Стратегии врага: размышления после посещения Западного берега

Представляем перевод свидетельства известного американского анархиста и антрополога Дэвида Грэбера, недавно побывавшего в Палестине на Западном берегу реки Иордан (так называемые земли 67-го года). Несмотря на отличный обзор происходящего там, нас (анархистов из движения "Ахдут") немного смутили акценты, расставленные Грэбером. Прочитав эту статью, можно сделать неправильный вывод о том, что всю вину за происходящее автор возлагает исключительно на правых израильских политиков, в то время как левые, поскольку о них ничего не говорится, как бы выставляются в более выгодном свете.

Однако именно левые строили Израиль, именно левые организовали первые поселения и именно левые парламентарии сегодня выступают за ужесточение антитеррористической политики, а порой даже за урезание социальных льгот. В статье также нет анализа всей территории Палестины (земель 48-го года), необходимого для понимания ситуации. Мы написали Дэвиду большое письмо с этими вопросами и получили от него вполне удовлетворивший нас ответ.

Он написал, что — разумеется — не видит разницы между "левыми" и "правыми" сионистами, всех, как предшествующих, так и современных сторонников государства Израиль он считает своими идеологическими врагами, а строй, который он хотел бы видеть в Палестине, — это скорее что-то похожее на демократический конфедерализм Рожавы. Однако Грэбер не имел задачи делиться в статье своими мыслями и только занимался описанием увиденного и услышанного от местных жителей. Как антрополога, его интересовало прежде всего, как видят события их непосредственные свидетели и участники. Этот подход он использует при написании большинства своих статей, и воспринимать их надо соответственно.

Активисты "Ахдут"

В Шхеме практически на каждой улице есть мужская парикмахерская. Их буквально тысячи. Большинство из них остается открытыми до двух ночи; многие другие — единственные места, кроме мечетей, которые открываются в два; кажется, что когда бы ты ни прошел мимо парикмахерской, внутри всегда толпятся 4-5 мужчин с красивой укладкой, наблюдающих, как кого-то стригут. Создается странное впечатление, что женских парикмахерских вообще нет. Периодически можно увидеть впечатляющие рекламные плакаты женской косметики и средств для волос, женщины на них часто светловолосы (на самом деле, удивительное количество палестинцев в Шхеме блондины, даже дети), но магазинов нет. Я спросил друга, с чего бы это. Он объяснил, что если раньше палестинское общество считалось самым либеральным арабским обществом за пределами Бейрута и молодые женщины там никогда не ходили с покрытыми волосами, то в 90-е, во время политического расцвета ХАМАС, ситуация стала меняться. Но в случае с женскими салонами был и другой, куда более непосредственный фактор. В 80-е израильские спецслужбы начали использовать преимущества, которые им давало существование парикмахерских: они подсыпали в чай наркотики и делали фотографии раздетых женщин, чтобы шантажировать их мужей, принуждая их к сотрудничеству. Поэтому сейчас женские салоны красоты существуют, но скрыты от посторонних глаз, а женщины больше не принимают чай от незнакомцев.

Моей первой реакцией было: да быть такого не может! Это походило на самую настоящую параноидальную фантазию. Однако шхемские палестинцы живут в условиях, где и вправду происходят безумные вещи; где на самом деле существуют люди, ведущие против них заговор; где шпионы, доносчики, секретные службы всех мастей, включая специалистов по психологии и социальной теории, на самом деле существуют и активно ищут способы подорвать социальное доверие и разрушить общественные связи. Об этом рассказывают бессчетное множество историй. Некоторые из них оказываются правдой. Но кто может знать, какие именно?

И, конечно, это еще не все. Штази, тайная полиция Восточной Германии, в какой-то момент разработала такой метод: проникать ночью в дома диссидентов и переставлять там мебель. Это ставило жертву перед заведомо проигрышным выбором: либо ты рассказываешь людям, что шпионы проникли в твой дом и переставили мебель, вынуждая многих думать, что ты рехнулся, либо оставить это знание при себе, постепенно начав сомневаться в собственной вменяемости. В Палестине порой возникает чувство, что целую страну пытаются свести с ума таким образом.

