалистов, во-первых, потому что мы и есть анархисты, а кто же ещё? (чего греха таить!), во-вторых, эпитет «синдикалисты» придаст нам больше весомости и конструктивности в глазах общества (если «анархиста» отождествят с бандитом, то словосочетание «анархо-синдикализм» вызовет смутные воспоминания о независимых революционных рабочих союзах), в-третьих (мы же почти все тут историки), потому что ведь уже была такая организация в 1920-ые годы в российской эмиграции. Неявно звучало и четвертое, – важное, но скромно умалчиваемое. В это время мы тесно связались с SAC – шведской анархо-синдикалистской организацией (позднее шведы сделают нам красивые «беспартийные» значки, подбросят кое-какую оргтехнику) – и это был прорыв на международный уровень, ожидание того, что «заграница нам поможет». Таким образом, название КАС достигало сразу нескольких целей: обретение четкой идентичности и заявка о своей позиции, нахождение себя внутри традиции: во времени (как продолжателей российской КАС семидесятилетней давности) и в пространстве (как части мирового анархо-синдикалистского движения).
Нельзя сказать, чтобы предложение Исаева свалилось как гром среди ясного неба – мы шли к нему два года. Но нельзя сказать и того, чтобы это предложение прошло без обсуждения и возражений. Исаев был лидером, но отнюдь не фюрером. Немногие – школьники-«альянсисты», ученики Исаева, или я (прямо и безоговорочно называвший себя анархистом к этому времени) – радовались и поддерживали. Активно высказался «за» и горячий Алексей Ковалёв – лидер дружественной питерской экологической группы «Спасение», боровшейся в 1987 году против сноса гостиницы «Англетер» (позднее он ушел в большую политику и, кажется, стал депутатом Петросовета, каковым является чуть ли не по сей день).
А вот Саша Шубин, всегда занимавший в «общинных» раскладах особую позицию и гордившийся своим принципиальным «оппортунизмом», всегда уравновешивавшим исаевский пылкий радикализм (прошедшие десятилетия не изменили его: из «оппортуниста среди анархистов» он стал лишь «анархистом среди оппортунистов», придя к прудонистским идеалам), мягко, но настойчиво высказался против названия «КАС». Он произнес длинную, и, как всегда, убедительно-рассудительную речь, из которой я теперь припоминаю лишь два тезиса. «Я анархист и синдикалист, но не анархо-синдикалист», – говорил он. А, кроме того, нас будут называть и дразнить «кастратами», – пророчествовал Шубин. (Впрочем, эти мрачные опасения не оправдались. Даже самая враждебная нам группа анархо-панков «червяковцев» (по имени бывшего милиционера, тогда анархиста, а ныне фашиста Александра Червякова) – Московский союз анархистов – ревниво именовала нас на страницах своих газет почему-то всего лишь «комсомольскими анархо-сексуалистами (КАС)»).
Тем не менее смелое мнение Исаева, как обычно, перевесило разумные доводы Шубина – и с января 1989 года московский клуб «Община» и дюжина клубов, тяготевших к нему в провинции, стали именовать себя «Конфедерацией анархо-синдикалистов».
Навстречу съезду
Мы были безумно активны и предприимчивы (ибо ясно ощущали судьбоносность тех месяцев и всерьез опасались, что скоро нас всех пересажают – хотелось успеть побольше всего сделать). Наш журнал «Община» от осени 1987 к весне 1989 года невероятно вырос: по тиражу с десятков машинописных копий на папиросной бумаге до тысяч типографских экземпляров, по частоте выхода – с выхода раз в месяц до выхода раз в три недели («официально» считалось даже, что он выходит каждые две недели). Остроумный, сопровождаемый чудесными карикатурами художника Николая Соболева, сочетающий яркие теоретические и исторические тексты Исаева, Шубина и других талантливых авторов с «Хроникой общественного движения» по всей стране, оперативный – он быстро приобрел множество сторонников по всему Советскому Союзу и – прямо по Ленину – стал коллективным организатором, агитатором и пропагандистом либертарного дискурса. Все наши товарищи его читали, распространяли, писали в него – если не теоретические статьи, то хоть репортажи. Во многих городах и весях неформальные группки, клубы и кружки переходили под черно-красные знамена «Общины», объявляя себя «анархо-синдикалистами». А в Иркутске и Питере анархисты самозародились независимо от Москвы и радостно устремились в КАС.
В Москве мы в это время создали зародыш студенческого синдикалистского профсоюза – Оргкомитет Союза учащейся молодёжи (ОК СУМ), более всего прославившийся тем, что поставил на уши колыбель российского анархизма МГПИ имени В.И. Ленина (московский пединститут) – устроив в феврале 1989 года забастовку против военной кафедры. Студентов и студенток заставляли уйму времени изучать милитаристские предметы и сдавать по ним экзамены – при том, что студентов тогда брали в армию. Забастовка длилась почти три недели, в ней участвовали полторы тысячи студентов на десятке факультетов – и она завершилась победой.
