Россия: студенческие инициативы против войны

Студенты — одна из наиболее заметных групп, выступающих против российской агрессии. В условиях запрета на открытые формы протеста активисты вынуждены изобретать новые способы сопротивления и организации. Представители студенческих инициатив обсудили с posle.media протестные акции, тактические сложности и планы на будущее.

От редакции: как анархисты мы не согласны с некоторыми высказанными в материале идеями, но в целом повестка низовой самоорганизации нам безусловно близка.

В дискуссии участвуют представители Студенческого Антивоенного Движения (всероссийская инициатива), Физтеха против войны (Москва), Подслушечки ВятГУ (Киров), медиа «Гроза» (Казань, Новосибирск) и Инициативной группы ТюмГУ (Тюмень).

София (САД): Несколько вступительных слов о студенческих инициативах, возникших в современной России, которая ведет войну в Украине. 24 февраля мы все столкнулись с катастрофой. Почему для антивоенного сопротивления нам кажется важным студенчество? Почему мы видим в нем актуальную протестную силу?

Во-первых, протестный ресурс студентов связан с возрастом. Когда у людей в России спрашивают о протестной активности, они часто говорят, что боятся не только за себя, но и за близких, которые от них зависят: за детей, пожилых родителей, других родственников, нуждающихся в обеспечении и заботе. Студенты, в отличие от людей более взрослых, в большинстве случаев не отвечают за благополучие семьи.

Во-вторых, студенческое движение работает не только на воспроизводство самих себя и делают протест видимым для других граждан, несогласных с войной. Студенты — часть образовательных институций, имеющих прямое отношение к государству. За счет этих институций в том числе функционирует идеологический аппарат государства и транслируются определенные ценности. В этом смысле студенческое движение направлено на взаимодействие с институциями или противостояние им.

В-третьих, университет способствует коллективности в условиях атомизации российского общества. Обычно вузы занимают большие здания или даже комплексы, в пространствах которых — аудиториях, столовых, общежитиях — взаимодействует множество людей. Например, если в рамках одной компании работники могут выполнять различные функции, работать в разрозненных офисах и занимать четко определенные им места, то студенты постоянно проходят через общие и общественные пространства. Поэтому университеты — это особенная среда, располагающая к знакомству, разговору, дискуссии, а соответственно и к вовлеченности.

Еще одна особенность студенческого сопротивления — богатая протестная история, которая может служить опорой и источником вдохновения. Во множестве стран студенчество внесло огромный вклад в политические и культурные изменения, или даже становилось их двигателем. Поэтому в нашем канале мы стараемся писать об истории студенческих и антивоенных движений. Этот протест не нужно полностью заново придумывать — имеются соответствующие примеры, образцы, модели, стратегии, которые можно исследовать, анализировать и адаптировать под нашу конкретную ситуацию.

Конечно, у студенческого протеста есть и слабости. Университет — это не тот тип производства, остановка или саботаж которого могли бы решительно повлиять на ход событий. Кроме того, студенческие организации нередко носят формальный характер, оказываясь слабыми и лояльными по отношению к институции. Стоит отметить и определенный уровень пассивности и страха, но он скорее характерен не для студенчества самого по себе, а для российского общества в целом.

Теперь расскажу о том, как развивалось студенческое сопротивление в течение этих трех долгих месяцев. Сначала мы наблюдали резкий подъем протестной активности, но сейчас, когда первый шок и энтузиазм прошел, поддерживать и развивать эту активность становится все сложнее. Многие из тех, кто вовлечен в антивоенную работу, испытывают выгорание, усталость и отчаяние, то и дело наблюдая смерть и разрушение в Украине, бессмысленность и жестокость репрессий в России. К сожалению, в сегодняшних условиях протест не приносит быстрых и видимых изменений, поэтому нашу миссию мы видим в том, чтобы подготовить инфраструктуру, наладить связи, показать варианты и возможности социальной трансформации. Другими словами, в создании сообществ, которые могли бы стать основой будущего общества, более инициативного, осознающего то, каким оно хотело бы видеть государство и происходящие в нем процессы; общества без той немоты и пассивности, что сделали возможными столь ужасные события как война в Украине. Сегодня мы встретились с вами и собрались в том числе для того, чтобы сделать шаг в этом направлении.