Однако в данном случае слухи хотя бы отчасти оказываются правдой. Существует сайт, где мучимые совестью агенты Моссада совершают анонимные признания. И один из них, действительно, рассказал про подмешивание наркотиков в чай в парикмахерских.

Мой друг Амин сказал мне: «Я всегда считал, что поворот в сторону религиозного консерватизма, платков и закрытой одежды связан не только с политическим подъемом ХАМАС в 80-е и 90-е. Я думаю, это отчасти стало реакцией на знание, что за тобой все время наблюдают. Оглянись. Практически на каждом холме — еврейское поселение. Но когда ты смотришь наверх — это всего-лишь архитектура, пустой фасад какого-то искусственного закрытого сообщества: людей ты видеть не можешь. А рядом всегда есть военная база, огороженная вышками, на которых может находиться или не находиться кто-то наблюдающий за тобой. А еще здесь есть настоящая стена. Все говорят о стене как о препятствии для передвижения. Это действительно так, и это дико раздражает, но стена — это еще и препятствие для взгляда. Ты не можешь увидеть, что происходит у тебя перед носом. У них свои дороги. Точнее, два вида дорог: дороги для поселенцев и дороги для военных. И обычно непонятно, какую из них мы, арабы, используем в тот или иной момент. Только в случайных просветах, или на перекрестках с дорогой, ведущей к поселению, можно увидеть охранников, плакаты с израильскими правыми политиками или детей-автостопщиков в кипах. Только так ты можешь их увидеть.

Но ты знаешь, что они могут видеть тебя, когда ты едешь, или когда идешь, вообще, что бы ты ни делал, они наблюдают за тобой из тысячи разных углов, из мест, о которых ты даже понятия не имеешь. Ты в ловушке в этих крохотных зонах, где вы можете видеть друг друга, но полная картина для вас недоступна. Кусочек города, в котором ты живешь, кусочек деревни, где ты стрижешь овец, — все эти отдельные островки; у тебя нет даже нормальной карты: все доступные тебе карты либо неправильные, либо устаревшие, ты никогда не сможешь посмотреть вниз с командных высот. И ты начинаешь закрываться. Ты стараешься пореже выходить из дома. Женщины даже прячут свои прически. Это всего лишь жест, но это один из множества путей отстаивания контроля».

Вот что такое жить в Палестине. Постоянное осознание присутствия жестоких спецслужб, определяющих условия чьего-то существования, но, в конечном счете, его не желающих. Никто никогда их не видит. Но каждый знает, что это за люди: группа очень образованных и опытных специалистов, мужчин и женщин, которые собираются в офисах с кондиционерами, представляют презентации в Power-point, производят подсчеты и разрабатывают хитроумные планы и стратегии; кроме этого ты знаешь только то, что эти люди настроены к тебе крайне враждебно, но ты не имеешь никакого представления о том, что именно они говорят и делают. До тебя доходят только слухи и догадки.

В 50-х в Северной Корее разработали ряд весьма эффективных технологий пыток — настолько эффективных, что они могли заставить пленных американских летчиков взять на себя вину за всевозможные зверства, которых они не совершали, и при этом остаться убежденными, что их никто не пытал. Метод был довольно прост: заставить жертву делать что-то немного неудобное — например, сидеть на краю стула или прислониться к стене в некомфортном положении — но делать это в течение очень долгого времени. Через восемь часов жертва будет согласна на все, чтобы это прекратить. Но попробуй прийти в международный Гаагский трибунал и сказать, что тебя весь день заставляли сидеть на краю стула. Даже жертвы не хотели описывать своих похитителей как палачей. Когда ЦРУ узнало об этом методе — а согласно моим корейским друзьям, это всего лишь более садистские версии классических корейских способов наказания маленьких детей, — они были заинтригованы и, по-видимому, провели обширные исследования по их применению в их собственных исправительных учреждениях.