В полуподполье (полуподпольностью вообще характеризовалась наша деятельность в то странное время, когда было неясно, что еще «нельзя», а что – уже и еще можно делать и говорить) работал лекторий «Общины» (еженедельно читались исторические лекции, собиравшие десятки слушателей), проводились дискуссии, шла работа среди школьников и экологических инициатив. Похожее происходило во многих городах.
Приближался первый съезд Народных депутатов СССР, ставший крупнейшим телешоу для всей страны. Национальные республики вскипали народными фронтами, выводившими десятки тысяч людей на улицы. Зона гласности расширялась явочным порядком. Члены возникнувшей год назад оппозиционной партии «Демократический Союз» выходили на несанкционированные демонстрации – под дубинки ОМОНа. Митинг ДС 23 апреля 1989 года на Пушкинской площади против злодеяний советских спецназовцев в Тбилиси 9 апреля (когда при разгоне митинга саперными лопатками были зарублены несколько девушек) перерос в шествие сотен человек по бульварам на Арбат – к грузинскому посольству. ОМОН и милиция уже не могли нас остановить. Я участвовал во всех митингах ДС, за что подвергался критике со стороны старших, более умеренных товарищей по КАС, как опасный экстремист и «моральный дээсовец».
И в самом деле, я хотел соединить бескомпромиссную тактику ДС с анархическими идеями КАС. Меня за это ругали и запрещали надевать касовский значок на митинги ДС, а мои хвалебные отчеты об этих митингах в «Общину» переделывались редакцией в противоположном смысле. Официальная позиция КАС в отношении Демократического Союза сводилась к тому, что это буржуазная и экстремистская организация, и, хотя ОМОН зря их так избивает, но они сами виноваты: надо устраивать лишь разрешенные акции). Нам казалось, что мы творим историю своими руками. Возможно, отчасти так и было. Атмосфера была перенасыщена идеями, откровениями, наэлектризована ожиданиями и иллюзиями. Все казалось возможным: и безвластное социалистическое общество, и кровавый переворот с возвратом к сталинизму, и народное восстание.
Оставалось собрать съезд и оформить появление новой всесоюзной организации. Лихорадочно писались проекты документов (Исаевым, Шубиным, еще двумя-тремя людьми). Годами вынашиваемые в подполье, обсуждаемые в долгих спорах заветные идеи чеканно ложились на бумагу. Первый учредительный съезд КАС состоялся в Москве 1-2 мая 1989 года.
Съезд
Собирались конспиративно. Почти никто не знал, где съезд будет проходить. От станции метро «Маяковская» долго шли какими-то переулками. Двигались небольшими группами – чтобы не привлекать лишнего внимания. В одном из переулков (кажется, в Малом Козихинском), в каком-то то ли ДЭЗе, то ли «красном уголке» съезд и открылся.
Компания собралась разношерстная, человек сорок. Выделялись московские вожаки – Андрей Исаев и Александр Шубин – не по годам стратеги, ораторы, теоретики, мастера дипломатии и импровизации, в меру пафосные и в меру прагматичные. В черной рубашке поверх тельняшки, в очках и с нарядной бородой колоритно гляделся Игорь Подшивалов – анархист из Иркутска, «первая ласточка» советского анарходвижения, человек суровый и солидный. Питерскую делегацию, человек в пять, возглавлял не менее колоритный «батька» Петр Рауш, также явно стилизовавший свой наряд под стереотипный образ анархиста – в папахе.
Запорожские анархисты (Дмитрий Дундич и другие – все под тридцать лет, казавшиеся мне, девятнадцатилетнему, зрелыми мужами) выделялись казацкой лихостью, неисчерпаемой и безмятежной иронией, выправкой, роскошными усами и чубами (с ними мы близко познакомились во время одного из обеденных перерывов во время съезда). Через полгода они, невзирая на страшный прессинг со стороны партийных органов и спецслужб, проведут у себя в Запорожье огромную подпольную конференцию КАС, посвященную столетию Махно, а еще через несколько лет создадут анархическое издательство «Дикое поле» (до сих пор – единственный случай в СССР-СНГ!), в котором издадут книги о махновщине Голованова и Аршинова. Ах, как тогда – на съезде, в радостном ощущении исторического значения происходящего – мы быстро сходились с людьми, счастливо обретали товарищей по жизни и борьбе!