Марк (Физтех против войны): Когда началась война, мы, случайные студенты Физтеха, решили собраться, чтобы обсудить, что мы можем сделать. Мы скооперировались через разные студенческие паблики и организовали встречу, на которую пришло около 15­-20 человек. Сначала у нас была идея, и она остается с нами до сих пор, делать антивоенную позицию видимой, например распространять зеленые ленточки, оставлять антивоенные надписи на досках в аудиториях, клеить антивоенные стикеры. Часть этих инициатив была реализована, другая часть (например, идея зеленых лент) не встретила большой поддержки.

Сейчас наша работа изменилась: мы регулярно собираемся, чтобы общаться на темы, так или иначе связанные с войной, исторические или общественно-политические. Это открытые встречи, к нам постоянно приходят новые люди, всякий раз мы видим одного или двух новых участников. Сообщество участников наших встреч — это несколько десятков человек. У нас есть канал в телеграме, там чуть меньше 700 подписчиков. Это не очень большая часть студентов Физтеха, которых, как я подозреваю, всего около 7000.

Второй аспект нашей деятельности — поддержка товарищей, попавших в сложную ситуацию в результате индивидуальных протестных акций. Это, например, те, кто был задержан на митинге, но не только. Мы поддерживали их в суде, организовывали передачки для задержанных, звонили в ОВД, когда их не отпускали.

Мы решили, что будем действовать не анонимно, а публично. Мы говорим о том, кто мы такие и каковы наши позиции и методы. Понятно, что не каждый участник нашего сообщества раскрывает свою личность и пишет свое имя, но некоторые люди действуют публично перед лицом администрации. В этом смысле по сравнению с другими вузами нам повезло: администрация отнеслась, конечно, нас не поддержала, но отнеслась относительно мягко. Нас изначально попросили не заходить за красную линию — иначе возникнут проблемы. Эта линия не была четко обозначена, но, насколько я понимаю, наша деятельность пока ее не переходит и мы не встречаем большого административного давления.

Я бы сказал, что на сегодняшний день наша главная проблема — узкий диапазон действий, которые можно совершать публично и открыто и так, чтобы они обошлись без проблем. Честно говоря, сейчас таких вариантов почти не остается, а нашу деятельность не совсем можно назвать антивоенной. Это скорее просто поддержка людей с антивоенными взглядами, сохранение и укрепление горизонтальных связей до той поры, когда откроется возможность изменений.

Мы нахоидимся в сложной ситуации: если мы не будем предпринимать никаких действий, то сообщество загнется, а если этих действий будет слишком много, то возникает риск преследования, в результате которого сообщество, опять же, может загнуться. Мы должны балансировать между этими двумя крайностями, чтобы иметь возможность повлиять на ситуацию.

Анна (ИГ ТюмГУ): Инициативная группа ТюмГУ появилась буквально недавно. Мы еще не успели сделать ничего особенного, но уже располагаем опытом, которым можно делиться. Во-первых, мы знаем, что если за участие в зарегистрированном студенческом объединении раздают поблажки и благодарности, то за участие в независимой инициативе — наоборот, повышенные требования и прессинг. К этому нужно быть готовыми, и должны быть структуры, готовые заступиться за студентов. Для этого можно либо захватывать традиционные органы вроде студсоветов и профсоюзов, либо  создавать малые альтернативные группы. Например, можно объединиться по силам и возможностям для решения соответствующей проблемы, а в дальнейшем сохранять такую группу как постоянно действующую организацию.

Во-вторых, меня беспокоит, что мы не можем воспользоваться опытом предыдущих поколений, потому что наступление интернет-эпохи радикально изменило студенческую жизнь и мы вынуждены искать новые формы самоорганизации и работы. Недостаточно просто вести канал или клеить листовки, приходится заниматься всем подряд. При этом и офлайн, и онлайн деятельность встречает сопротивление со стороны администрации. Поздравьте меня с отчислением! (прим. участницу недавно отчислили из ТюмГу за создание и продвижение инициативной группы).