Опять же, иногда в Палестине возникает ощущение, что вся страна подвергается подобным пыткам. Конечно, здесь также есть и явные репрессии: в людей стреляют, их избивают, подвергают пыткам и грубому насилию. Но мне кажутся не менее важными и те вещи, которые откровенными истязаниями не являются. По большому счету, саму структуру повседневности как будто делают невыносимой — но таким образом, чтобы вы не смогли это назвать явными нарушениями прав человека. Здесь постоянно не хватает воды, нужна прямо-таки военная дисциплина, чтобы принять душ. Ты не можешь получить пропуск; ты все время стоишь в очереди; если что-то ломается, невозможно получить разрешение, чтобы это починить или достать запасные детали. Есть четыре разных системы права (османская, британская, иорданская и израильская), которые могут применяться в любой юридической ситуации, и можно только догадываться, какой суд какую из них решит применить или какой документ надо предъявить и какой из них подходящий. Большая часть законов вообще лишена смысла. Ты можешь потратить восемь часов на дорогу длиной в двадцать километров, чтобы увидеть свою девушку. И это почти наверняка будет означать, что перед твоим лицом будут размахивать пулеметом люди, считающие тебя недочеловеком и орущие на тебя на языке, который ты едва понимаешь. Так что приходится чаще флиртовать по телефону. Когда ты можешь позволить себе лишь пару минут. Бесконечные пробки перед и за контрольно-пропускными пунктами, водители орут, ругаются и обвиняют друг друга. Все живут в 12-15 милях от Средиземного моря, но даже в самый жаркий день невозможно попасть на пляж. Есть места, где можно перелезть стену, но имей в виду, что патрули безопасности могут подстрелить тебя в любой момент. Естественно, подростки все равно делают это. Но плаванье всегда сопровождается страхом быть пристреленным. Будь ты торговец, или рабочий, или водитель, или фермер, или клерк, твоя жизнь — бесконечный поток мелких унижений. Твои помидоры задерживаются на два дня, чтобы гнить, пока кто-то ухмыляется тебе в лицо. Ты должен умолять, чтобы вытащить своего ребенка из тюрьмы. И если ты придешь к охранникам, они могут задержать тебя, чтобы выбить признание, что ты бросал в них камни. И вот ты уже в бетонной камере и без сигарет. Унитаз забит. И ты понимаешь: ты будешь жить так вечно. Нет никакого «политического процесса». Это никогда не кончится. Если не произойдет какого-нибудь божественного вмешательства, ты можешь рассчитывать на подобный террор и абсурд до конца своей бренной жизни.

Но когда кто-то ломается под давлением и, скажем, закалывает солдата на пропускном пункте или присоединяется к группе, нападающей на поселенцев, у него не будет ни малейшего оправдания для того, что представляется как акт несоразмерного безумия.

Все таки, Палестина — это страна, создавшая гностицизм — веру в то, что люди живут во Вселенной, созданной враждебным Демиургом, полной произвольных нравственных законов, существующих лишь затем, чтобы сбивать нас с толку, потому что настоящий Бог находится в каком-то абсолютном, непостижимом Запределье. Но по какой причине политический режим должен стремиться сознательно создать систему законов, напоминающую такую извращенную и бессмысленную Вселенную?

Эта стратегия выглядит особенно обескураживающей, потому что даже с израильской точки зрения в ней невозможно найти логику. В 90-е была возможность примириться с соседями. Предложенные условия были крайне выгодны и экономически, и политически. На самом деле, никто и не ждал, что Израиль разрешит вернуться значительному числу беженцев 1948-го. Если бы это произошло, пришлось бы снести горстку поселений, населенных теми, кого большинство израильских граждан тогда считало жестокими религиозными лунатиками, и передать ООП какое-то беззубое государство-обрубок. Вместо этого израильское правительство использовало как дипломатическое прикрытие идею двух государств — решение, в осуществление которого никто толком и не верил, хотя сотни бюрократов сделали выгодные карьеры, притворяясь, что это сработает, — и все для того, чтобы превратить Западный берег в нагромождение военных баз и закрытых еврейских общин. Практически все страны мира осудили эти действия как противоречащие международному праву. Очень трудно представить, что в итоге этот проект не обернется катастрофой. Он уже изменил мировой имидж страны — из группы идеалистов, переживших холокост и заставивших пустыню цвести, в сборище вопящих фанатиков, превративших технику нападения на двенадцатилетних детей в настоящую науку. Они заверяли, что останутся нацией, окруженной злейшими врагами, хотя в экономическом и политическом плане они стали почти целиком зависимыми от беспрекословной поддержки одной стремительно разваливающейся империалистической силы.

