Антэ Цилига. Размышления о Ленине в верхнеуральском политизоляторе

Очевидно, в 1917-м и массы и Ленин продвигались все дальше и дальше, все быстрее,  все мощнее.  Как ураган, который сметает все на своем пути, они сметали все старое, прогнившее, лживое и в России и во всем мире. Поистине,  это были «дни, которые потрясли мир».  Россия творила мировую историю.  И, поскольку Ленин сумел завоевать сердце человечества в момент его великолепного освобождающего взрыва, поскольку в те дни, когда мы увидели, как грандиозная смелость народных масс привела их к победе, он был с ними и возглавлял их,  Ленин навсегда занял почетное место в сердцах трудящихся и в пантеоне истории.  И это место он сохранит, даже если после крушения революции ему, подобно Кромвелю придется дать  перед массами отчет за свои преступления и преступления своих преемников.

Даже если в какой-то момент истории народ в ярости выбросит его труп на улицы Москвы, подобно тому, как труп Кромвеля был вздернут на виселицу.

Но в тот самый миг, когда рухнуло старое строение и Ленин захватил власть, между ним и массами возник трагический разрыв. Поначалу незаметный, он нарастал, развивался и, в конце концов, стал фундаментальным.

Рабочие массы инстинктивно осуществляют свое полное освобождение, полностью достигнув своих целей.  Именно для этого массы делают революцию. Все сразу.  Сейчас или никогда. Именно это отличает эпоху революции от эпохи реформ. Преодолев рамки старого социализма, чтобы построить нечто новое, трудящиеся массы в 1917-1918 гг. пошли дальше, чем изначально хотел Ленин. И порыв масс был столь силен, ситуация была настолько напряженной, что массы увлекли Ленина за собой. Таковы были отношения между вождем и массами в кульминационный момент революции.

Об этом говорят факты – после Октябрьской экономики Ленин хотел не экспроприации капиталистов, а лишь «рабочего контроля»: контроля низовых рабочих организаций над капиталистами, которые должны были по прежнему управлять предприятиями. Ожесточенная классовая борьба вскоре отвергла тезис Ленина о сотрудничестве классов под его руководством: капиталисты ответили саботажем, а рабочие коллективы захватили все заводы, один за другим… И только из-за того, что экспроприация капиталистов была проведена рабочими массами de facto, советское правительство признало ее de jure, издав декрет о национализации промышленности.

Затем, в 1918 г., Ленин ответил на социалистические устремления народных масс противопоставив им систему государственного капитализма («по образцу Германии во время войны») с самым широким участием бывших капиталистов в новой советской экономике. Ленин стремится не к полному разрушению старого экономического строя, а лишь к своего рода равновесию между старым и новым, их сосуществованию. Ленин, который недавно выступал против «сотрудничества классов», сам становится его апологетом. Захватив власть, он начал подвергаться влиянию различных общественных сил, а не только рабочего класса, как прежде. Он выступает, как апологет статики момента, а не динамизма эпохи.

Наступление гражданской войны вскоре внесло изменения в этот этап ленинской философии революции.Крушение Германской и Австро-венгерской империй дало новое рождение максималистcким тенденциям народных масс, а тезис о немедленном осуществлении социализма получил официальное признание. Наступил 1919 год. Это был апофеоз революции, ее «1793-й». И, как можно заметить, это была инициатива масс, а не Ленина.

От революционного апофеоза до провала только один шаг. И в этой исторической обстановке роль Ленина – наиболее плачевна. Если в период общественного подъема массы смогли увлечь Ленина за собой, то вырождение и провал революции обнаружили антагонизм между Лениным и массами и его победу над ними.

Какова была ставка в этой борьбе? Сам принцип социализма, судьба вырванной из рук буржуазии промышленности. Именно это стало причиной раскола между Лениным и рабочими массами и его победы над ними. Именно здесь следует искать ключ, позволяющий понять двойственность той роли, которую Ленин сыграл в революции.

Рабочие завладели заводами и установили на них принцип коллективного производства. Но связь между различными заводами зависела от бюрократического аппарата. И это уже – симптом опасности, которая угрожала пролетариату. Судьба социализма в России зависела от того, сможет ли пролетариат осуществить общее управление производством. Чтобы добиться социалистической организации общества, чтобы переделать на социалистический лад сельское хозяйство, пролетариат должен в первую очередь осуществить социалистическую организацию у себя в промышленности.

