Александр Володарский

В последнее время я отошел от активистских практик, заняв позицию наблюдателя. В “отпуск” окончательно ушел год назад, после прошлогоднего Первомая, с тех пор предпочитал смотреть и анализировать. Как только ты перестаешь ощущать вовлеченность в процесс, то становится гораздо проще критиковать происходящее. Для того, чтобы критиковать, иногда следует отойти. В последнее время я и писал очень мало, полагая, что недозревшие мысли не стоит предъявлять публике. И должен сказать, что эта пауза очень хорошо способствует размышлениям, сознательный отказ от практики позволил оценить её критически, без попыток самооправдания или защиты «своих».

Икона ультраправых Евгения Хасис аккуратненько встала на сторону лагерной администрации в конфликте между Толоконниковой и ФСИН.

Очень показательное интервью взял у неё её “правозащитник” (а для людей с хорошей памятью – защитник и друг убийц, с шампанским отмечавший убийство Маркелова) Алексей Барановский.

Логика “проблемы у нас есть, но давайте решать их аккуратно и по-тихому” свойственна двум категориям зеков: блатным на чёрных зонах (у них там есть преференции за которые есть смысл держаться) и козлам, сотрудничающим с администрацией – на красных. Зона, в которой сидит Толоконникова – не просто красная (все женские зоны – красные по определению), она на общем фоне отличается чудовищным режимом и беспределом администрации. Простые зечки лишены каких-либо благ, за которые им следовало бы цепляться. То есть, расшатывание режима потенциально может навредить лишь тем, кто открыто или тайно работает на администрацию и получает от неё послабления.

Мусора задержали участников антиклерикальной акции возле Художественного Арсенала в Киеве.

Все активисты доставлены в Печерский Райотдел по адресу ул. Московская 31.

По последним данным задержано до двадцати человек, среди них  есть активисты АСТ, а также участники Худрады и Прямого Действия, поддержавшие акцию в частном порядке.

Говоря о мещанстве и обывательстве, было бы неверно приписывать эти свойства лишь «апатичной серой массе». Такой подход бы ничем не отличался от пошлого элитизма правых, от донцовщины, от почти расистского деления людей на «казаков» и «свинопасов». На самом деле никаких казаков не существует. И свинопасов, кстати говоря, тоже. Есть только свиньи. И тот факт, что какая-то из этих свиней дорвалась до кормушки, какая-то извалялась в грязи, а какая-то обладает развитым классовым сознанием, не меняет нашу видовую принадлежность. Все мы сегодня - порождение одной социальной и культурной среды, все мы несём в себе родовую травму капитализма.

Постепенно приходит осознание, что кризис пришел всерьез и надолго. Что это не временный сбой в экономике, а крушение всей экономической и политической парадигмы. Невидимая рука рынка дрожит, как рука законченного алкоголика, и все труднее сохранять веру, что она и дальше сможет держать в кулаке нашу цивилизацию. Мнимый конец истории сам подходит к концу. Всерьез заходит речь об альтернативах. А это значит, что растет уровень радикализма, как левого, так и правого. В бунтующей Греции просыпаются анархисты повстанческого толка, а в Испании выходят из затяжной спячки синдикалисты. Студенческие и рабочие протесты по всей Европе.

Перевел вот отличное стихотворение Курта Тухольского, которое, почему-то, почти не звучало по-русски.

Путь усыпанный розами

Важная, хоть и не новая мысль, которая выкристаллизовалась в последнее время с особой отчётливостью: любые политические переговоры, согласования, дискуссии, суды и т.д. представляют из себя не столько обмен мнениями и сравнение позиций, сколько ритуализированное меряние силой.

В последнее время среди левых (в том числе среди анархистов) крайне популярно противопоставление классовой и гендерной проблематики. Дескать, буржуа тоже может быть геем, женщина может быть крупной начальницей, неужели мы должны защищать и их тоже?   

В течение последних лет мы наблюдаем рост активности и агрессии неофашистов: на улице, в университетах, в культурном и информационном пространстве. Усиление их позиций требует адекватного ответа с левой стороны. Сегодня уже нельзя отрицать угрозу — успех ультраправых всегда идёт вслед за экономическим кризисом. На фоне снижения уровня жизни фашистская реакция может стать последней надеждой капиталистической системы на выживание. Тогда масштаб денежных и политических влияний в “ВО Свобода” (или тех кто придёт ей на смену) увеличится ещё больше. Сейчас рано говорить об угрозе захвата власти “ВО Свобода” или её аналогами.

После выборов в украинский парламент прошло уже больше двух недель. И почти всё это время длился подсчёт голосов. Протесты и выявление фальсификаций продолжаются до сих пор, в паре округов наметилось переголосование, но уже ясно, что Верховную Раду всё-таки следует считать избранной. Второго Майдана не будет.