Разве может это хорошо закончиться?

Итак: каковы на самом деле долгосрочные планы Израиля?

Ответ в том, что никаких планов нет; у израильского правительства не больше идей, касающихся собственного будущего, чем у Exxon Mobil1 — идей, касающихся климатических изменений. Кажется, они понимают, что если США исчезнут или прекратят им помогать, кое-что изменится. Конечно, у них навалом людей в исследовательских центрах, работающих над этой проблемой и составляющих отчеты и планы, но все это в основном запоздалое раздумье. Движущей силой колонизации Палестины в 67-м не была какая-то серьезная стратегия; это было что-то вроде кошмарного сочетания краткосрочной политической и экономической выгоды.

Возьмем поселения. Изначально это был проект относительно изолированного, при условии хорошего финансирования, сборища религиозных фанатиков. Сейчас, похоже, все вертится вокруг них. Правительства вкладывает в них огромные ресурсы. Почему? По-видимому, ответ в том, что начиная с конца 90-х израильские правые политики сообразили, что поселения — это такой вид политической магии. Чем больше денег в них вкладывается, тем сильнее правеет еврейский электорат. Причина проста. Жить в Израиле дорого. Жилье в границах 48-го года стоит непомерно много. Если вы молоды и небогаты, у вас есть два варианта: жить с родителями, пока вам не стукнет тридцать, или найти место в незаконном поселении, где квартира стоит раза в три меньше, чем в Тель-Авиве или Хайфе — не говоря уже об отличных дорогах, школах, коммунальных и социальных услугах. На данный момент подавляющее большинство поселенцев живет на Западном берегу по экономическим, а не по идеологическим причинам (особенно это касается территории вокруг Иерусалима). Но что это за люди? Раньше молодые люди, находившиеся в стесненных обстоятельствах, студенты, образованные молодые родители традиционно тяготели к левым. Но поселите тех же людей в поселение, и они непременно начнут, даже не осознавая этого, думать как фашисты. Поселения — это своего рода гигантские механизмы по производству правого мировоззрения. Очень трудно для того, кто живет на враждебной территории, проходит курс стрельбы из автомата и постоянно слышит призывы быть начеку по отношению к местным жителям — и ничего, что его соседи убивают их овец и уничтожают их оливковые рощи, — не начать воспринимать этно-национализм как здравый смысл. В результате с каждыми выборами старый левый электорат все больше рассеивается, и сонм религиозных, фашистских или полуфашистских партий получает все большую и большую часть голосов. Для политиков, которые едва могут мыслить дальше следующих выборов, соблазн слишком велик.

А как же политика в отношении палестинцев? Каков смысл во всем этом?

Опять же, следует подчеркнуть, что люди, делающие израильскую политику на Западном берегу, — кто угодно, только не идиоты. Большинство из них очень умны. Многие имеют высокие степени и отлично знают историю и социологию военного права и науку гражданского управления. Они хорошо осведомлены о технологиях, которые успешно применялись оккупационными властями, чтобы усмирять и кооптировать завоеванное население. Это не требует большого ума. Это стандартная схема игры: кооптация, разделяй и властвуй, кнут и пряник в нужных пропорциях, применение определенных стратегий для создания зависимости.