Алексей (Подслушечка ВятГУ): На первом курсе у меня появилась идея сделать площадку для мемов — с такой мелочи все и началось. Со временем у меня появились связи с другими людьми, у которых есть похожие неофициальные паблики, мем-сообщества. Долгое время наш телеграм-канал использовался для мемов и постов, непригодных для публикации во вконтакте — например, нельзя было публиковать материал о том, как на митинги Навального ходили сотрудники деканата в поисках студентов.

Когда в феврале началась война, я понял, что нужно менять контент и еще сильнее объединяться. Нам было не так страшно, потому что в Кирове вся молодежная оппозиция связана и знает друг друга. Возможно, вы слышали о «Молодежных парламентах» при законодательных собраниях в регионах. В наш парламент избирались ребята из разных вузов и партий, чтобы вести законотворческую работу, пусть это и совещательный орган. Так как в нем оказалось много представителей оппозиции, после нескольких высказываний и возникновения конфликтов с провластными членами парламента его принудительно распустили. Из-за этого ребята тесно объединились.

Расскажу о микроакциях, которые были организованы при помощи нашего канала. Мы решили, что будем поддерживать ребят, на которых были заведены административные дела по 20.2 и 20.3.3 статьям КоАП РФ. Там есть дела и процессы, инициированные просто за репосты. Мы призываем ходить на слушания, записываем видео, пытаемся объяснить людям, что есть активисты, которые несут наказание безо всяких на то оснований, и что их нужно поддерживать. Сначала приходило мало людей, но на последнем суде, в середине мая, мы наполнили практически весь зал, а также там присутствовал представитель прессы.

Что касается оффлайн мероприятий, то мы проводили воркшоп на одной из городских площадок, пригласив туда ребят, которые шьют, рисуют или кастомизируют одежду. Там, когда только началась протестная волна, мы готовили визуальные материалы для протеста, чтобы тем, у кого нет ресурсов или знания о том, как это делать, было легче вовлечься.

В марте, как и в случае с другими вузами, у нас появилось антивоенное открытое письмо. После его публикации подписавшихся студентов стали приглашать в деканат на беседы. У кого-то беседа прошла мягко, на кого-то сильно давили. Тогда мы объединились с людьми из других регионов, тоже ведущими свои каналы или имеющими возможность собрать нужную информацию, и сделали памятку [прим. как вести себя на беседе в деканате]. Если я не ошибаюсь, после ее публикации никого из студентов в деканат больше не приглашали.

Сейчас единственным способом популяризации и информирования студентов, которых мы сами не знаем, является взаимное цитирование региональных активистов и аналогичных каналов. Так информации становится больше и организуется связь.

Леонид (Гроза): «Грозы» — это сетка независимых региональных изданий для студентов, работающих в различных городах России. Два года назад мы собрались и сделали независимое студенческое издание в Казани, которое оказалось успешным, так что теперь мы можем позволить себе открываться и в других городах. Вот уже около месяца мы работаем в Новосибирске, на днях откроемся в Екатеринбурге, а четвёртым городом в нашей сетке должен стать Санкт-Петербург.

Расскажу о настроениях двух городов, в которых мы ведем свою деятельность. В Казани, в целом, студенчество довольно пассивно: что-то происходит, но никто уже не выступает публично, не выходит на пикеты. Изначально протестное настроение наблюдалось у подавляющего большинства, но потом его уровень начал снижаться. Война входит в привычку, и это очень плохо. На этом фоне интенсифицируется пропаганда.

В Татарстане в вузах понимают, что если давить на молодежь тогда, когда она против, то она будет против еще сильнее. Если, например, посмотреть на КГАСУ (Казанский государственный архитектурно-строительный университет), то там всех запугали отчислениями, все друг друга грызут и готовы друг на друга доносить, а на двери ректора висит буква Z. Однако именно в этом университете появляется студент, готовый выходить на пикеты [прим. речь идет о Денисе Мокрушине]. Чем больше давят, тем ощутимее обратная реакция, поэтому остальные первое время давили не так сильно.