Кажется, это – самая важная истина. И однако, о ней всегда забывают, рассматривая судьбы социализма и революции. Ленин, оказавшись на вершине аппарата, смотрел на проблему глазами аппарата. И это прекрасно подметил рабочий-делегат Х съезда Российской коммунистической партии Милюнов, сказав:  «Позиция Ленина психологически понятна: товарищ Ленин – председатель Совета комиссаров. Он руководит нашей советской политикой. Очевидно, что всякое движение, которое мешает этому управлению, может рассматриваться лишь как мелкобуржуазное и особенно вредное».

Фактически, во время гражданской войны центральная бюрократия беспрерывно расширяла свое влияние и захватывала заводы. Дирекция заводов, поначалу назначаемая рабочими и служащими предприятия, теперь все чаще и чаще назначалась из центра. В  то же время первоначально коллективное управление понемногу становилось единоличным. Заводы начали уходить из рук рабочих. И это произошло по инициативе Ленина, несмотря на упорное сопротивление всей рабочей фракции в Коммунистической партии и всех рабочих лидеров. За свою оппозиционную деятельность Томский был сослан в партию Туркестана, как ранее Сапронов из Украины за «демократический централизм».

С окончанием Гражданской войны борьба между бюрократией и пролетариатом за господство над промышленностью возобновилась с новой силой. Она вошла в решающую фазу. И именно эта борьба разрушила систему военного коммунизма. «В нашем производстве существуют две власти: власть рабочих и власть бюрократов. И это парализует производство. Единственный выход состоит в радикальном решении: необходима единая власть, либо власть рабочего социализма, либо власть государственного капитализма». Такими словами теоретик Рабочей оппозиции Шляпников обозначил конфликт в статье, опубликованной в «Правде» в период подготовки «профсоюзной дискуссии» перед съездом партии.

Какова была в то время позиция Ленина? Он, как и Шляпников, выступал за решение без компромиссов, но в отличие от него, он выступал за исключительную власть бюрократии. Ленин сам признавал, что на «профсоюзной дискуссии»  речь фактически шла о передаче заводов рабочему классу. Он говорил: «Если управление заводами будет доверено профсоюзам, то есть на девять десятых беспартийным рабочим, то зачем тогда партия?». Таким образом получается, что одна десятая рабочего класса, представленная рабочими-большевиками, провозглашает то же, что и беспартийные рабочие. В этом основном вопросе классовая линия проходит очень четко: с одной стороны рабочие (члены партии и беспартийные), с другой бюрократы (члены партии и беспартийные); рабочие – за социализм, остальные – за государственный капитализм.

Чтобы компенсировать захват заводов, Ленин признал право рабочих на забастовку. Как будто рабочие совершили Октябрьскую революцию, чтобы получить право на забастовку!

Характерны взаимоотношения Ленина с либералами в собственном бюрократическом лагере. Когда, расположившись на пол-дороги между Лениным и оппозицией, группы Троцкого, Бухарина, Сапронова предложат смягчение единоличной власти бюрократии через учет, на правах совещательного голоса, мнения рабочих при организации производства, Ленин категорически выступил против этого и предпринял самые энергичные организационные меры против проявленных ими «колебаний».

Сам Ленин, конечно, не колебался. Став глашатаем советской бюрократии (как беспартийной, так и коммунистической), он с нерушимым спокойствием отнял заводы у рабочих, отобрал у них основное завоевание, единственное орудие, при помощи которого они могли сделать шаг вперед к освобождению, к социализму. Русский пролетариат вновь стал наемной рабочей силой на чужих заводах. От социализма в России осталось одно название.

«А Кронштадт в 1921-м?»  – спросят далее. Судьба промышленности, то есть фактически судьба социализма определилась окончательно. Подавление бунта в Кронштадте было ответом бюрократии на попытку направленного против нее союза пролетариата и крестьянства. Ленин и бюрократия были напуганы этой попыткой. После подавления был нэп и реализация альянса между бюрократией и крестьянством против пролетариата. И только во время пятилетнего плана бюрократия со всей мощью развернулась против своих временных союзников: среднего крестьянства и кулаков.