Применительно к одному очень показательному тексту, сформулировал в очередной раз что такое "большинство". На этот раз максимально кратко. 

Мы слишком  легко отказываемся от своего языка. Левые предпочитают стыдливо замалчивать эту тему, отдавая её на откуп либералам и националистам. Глубокая травма нанесённая всем  нам советской эпохой поставила под вопрос само слово «левый». Совсем недавно мы стали реанимировать слова «марксизм» и «социализм», с «анархизмом», попавшим в лапы поп-культуры — гораздо сложнее. Но общая тенденция неутешительна — левые отказываются от своего языка. Такие слова как «буржуазия», «класс», «классовая борьба», оказываются исключёнными нашего дискурса. Слово «революция» употребляется только лишь в безобидном контексте, в лучшем случае как синоним «смены власти». Мы стесняемся слова «пролетариат», которое кажется чем-то постыдно-анекдотичным. Призрак профессора Преображенского нависает над нами титанической фигурой. Все хотят быть Преображенскими, даже Шариковы, никто не хочет быть Швондером. Чем более  серьёзными становятся решаемые нами задачи, тем больше соблазн снизить градус радикализма, перейти с революционного языка прокламаций на аккуратный канцелярит.

В политическом лексиконе есть слова, которые существуют словно бы отдельно от своего смысла. Само по себе слово уже становится смыслом, что затрудняет его использование в какой-либо конструктивной дискуссии. Оно - словно, пустые рыцарские доспехи из сказки, которые начинают сами по себе ходить и размахивать оружием. И уже не важно, сидит внутри кто-то или нет. Одно из таких самостоятельных слов - «фашизм». Другое - «либерал».  «Коммунизм» и «анархизм» тоже очень часто используются в роли таких вот ярлыков без смысла. Я бы хотел поговорить в этой статье о ещё одном важном пустом слове - «толерантность».

Товарищ Магид опубликовал очень показательную зарисовку. Типичный для определённых тенденций в левом движении текст. Я в последнее время не очень люблю полемику в комментариях, поэтому отвечу отдельным постом. Интересен не столько сам текст Шрайбмана, сколько его форма подачи, используемые сравнения, аллегории и подбрасываемые между делом дополнительные факты. История, лежащая в основе, не стоит выеденного яйца: какие-то чуваки (политическую принадлежность которых Магид даже не смог правильно описать) приехали на анархистский форум, посвящённый теме миграции, кого-то из них оскорбил вид голого мужского торса и после спора о сексизме они уехали. Забавно в качестве анекдота, не более. Опровергать саму эту историю я не планирую, равно как и пространно доказывать, что немецкие анархисты не обладают какими-то особыми предрассудками по поводу обнажённого тела (у нас на организационных пикничках в жару топлесс ходили все желающие, независимо от пола). Гораздо важнее разобрать текст Шрайбмана с точки зрения используемых им риторических приёмов, а также тех идеологем, которые он, мимоходом, подбрасывает читателю. Как правило, такие побочные фразы и отступления, воспринимаются куда менее критично чем основная часть текста. Хотя, на самом деле, именно они, а не история о футболках, содержат в себе то, что хотел внушить читателю автор. Итак, тезис первый: в среде социально-революционных левых начала века было много мигрантов, сейчас - только зажравшиеся европейцы, которые свысока "помогают" мигрантам.

К бюрократическому перерождению организаций, основанных на принципах прямой демократии, подчас может привести именно основополагающий для либертарной культуры принцип участия каждого человека в принятии решений. Опасности энтризма заведомо-чужеродных элементов я сейчас рассматривать не буду (например, ситуация в которой националисты пытаются примкнуть к левым), как раз против этого существуют отработанные и вполне эффективные методы противодействия.

31 марта мы выехали из Нюрнберга во Франкфурт с группой из тридцати человек — на антикапиталистический марш, организованный анархистами и другими организациями и профсоюзами (формальной темой был протест против Европейского банка, но на самом деле речь шла о строительстве нового антиавторитарного Интернационала). Тридцать — это сравнительно немного для такого глобального мероприятия. Дело в том, что одновременно в самом Нюрнберге проходила несогласованная демонстрация антифашистов, требовавших роспуска местного аналога центра «Э». Так что основная часть антифа осталась в родном городе, во Франкфурт же выдвинулись преимущественно синдикалисты. Участники акций не противопоставляют себя друг другу и обмениваются письмами солидарности, просто случилась неудобная накладка по времени. Едем на электричках, так дешевле, дорога в оба конца обходится в восемь евро. Среди попутчиков узнаю своего старого университетского знакомого Б., всю дорогу обсуждаем с ним различия между немецкой и украинской левыми сценами и особенности поведения местной полиции.