Первые проявления пропаганды начались где-то через месяц, то есть с большим опозданием. Сначала она была довольно низкого качества, что мы подробно освещали, но затем, посмотрев на общую реакцию, пропагандисты стали вводить более изощренные методы. В КФУ (Казанский федеральный университет) позвали политолога Марата Баширова — это умный человек, который умеет убеждать, если ваши позиции не слишком сильны. В университете наметился общий вектор — говорить со студентами и отвечать на их сложные вопросы. Это весьма плачевно, потому что война — не дискуссионный вопрос, тут нечего обсуждать.

Что касается Новосибирска, то там давление в вузах не такое сильное и качественное. В НГУ (Новосибирский государственный университет) мы не заметили какой-то ура-патриотической символики или буквы Z. В вузах поменьше пропаганда есть, но она мелкая и кринжовая, скорее для галочки, чем для реального результата (в отличие, скажем, от. КФУ). В Новосибирске была антивоенная инициатива, под которой подписались около 1400 человек только из НГУ, то есть по сравнению с Казанью — очень большое количество студентов.

София (САД): Раньше мы назывались «Студенты против войны», а сейчас переименовались в «Студенческое антивоенное движение» (САД). Мы позиционируем себя как низовое горизонтальное движение, которое связывает студентов между собой и опирается на различные инициативы в вузах. Мы ведем анонимную деятельность, потому что в первую очередь стремимся создать инфраструктуру для взаимодействия сообществ и нести в них идеи протестной активности. Иными словами, наша основная цель наша выходит за рамки публичного высказывания против войны, и мы хотим достичь ее до того, как подвергнемся давлению.

Первая из наших инициатив — образовательная забастовка «Книги вместо бомб», суть которой заключалась в том, чтобы формировать студенческие группы за счет внедрения и вовлечения в образовательный процесс. Например, она подразумевает организацию дискуссионных клубов и кружков. Такие кружки могут стать своего рода лабораториями, где студенты учатся общаться, выражать свои желания и тревоги, пытаются осмыслить ситуацию и обсуждают то, как они могут на нее повлиять.

Вторая инициатива — «Коалиция педагогов против войны». В рамках этой затеи мы устраивали очные встречи, связывались с преподавателями, выпускали инструкции и предложения о том, как они могут участвовать в антивоенном сопротивлении, как преподавать в новой ситуации и как поддерживать студентов.

Третья — антиректорская кампания «Ректор, отзови подпись», и мы недавно подводили ее промежуточные итоги. К сожалению, своей прямой цели она не достигла, но мы надеемся, что сам процесс вовлек студентов в работу и помог установить связи внутри универсуниверситетов.

О планах

София (САД): У нас сейчас на повестке, во-первых, связь между студентами внутри городов и вузов и между ними. Это необходимо, чтобы наладить общение и обмен опытом между инициативами, а также чтобы люди, чувствующие себя одиноко, могли включиться в сформировавшиеся коллективы. Так как мы опасались за безопасность студентов, у нас провисала эта работа. Сейчас мы думаем над разработкой формы заявки на участие и над способом ее верификации.

Во-вторых, работа с профсоюзами и студенческими организациями. Мы обсуждаем способы инфильтрации и энтризма в существующие официальные профсоюзы и студсоветы, а также размышляем над стратегиями создания новых. Пока мы сотрудничаем с Антиджобом и Антивоенным фондом, которые оказывают консультации и помогают с самоорганизацией [работникам, которые подвергаются преследованию или санкциям за осуждение российской агрессии], но это скорее более актуально для преподавателей, особенно тех, кого увольняют за антивоенную позицию.

В-третьих, мы сейчас разрабатываем идею т.н. «Дрейфов». Чаще всего люди поодиночке расклеивают листовки, рисуют граффити, создают мемориалы, одновременно с этим распространяя информацию о том, как делать это безопасно. Они находят подходящие места, оценивают расположение камер. Сейчас это знание нигде не фиксируется, и идея «дрейфов» заключается в том, чтобы картировать город, передавая друг другу и тем самым продлевая протестную активность. Если человек хочет присоединиться, то «дрейф» как инструмент позволяет подключать к одному из уже существующих маршрутов.