После ликвидации социализма в области экономики, ликвидации рабочей власти на заводах, бюрократии предстояло выполнить последнюю задачу: ликвидировать политическую власть пролетариата и трудящихся масс. Орган этой власти – величайшая организация масс, возникшая в ходе революционного процесса – советы. Политической организации масс – совету, как и экономической организации масс – профсоюзу, бюрократия противопоставила организацию, где участие масс было слабее всего, а сама она наиболее сильна – партию. Чтобы уничтожить всякую возможность борьбы за интересы масс, как внутри партии, так и вне ее, на Х съезде партиции по инициативе Ленина были приняты следующие решения: запрет в стране всех партий, кроме коммунистической, запрет в партии любых мнений и любых групп, противостоящих бюрократической верхушке партии. Партия превратилась во вспомогательный орган бюрократического цезаризма, в то время как советы и профсоюзы превратились во вспомогательные органы партии. Сформировалась бонапартистская диктатура над партией, рабочим классом и страной.

Я был попросту уничтожен, когда открыл, что сами вожди коммунистической партии полностью это осознавали. В своей работе «Экономика переходного периода» Бухарин в 1920 г. сформулировал теорию «пролетарского» бонапартизма (личный режим). И Ленин прокомментировал этот пассаж (см. Сочинения Ленина, том XI, русское издание 1930 г.): «Это правда… Но слово не следует использовать». Можно делать, но нельзя говорить, в этом весь Ленин в эпоху, когда он покидает пролетариат ради бюрократии. Ленин, таким образом, стремился замаскировать бонапартистский характер бюрократии. «Невозможно осуществить диктатуру пролетариата через организацию, которая охватит его целиком, - писал он, - так как пролетариат слишком разделен, слишком унижен, слишком легко подкупается».

И поэтому «диктатура пролетариата может быть осуществлена только через авангард, который сосредоточит в себе всю революционную энергию класса, то есть чрез партию». Последующий опыт покажет всю бюрократическую реальность этой теории диктатуры партии над рабочим классом, диктатуры избранного меньшинства над «отсталым большинством» пролетариата. История еще раз доказала правоту этой фразы из старого революционного гимна:

Никто не даст нам избавления
Ни Бог, ни царь и ни герой

правоту формулы рабочего движения: «Освобождение трудящихся – дело самих трудящихся».

Ликвидация политической власти пролетариата тем не менее нуждалась в солидной «идеологической базе».

Следовало прибегнуть к уверткам, поскольку невозможно было назвать вещи своими именами. Поскольку революция первоначально произошла ради осуществления социализма неудобно заявить прямо: «Отныне мы – новые господа и новые эксплуататоры!». Проще озаглавить похищение заводов у рабочих «победой социалистического способа производства», подчинение пролетариата бюрократии –«укреплением диктатуры пролетариата», а новых эксплуататоров – «авангардом пролетариата». Подобно тому как сеньоры были «защитниками крестьян», буржуазия – авангардом народа, бюрократия оказалась «авангардом пролетариата». Эксплуататоры всегда считали себя авангардом эксплуатируемых.

Ленин оправдывал новую политику слабостью пролетариата. Он утверждал, что доверив революцию бюрократии, он сохранил ее для пролетариата. Завтрашние выгоды должны были оправдать нынешние жертвы. Эти выгоды сегодня у нас перед глазами и мы осознаем их социальную цену. К чести пролетариата, он сразу почувствовал, несмотря на свою слабость, что затевается. Он понял, что делает Ленин, как если бы тот говорил: «Вы другие, рабочие, вы – не логичны. Вы хотите немедленного осуществления социализма и не в силах сделать это. Пока вы не способны стать хозяевами общества, вам следует быть подручными – таков закон борьбы классов в классовом обществе. Если вы смиритесь с неизбежным, мы дадим вам все, что можно вам отдать».

У рабочих была своя концепция классовой борьбы и они поступили так, словно их ответ Ленину гласил: «Нет, это вы не логичны, товарищ Ленин. Если мы недостаточно сильны, чтобы стать хозяевами страны, то должны перейти в активную оппозицию. Класс не подчиняется, он борется».

Спонтанное сопротивление пролетариата бюрократическому вторжению показало, что пролетариат был не настолько слаб, как считал Ленин. И если бы Ленин сердцем был с пролетариатом, то поддержал бы рабочую оппозицию, которая проявила себя по всей стране. Но он думал и действовал в интересах бюрократии, в интересах ее власти. Эта пролетарская сила выглядела в его глазах угрозой, он применял по отношению к пролетариату законы классовой борьбы: класс, который не сдается, должен быть уничтожен победителем. И новая бюрократия по всей России аплодировала, когда Ленин, закрывая Х съезд, написал: «Теперь с оппозицией покончено. Мы больше ни секунды не потерпим ее». Действительно, это был конец легальной оппозиции. Перед ней откроются двери в тюрьму и в ссылку, в ожидании расстрельных команд.