Не похоже на то, чтобы развивающие израильскую стратегию не применяли эти технологии. Но они полны решимости предложить как можно меньший пряник и использовать как можно больший кнут, насколько это возможно без провоцирования взрывной реакции. Старое руководство ООП (Организации Освобождения Палестины), политические сливки палестинской диаспоры, уже кооптированы: им разрешили частично вернуться из их бывших баз в Ливане и Северной Африке и гарантировали привилегии в обмен на содействие в контролировании арабского населения. Те в свою очередь так организовали поступающую финансовую помощь, чтобы перетащить бывших леворадикалов в НКО. Несколько богатых арабов-бизнесменов свободно перемещаются между КПП и совершают выгодные жилищные сделки. Есть даже небольшой рост строительства за счет вливаний средств от диаспоры врачей и юристов, так как их все равно не на что тратить, в результате чего в пределах палестинской администрации возникают огромные цементные особняки с красными китайскими крышами, правда с плохо работающими туалетами из-за недостатка воды. (Надо ли говорить, что вся вода уходит на бассейны поселенцев). По иронии судьбы, территории — самый большой экспортный рынок Израиля, и поскольку посредством враждебных урегулирований была уничтожена старая экономическая система, основанная на сельском хозяйстве, торговле и легкой промышленности, это по сути означает попытку окончательно захватить палестинскую экономику любым доступным путем. И все же, что действительно поражает в этой стратегии "разделяй и властвуй", так это то, насколько мало она воплощена. Экономически было бы очень просто создать значительный средний класс с сильным экономическим интересом в сотрудничестве с оккупационной властью. Тем не менее, власти, похоже, намеренно решили не делать этого.

Вместо этого, я думаю, нам стоило бы задать тот же вопрос, что и о поселениях. Поселения являются двигателями для производства определенного вида этно-националистического сознания, финансируемые в основном ради политической выгоды. Тогда какой же тип палестинцев пытается создать оккупационная власть? Ясно, что не послушных и покорных. Для того, кто пытается умиротворить бывшего врага, было бы нелепо делать его существование полным лишений, ужаса и унижений, гарантируя, например, что практически каждая мать и каждый отец ежедневно будут беспокоиться — вернется ли их сын или дочь из школы или уже лежит в наручниках и с завязанными глазами в камере. Единственный осмысленный ответ — в том, что Израиль стремится к тому, чтобы ярость палестинцев была доведена до предела; им нужно сопротивление; но им так же нужно знать, что сопротивление совершенно неэффективно. Они хотят создать поколение, покорное в каждодневной жизни, но периодически индивидуально или коллективно взрывающееся несогласованно и без всякой стратегии, что будет представляться окружающему миру как иррациональное демоническое безумие.

Зачем им это? Практически все политические аналитики-арабы, с которыми я говорил, считают, что ответ очевиден. Израильская экономика в значительной степени зависит от продажи высокотехнологичного оружия и сложных электронных систем «безопасности». Сегодня Израиль занимает четвертое место в мире по экспорту вооружения после США, России и Англии (и недавно отодвинул Францию на пятое место). Серьезное достижение для такого маленького государства. При этом у Израиля есть огромное преимущество перед конкурентами, которое поизводители никогда не забывают подчеркнуть в своих рекламных брошюрах. Его продукция прошла масштабные испытания. Этот новый тип снаряда был использован для уничтожения туннелей в секторе Газа! Этот новый тип распределителя слезоточивого газа был успешно использован против протестующих в лагере беженцев Балата! Этот новый тип устройства лазерного обнаружения неоднократно срывал атаки на поселенцев! Палестинское сопротивление стало ключевым экономическим ресурсом для израильского капитала, и если оно сойдет на нет, экспортную экономику ждет немедленный удар.

Если определить запугивание как форму агрессии, направленную на продуцирование реакции, которая затем может быть использована как оправдание для ответной агрессии, то израильская оккупация сделала запугивание основным принципом управления. Все организовано так, чтобы провоцировать. Провокации происходят каждый день. Они отвратительны и унизительны. Но их организуют так, чтобы не доходить до той точки, когда агрессия станет очевидной и вопиющей и вы смогли бы утверждать, что на вас напали. Как школьный хулиган, который постоянно незаметно оскорбляет и толкает свою жертву с расчетом на то, что за неконтролируемый всплеск возмущения и злости жертва ответит перед директором.