Лилия (САД): Да, «Дрейф» — это прежде всего способ децентрализации протеста и обеспечение его устойчивости. Мы знаем, что централизованные протесты не работают. Последняя волна была 2 апреля, и люди просто не доходили до места сбора, стремительно заполняя  автозаки. Часто такие протесты координируются людьми, которые уже уехали и не слишком хорошо понимают, что происходит здесь и сейчас. По этой причине мы бы хотели сделать уличные акции более разрозненными и неуловимыми, чтобы активность была не только в центре города, но и в спальных районах.

Также стоит создавать локальные и транслокальные объединения, полагаясь на ту универсальность протеста, в которой учитывается наша множественность, то есть не пытаться всех причесать под единственный способ протестовать. Мы сейчас разрабатываем различные стратегии действия на местности и очень хотим подключить максимальное количество различных городов и областей. Мне кажется, это созвучно всплеску деколониальных инициатив, который мы видим. Кроме того, чтобы протест не выдохся и не стал депрессивным, нужно вносить в него что-то веселое. «Дрейф» —  это в том числе еще и прогулка, питающая исследовательский интерес к городскому пространству.

Марк (Физтех против войны): Во многих регионах страны скоро будут выборы, в Москве, в частности, муниципальные, и туда пойдут кандидаты, которые так или иначе, пусть и используя эзопов язык, будут вносить антивоенную повестку. Мы планируем участвовать в избирательных кампаниях таких кандидатов, помогать им доносить антивоенную позицию до избирателей.

Алексей (Подслушечка ВятГУ): Сейчас появилась идея, которую мы еще не начали реализовывать: создать список сотрудников, ведущих активную провоенную пропаганду в университете.

К сожалению, такие преподаватели есть. Сейчас на них сложно повлиять, однако в будущем такой список поможет понять, с кем можно сотрудничать, а с кем не стоит. 

Динамика и опыт протестов

Алексей (Подслушечка ВятГУ): В начале войны все сидели в телефонах, смотрели, что происходит. Появились те, кто стал нас поддерживать. Потом люди столкнулись с последствиями: у кого-то родственников отправили на войну, у кого-то сильно ухудшилось материальное положение, и количество сторонников войны сократилось.

Мне кажется, многие студенты занимают антивоенную позицию, но ради сохранности ментального здоровья либо изолируют себя от новостей о войне, либо обсуждают ее, но с друзьями и толькл если их что-то задело. С другой стороны, появляются новые активисты и новые медиа-проекты. Активных людей как будто все равно становится больше.

Леонид (Гроза): С момента начала войны те, кто «против», радикализировались, а те, кто «за» — как не высказывались тогда, так и не высказываются сейчас, но тех, кто держится нейтральной позиции, стало больше. Она выражается в том, что людей все меньше трогает происходящее. Мы публикуем новости обо всех погибших из Татарстана. Если первое время это вызывало печаль, то теперь скорее начинает бесить («зачем вы это публикуете?!!»). Но мы будем это публиковать, потому что война есть война, и даже если ты не хочешь об этом знать, это нужно знать. Всех начинает раздражать сама военная тематика, тот факт, что война обсуждается и доносится до них. Мало кто сейчас желает что-либо делать. Было антивоенное письмо, прошла волна обысков, но, например, с пикетами студенты Казанского федерального больше не выходят. У нас сколотилось общество «Резонанс», его участники анонимно расклеивают листовки, что немного похоже на партизанскую работу. Но общая активность снижается, к сожалению.

Василиса (САД): Спад, вероятно, связан с тем, что люди устали: мы постоянно что-то делаем, а ничего не меняется. Сейчас все упирается в это изменение. Лето, мне кажется, надо использовать для подготовки. Например, можно подготовить программу, с которой мы пойдем в студсоветы, чтобы расширять студенческое самоуправление. Администрации поддержали войну, а студсоветы как нижняя ступень администрации не стали сопротивляться — промолчали, сделали вид, что ничего не поменялось. Возможно, эта нижняя ступень, то есть инстанция, которая находится между администрацией и студентами — хорошая цель с т.з. развития движения.

Нестор (САД): У нас, конечно, есть проблема с легальностью и публичностью, однако они уже не имеют такого значения, какое придавала им раньше, скажем, либеральная оппозиция. Война поставила нас в такие условия, что мы не можем просто выйти на площадь: и такого количества людей больше нет, и сам выход уже воспринимается иначе. В то же время само протестное настроение застряло на стадиях неприятия и торга, что заметно либо в попытках отгородиться от происходящего, либо, наоборот, сублимировать, быть продуктивным.