Несмотря на эти фундаментальные изменения, революция, все еще продолжала называться «пролетарской» и «социалистической». Более того, Ленин сам указывал, до какой степени необходимо сочетать привычную фразеологию с действительным положением пролетариата. Когда рабочие, истинные жертвы бюрократических притязаний, готовились протестовать против бюрократической подделки под социализм и требовать удовлетворения своих подлинных интересов, Ленин отрекался от них, объявлял их «мелкими буржуа», «анархистами», «контрреволюционерами». Интересы бюрократии, напротив, были объявлены «классовыми интересами пролетариата». Он установил в стране тоталитарный и бюрократический режим, который окрестил «контрреволюцией» все, что имело политически и социально прогрессивный характер. Он положил начало той эре лжи, фальсификаций, деформаций, которыми сегодня проникнута вся Россия в сталинском их варианте – дополненном и усиленном, которые отравили всю социальную жизнь международного рабочего и демократического движения.

Шляпников, услышав посвященные Рабочей оппозиции резолюции и речи Ленина в конце Х съезда партии, написал: «За всю жизнь и за те двадцать лет, что я состою в партии, никогда не видел и не слышал ничего более демагогического и более гнусного». Эти слова Шляпникова звучат как эхо слов Томаса Мюнцера, который назвал Лютера «д-р Люгнер» (доктор Лжец) за памфлеты, в которых тот поддержал князей-протестантов против крестьян-протестантов.

«Именно таким, Ленин, ты и стал к концу своей исторической карьеры» - сказал я.

Я пристально и враждебно смотрел на портрет Ленина, который стоял на столе у меня в камере. Передо мной предстали два Ленина, как два Кромвеля и два Лютера: они поднялись вместе с революцией, а затем скатились вниз, уничтожив меньшинство, которое стремилось революцию продолжить.

И это коренное изменение происходит за два-три года, как в русской революции, так и в других революциях. Тогда как мы, современники, как и современники прошлых революций, на протяжении десяти, двадцати или тридцати лет спорим, пытаясь понять – произошли эти решительные изменения или нет.

«И твое противодействие, Ленин, в последние годы твоей жизни ненасытному молоху сталинизма, сколь бы трагичным оно ни было для тебя, с политической точки зрения было лишь колебанием между сталинизмом и троцкизмом, то есть между либеральным и ультрареакционным вариантами бюрократии»

Судьба большевистской партии, судьба Ленина и судьба Троцкого еще раз показывают, что самые прогрессивные партии и самые великие вожди ограничены в своем развитии обстоятельствами места и времени. И именно поэтому в определенный момент они становятся консервативны и невосприимчивы к новым требованиям жизни.

Легенда о Ленине отныне кажется мне ложью, призванной скрыть преступления бюрократии.

«Чтобы разрушить построенную твоими руками тиранию бюрократии, необходимо еще, Ленин, разрушить легенду о тебе, как непогрешимом философе пролетариата. В час крайней опасности, вместо того чтобы протянуть пролетариату руку, ты ударил по нему».

«Если мир еще нуждался в этом уроке, то ты его закрепил: когда трудящиеся неспособны спасти революцию, никто не должен делать это за них. Твой опыт, Ленин, говорит нам, что единственное средство спасти пролетарскую революцию – довести ее до конца, до того момента, когда трудящиеся массы будут полностью освобождены. Если революция сделана не до конца, обязательно придет день, когда новое привилегированное меньшинство установит свою тиранию над большинством трудящихся. Современные революции или полностью реализуют социализм или однажды станут полностью антипролетарскими, антисоциалистическими. Они превратятся в контрреволюции».

«Ни Бога, ни господина» - сказал мне голос из глубин подсознания. Он был хорошо слышен, тверд, повелителен. Портрет Ленина, который стоял у меня в камере на столе был разорван на тысячу кусков и выброшен в корзину для мусора.

В камере темно. Снаружи ночь. Уральские горы и степи погружены в мрачный сон. У меня тяжело на сердце. В течение шести месяцев я не мог открыть рот, сказать или написать что-то, что имело бы отношение к политике, высказать свои новые выводы о великом революционном вожде, так как был подавлен, страдал от того, что навсегда отверг дорогой для меня миф о Ленине.

(Отрывок из книги А. Цилиги "Десять лет в стране великой лжи", глава "Ленин также")