Самого старого и заслуженного участника создававшейся Конфедерации на съезде не было. Петр Петрович Сиуда из Новочеркасска, ветеран рабочего движения, один из лидеров рабочего восстания 2 июня 1962 года в Новочеркасске (и летописец этого события, много лет отсидевший в зоне, а в 1990 году погибший, вероятно, от рук КГБ), накануне участвовал в «Празднике свободной печати» на Арбате (где распространялся разнообразный самиздат), был задержан милицией, сидел «на сутках» и потому не смог присутствовать.
В разгар съезда встал какой-то мужик, выделявшийся диким одеянием и почтенным возрастом (на фоне двадцати-тридцатилетней молодежи, преобладавшей на съезде). Мужик заговорил. Он оказался Николаем Озимовым из Черкасс и объявил себя «бакунистом с 1960-ых годов». «Ох!», – почтительно вздохнул зал, уважительно-благоговейно глядя на ветерана анархо-движения и своего аксакала. Однако Озимов продолжал (лучше бы он этого не делал, оставив всех нас в счастливом неведении относительно конкретики): «Я прочитал тогда у Бакунина, что стихийный анархист – это разбойник, и анархистам надо слиться с лихим разбойным миром. Вот я и создал бандгруппу, занялся разбоями и... сел». Зал снова охнул, но уже опасливо: «подведет ужо нас под монастырь этот уголовник!» (Озимов впоследствии стал колдуном и наводил порчу на украинских бюрократов, сильно расширив арсенал средств анархического сопротивления).
Еще один колоритный и немолодой анархист (позднее – троцкист) и длинноволосый авантюрист из Днепропетровска Владислав Стрелковский поразил всех нас афоризмом о том, что: «для анархистов только две вещи святы – секс и экс (в смысле экспроприация – П.Р.)».
Флюиды романтики, бравады, надежд, прагматического цинизма, витая над Первым съездом Конфедерации анархо-синдикалистов, причудливо перемешивались с флюидами авантюры и революционной фразы.
Если из этих беглых и отрывочных заметок читатели решили, что на I съезде КАС преобладали безумцы, проходимцы, пижоны и уголовники, то это все же будет неверное впечатление. Хотя пестроты, горячки, неразберихи, хаоса (противоположного, как известно, анархии) хватало. Ведь все свершалось в первый раз, шутка ли сказать, за семьдесят лет! Хотя юные и не очень анархисты из разных городов СССР жаждали объединиться и поднять как можно выше знамя анархии (пока одно на всех), сразу же обнаружились идейные разногласия – зародыши будущих расколов. Едва кое-как приняли часть программных документов (написанных, в основном, Андреем Исаевым и Сашей Шубиным), организационный договор КАС и пару-тройку резолюций, как питерцы во главе с неукротимым Раушем тяготевшие к тому, что называется либертарианством или анархо-капитализмом в духе Б. Таккера, категорически высказались против любых слов о «социализме» в нашей программе и красного цвета в нашем черно-красном флаге. Насилу их убедили смириться с мнением большинства. Как оказалось, ненадолго.
На съезде присутствовали представители шведской организации SAC. Милая, одухотворенная женщина (кажется, по имени Аника), возглавлявшая международный отдел шведского анархо-синдикалистского профсоюза, обратилась к нам с вдохновенной напутственно-приветственной речью. И мы вмиг ощутили себя частью мировой и вековой анархической традиции, а не просто сборищем чудаков и фантазёров.
Среди неопределённости, надежд, страхов, иллюзий споров, амбиций, конспиративных тревог, взаимных наскоков, радостных знакомств, революционных ожиданий, оппортунистических уступок, межфракционных торгов, боязливых оглядок на советское начальство и отважных дерзаний – родилась Конфедерация анархо-синдикалистов. Жизнь ее была недолгой, но яркой. (В то время месяц шел за год). Возникнув в мае 1989 года, к началу 1992 года КАС начала рассыпаться (а до этого, в 1990 году, от нее откололась добрая треть групп, образовав АДА, Ассоциацию движений анархистов. На развалинах КАС из ее осколков родились новые организации и движения – КРАС (в России), РКАС (в Украине), ФАБ (в Беларуси), СКТ (в Сибири), «Хранители радуги» (в России). Началась история новейшего российского анархизма.
1 – Желающим поподробнее узнать об истории КАС рекомендую обратиться к книгам Александра Шубина «Преданная демократия. СССР и неформалы 1986-1989» (Москва, 2006); и Дмитрия Бученкова «Анархисты в России в конце ХХ века» (Москва, 2009), а также к моей статье «Конфедерация анархо-синдикалистов. Из истории новейшего анархического движения в СССР и России» в газете Автономного действия «Ситуация» (№3, Февраль 2004. С. 6) – П. Рябов.
Петр Рябов