Нам  очень важно следить за вариациями протеста, создавать резонансные события. Мы видим, что есть люди, готовые клеить листовки, практиковать то, что сейчас квалифицируется как «вандализм», устраивать саботаж, даже применять некоторое насилие. Нам надо понять, как на это реагировать и как включаться в подобную работу, создавая ассоциации и способствуя солидарности. У нас всех разный политический бэкграунд — не получится создать общее антивоенное движение, пренебрегая логикой множественности. Нам необходима диверсификация, акцент на локальности и региональности, на организации людей в конкретных местах, в конкретных городах, в конкретных вузах, в том числе на уровне медиа. Например, наш телеграм-канал иногда провисает, и это должно компенсироваться другими ассоциированными с ним ресурсами. Даже если это журналистика, которая должна сохранять нейтральность и объективность, то наличие самой новости в нашей ситуации — это уже жест. Было бы здорово, если бы мы нашли способ удерживать все это вместе. Мы живем в интересное время, у нас мало надежд, но, с другой стороны, много и перспектив. Хотелось бы чем-то удобрять эту почву, чтобы приходили новые люди, помогали тем, кто уже включен, давали им отдохнуть.

Марк (Физтех против войны): Мне кажется, что мы часто упускаем негативные последствия, такие как демотивированность участников и тех, кто следит за акциями, которые задумывались как массовые, но массовыми не получились. Надо очень ответственно подходить к призывам к чему-либо. Например, мы призывали носить зеленые ленточки на территории кампуса, но этого не случилось. Я считаю, что нужно реалистично смотреть на возможности создать массовой эффект той или иной акции, чтобы не демотивировать тех, кто решит в них участвовать.

Об образовании и политике

Анна (ИГ ТюмГУ): В ТюмГу начальник управления молодежной политики поливал «Физтех против войны» грязью. Его главная идея была в том, что цель университета — дать качественное образование, а остальное нужно оставить. Что вы на это можете возразить?

Марк (Физтех против войны): Образование само по себе — это не самоцель, цель любой деятельности — человек. Познание мира нужно для того, чтобы люди жили хорошо, жили дольше и лучше, а война — это тот момент, когда нельзя просто заниматься своими делами и образованием, потому что они не имеют смысла.

Петр (Физтех против войны): Связь образования и политической повестки проста. Например, существуют зарубежные курсы, которые отозвали свои лицензии и теперь из-за войны не работают с российскими вузами. Я проходил курс на Courser’е и не могу его закончить, потому что они прекратили связь с Физтехом.

Михаил (Физтех против войны): Сколько я учился в университете и работал в лаборатории, все оборудование было зарубежное, и сейчас к нему доступ потерян. Как я понимаю, еще год-два можно будет работать на общих запасах, но потом все начнет ломаться. Например, в физике: атомно-силовые микроскопы, фотоумножители, вакуумные насосы, криогенная техника, источники стабильного питания — все это зарубежное. Оборудование для суперкомпьютеров, вычислительная техника — тоже. В России ничего такого вообще нет. По всем фронтам будет провал, откат на 20-30 лет, на уровень 70-80 гг. Что-то можно заменить, но с учетом нынешнего состояния промышленности, это будет на уровне конца прошлого века. Поэтому говорить о будущем российской науки бессмысленно, на мой взгляд.

Леонид (Гроза): Если говорить об основных изменениях в высшем образовании, можно выделить три вещи:

1. Россия выходит из Болонской системы — высшее образование будет изолироваться и дальше. Я не большой эксперт, но мы как раз сейчас пишем текст об этом — вот цитата: «День отмены болонской системы будет “Днем Победы” командно-административного режима». Российская наука станет называться обидным словом «туземная». Здесь мне добавить особо нечего. 