Я окончательно понял кошмар ситуации в Палестине, когда осознал, что вся суть жизни традиционного палестинского общества в том, чтобы иметь возможность быть щедрым к незнакомцу. Гостеприимство значит для них все. Когда я впервые приехал в Шхем, в фургоне, полном участников американской съемочной группы, все в округе (я, конечно, узнал об этом позже) сразу же достали мобильные, чтобы попытаться выяснить, что происходит. Кто эти иностранцы? Что за оборудование они привезли? Почему они здесь? Но в тот момент, когда мы вошли в один из домов местных жителей, все изменилось. A районный комитет тут же собрал группу из 30 или 40 молодых добровольцев, которые обязались физически вмешаться, если коррумпированные элементы палестинской власти или израильские силы безопасности попытаются создать нам какие-то проблемы. Ведь мы теперь чьи-то гости и наша безопасность — дело коллективной чести квартала.

Конечно, мы понятия не имели о том, что происходило в то время. Нам это стало известно только неделю спустя, когда кто-то случайно упомянул об этом в разговоре с Амином.

Одной из первых поездок съемочной группы была Арабба, сельскохозяйственный поселок, центр которого полон плакатов и черных флагов «Исламского джихада» и руин средневековых мечетей и крепостей. Сначала казалось, будто люди пытались избегать нас, большинство домов были закрыты, но в конце концов мы поняли, что это из-за того, что солнце еще не село: был Рамадан, и людям было неловко приглашать гостей не имея возможности предложить им еду. К сумеркам везде, куда бы мы ни пришли, нас угощали бараниной, сладостями и чаем с шалфеем. Пожилые женщины в платках бесконечно наполняли наши стаканы, пока осталные, сидя во дворе, рассказывали истории о том, как археологи обнаружили могилы каких-то древних еврейских пророков — я не запомнил имен, возможно, это были Маккавеи, — и с тех пор эти захоронения стали местом паломничества. Обычно, конечно, открытие такой достопримечательности является большой экономической удачей для сообщества. В Палестине это может означать, что всю деревню просто выселят. Арабба оказалась для этого слишком большой. Следовательно, в данном случае это означало лишь, что периодически сотни израильских солдат врываются город в полном боевом снаряжении, снайперы занимают позиции на крышах домов и наступает двенадцатичасовой комендантский час, пока религиозные поселенцы исполняют свои ритуалы.

Потом они начали рассказывать истории о детях из поселка, находящихся в тюрьме за участие в заговоре, чтобы заманить в засаду поселенцев.

В этот момент мне — выросшему в еврейской семье в Нью-Йорке и воспитанному на сионистской пропаганде — вдруг стало понятно, как вещи, должно быть, выглядят с другой стороны. Куда бы мы ни пошли, везде палестинцы говорили нам обо всех, кого они исторически встречали на Святой Земле как гостей: об армянах, греках, персах, русских, африканцах, евреях... В первое время они воспринимали сионистов как гостей. И это были худшие гости, которых можно себе представить. Каждый акт гостеприимства и дружелюбия превращался в лицензию на присвоение, и самые искусные пропагандисты в мире бросались убеждать мир, что принимавшие их хозяева были жестокими монстрами, не имевшими права жить в собственных домах. Что вы можете сделать в такой ситуации? Перестать быть великодушными? Но тогда это значит абсолютное, экзистенциальное поражение. Это то, что люди на самом деле имели в виду, говоря о жизни как организованной деградации. Люди были систематически лишены физических, экономических и политических средств, чтобы быть великодушными. А быть лишенным средств, чтобы сделать жест великодушия, — это то же самое, что быть живым мертвецом.

Дэвид Грэбер

Перевод - Елена Пасынкова

Активистка организации"Ахдут"

Источник

1 Американская компания, крупнейшая частная нефтяная компания в мире.