2. С 24 февраля стало очевидно, что пропаганда прет не только из телевизора, но и из всех госструктур: школ, детсадов, из униврситетов. Это будет усиливаться. Например, глава Минобрнауки Валерий Фальков говорит, что хотят ввести 144 часа унифицированного изучения истории в вузах — понятно, зачем это нужно. Такого количества вовлеченности вузов в государственную политику я еще не видел. Лучше с этим всем становиться не будет, потому что вузы еще сильнее будут завязаны на государственную вертикаль.

3. Вузы начнут работать на ВПК. У нас практически военное положение, экономика перестраивается, а значит и вузы тоже должны. Сейчас вузы будут перекраиваться под прикладные исследования, под импортозамещение. О распределении студентов тоже идут какие-то слухи. Нужно понимать, что война теперь форма жизни всего государства, которая будет подчинять все, в том числе вузы. Вот, напаример, один из сибирских вузов уже посетил представитель Минобороны.

Будет много хуже. Вот такой у меня пессимистический взгляд.

Нестор (САД): Я бы хотел поддержать этот диагнозм, но с оптимистической стороны. Действительно, у нас не получилось направить университеты против машины, в которой срослись государство, война и общество, несмотря на те ценности, которые воплощает образование. С другой стороны, идея исхода из структуры университета в новые системы знания и новые сообщества, вырастающие из тех же ценностей, что должен был воплощать университет, но уже за его пределами, меня обнадеживает. Потому что даже, если человек, допустим, по целевому распределению идет писать ПО для самонаводящихся ракет, то все равно можно рассчитывать на этого человека как на вирус внутри системы. Сейчас мы как меньшинство являемся вирусами, которые стремятся заражать знание и публичное поле. Мы видим, что что-то получается с горем пополам, но тем не менее получается. Все-таки мы здесь сегодня собрались, и мне, учитывая опыт активизма, эта встреча видится хорошим показателем. Много лет студенты из разных городов не могли нащупать общие точки соприкосновения, направить свою политическую сознательность в общее русло; теперь это происходит, и это уже позитивно.

Алексей Боровой, теоретик анархизма и известный преподаватель Московского университета 20-х годов, сказал, когда случилась Октябрьская революция, что единственный способ сохранить университет — это уйти из него. Мы можем предлагать какие-то формы объединения за пределами университета на уровне медиа, онлайн-общения, в перспективе — на уровне физических встреч. Это все вполне возможно даже в условиях ухудшения ситуации, ведь она предлагает нам новые инструменты анализа и для действия.

Василиса (САД): У нас остро стоит вопрос о том, что вообще такое образование. Сейчас образование — это когда из тебя делают профессионала, который занимает какое-то рабочее место или осваивает ряд навыков, а потом выполняет ряд функций с ним связанных. В таком понимании образование — это своеобразное экономическое вложение. При этом совсем не предполагается, что ты что-то активно будешь решать в стране, в которой ты живёшь. Поэтому когда в университете появляются инициативы, сопряженные с политическим образованием, активизирующие и организующие людей, то представители этих инициатив получают по шапке, потому что «вообще-то университет не для этого». Сейчас задача состоит в том, чтобы переопределить само понятие университета. Возможно, надо переориентировать университет с профессионального обучения на формирование квалификаций, которые позволяют людям в самом широком смысле изменять условия своей жизни. Конечно, можно решить уйти и заниматься всеми этими вещами вне университета, но мне кажется, что тогда можно многое потерять. Университет имеет какую-то власть, даже если это только власть авторитета, и этим можно пользоваться.

Лилия (САД): О месте университета как образовательной институции и о том, выходить из него или оставаться, мы уже задумывались, когда писали методический и стратегический текст о «Коалиции педагогов». Там мы говорили об объединении, совместной защите своих прав и сопротивлении давлению, и это та деятельность, которая происходит внутри университета, но на основе самоорганизованных островков и при поддержке разных организаций (например, Антивоенного фонда). Также авторитет, о котором говорилось ранее, особенно преподавательский авторитет, можно использовать для формирования студенческих или академических коллективов. Ну и самая главная цель — это создание связей и обмен опытом между педагогами из разных городов и вузов. Короче говоря, здесь предлагается задействовать те связи, которые уже существуют внутри университета, и направить их на укрепление антивоенного движения. То есть не просто уйти из университета, а взять из него, что в нем ценно — и унести с собой.