Волин: "Край завесы"

К 100-летию вступления России в Первую мировую войну.

 Статья написана в Париже, под живым впечатлением разговора с В. Л. Бурцевым. Бурцев отстаивал «оборонческую» позицию. Я сказал ему: если в истории есть хоть какая-нибудь логика, хоть какой-нибудь «закон равновесия», то война, по моему мнению, должна будет пойти так: поражение России; сильный удар Франции; революция в России; конечное поражение Германии (Англией?) и переход к революции немецкой и, затем, всемирной. Я подробно развил в разговоре мои соображения. В статье первой части разговора придана несколько иная форма.

Бьют не Россию: бьют режим.

(Из недавних разговоров).

В самом начале войны мне случалось не раз беседовать на тему об открываемых ею «перспективах» и «горизонтах» ... И, далее, о том, какие именно перспективы представляются, — учитывая войну, как исторически со­вершившийся факт, — наиболее выгодными, наиболее желательными тео­ретически, с точки зрения интересов революции и освобождения трудящихся.

Помню, я нередко выражал тогда свою точку зрения следующим, при­близительно, сжатым и парадоксальным образом.

Если бы, — говорил я — управляющее судьбами человечества Провидение вдруг, как это бывает в сказках, остановило меня и сказало: "Слушай, смертный! У меня явилось капризное желание поступить в этой войне так, как ты мне прикажешь... Говори, чьей победой хотел бы ты, чтобы она кончилась. Я сделаю по твоему слову..." Если бы, таким образом, исход войны был поставлен в зависимость от моего прямого, личного желания, то я ответил бы:

Хочу, во-первых, чтобы немцы разбили русских, ибо это может дать необходимый физический толчок к назревшей в России революции. —

Хочу, во-вторых, чтобы немцы нанесли хороший удар Франции, ибо это может и французам помочь выбраться из того мещански-буржуазного болота, в каком они увязли по горло." —

Хочу, в-третьих, чтобы, в конце концов, кто-нибудь разбил наголову и самих немцев, по аналогичным соображениям —

Не знаю, сумело ли бы мудрое Провидение выполнить мои желания... Вся трудность для него, в этом случае, заключалось бы, вне всяких сомнений, в том «ком-нибудь», который должен был бы, в конечном счете, разбить самих немцев. Ибо, если бы мне, так-таки, и пришлось говорить серьезно с Провидением, то, разумеется, я поставил бы условием, чтобы этот «кто-нибудь» не был одним из современных буржуазных государств...

* * *

Множество раз, с тех пор, ставился и серьезно разбирался в социалистической печати всех оттенков жгучий вопрос о том, что было бы большей угрозой и опасностью для свободы народов, для демократии, для дальнейшего развития рабочего движения, словом — для поступательного движения человечества: победа ли германского блока, или же победа альянса?

Совершенно естественно, что вопрос этот никогда не мог быть определенно и неопровержимо решен, ибо для того или иного решения его нет достаточных данных. Авторы ограничивались, конечно, тем, что выска­зывали свое личное мнение и старались более или менее убедительно его аргументировать.

В частности, и на страницах «Голоса Труда» вопрос этот затраги­вался не один раз. Читающие его товарищи знают, конечно, что, напр., тов. М. Корн склонен усматривать большую опасность в победе германского имперо-милитаризма, тогда как сама редакция «Голоса Труда» опасается в не меньшей степени победы русско-французского альянса.

Имелись также серьезные попытки ввести вопрос в плоскость не чьей-либо, а, «ничьей» победы. Предвиделось, что наилучшим, с сказанной выше точки зрения, результатом было бы, чтобы никто не побеждал; чтобы все, в виду простого истощения сил и невозможности продолжать войну, вер­нулись восвояси «с пустыми руками». Указывалось, что такой результат мог бы весьма наглядно показать массам всю нелепость войны, всю бес­смысленность и бесполезность затрачиваемых сил и приносимых жертв; мог бы вызвать в массах глубокое брожение и недовольство; причем ни одно правительство, в этом случае, не имело бы повода особенно ли­ковать и гарцовать перед своими «верноподданными»... «Голос Труда» не  раз останавливался на этой гипотезе и совершенно справедливо отмечал,  что ход событий дает известные основания предугадывать такой исход войны «в ничью».

Но, до самого последнего времени, невозможно было высказаться по всему этому вопросу сколько-нибудь определенно, в смысле предполо­жений и учетов... Приходилось идти чересчур ощупью. Трудно было припод­нять хотя бы краешек тяжелой завесы, отделяющей нас даже от ближайше­го будущего...

* * *

Развернувшиеся в самое последнее время и продолжающие разви­ваться все в том же, новом направлении события позволяют уже теперь, кажется мне, приподнять этот край завесы и, — пусть еще весьма предположительно, но с еще более вескими основаниями, — остановиться на кой-каких общих перспективах.

События эти состоят, как известно, в том, что Россия в настоящее время терпит, по-видимому, окончательное и решительное поражение, и что, в связи с таковым, внутри страны растет недовольство, начинается броже­ние, напоминающее, по своему характеру, «смутное время» 1904—5 годов.

И вот тут-то вспоминается мне невольно мой фантастический разго­вор с мудрым Провидением.

Всякий раз, когда читаешь о чудовищных поражениях русских армий, в связи со всем тем, что узнаешь о внутренних события на родине, – не можешь не говорить себе: «Пусть ужас охватывает при мысли о той цене, какую платит русский народ истории за счастье быть еще раз поби­тым в войне. Пусть кровь стынет от ярости, скорби и муки при виде всего того, что разыгрывается в настоящее время в злосчастной России. — но не пройдет же все это бесследно!.. Поражения и их последствия могут, должны дать новый толчок русской революции... И на этот раз, если только революция начнется, она будет иметь серьезные шансы на успех...»

И невольно думаешь дальше: «В конце концов, не так уж невозможно, чтобы Германия разбила-таки, в большей или меньшей степени, всех своих противников... Россию она. во всяком случае, может разбить на голову, это ясно... И — кто знает? — такой финал приведет-таки, быть-может, к взрыву народного гнева в России, а затем, может-быть, и во Франции, а быть может и в Англии... Ибо — переполнится всюду чаша терпения народного...»

И тут же думается: «Но, Бог мой! Что же будет тогда твориться в «победоносной» Германии?... Какой ужас предстоит в будущем немецкому трудовому народу, если Германия выйдет из войны решительной побе­дительницей, в ликовании диктующей условия мира!.. Какая страшная реакция, какая оргия империализма, милитаризма и пр. может начаться там… И каким огромным препятствием может служить эта черкая сила револю­ционному размаху в других странах... Нет. Необходимо, исторически необ­ходимо, чтобы и Германия была, в конечном счете, кем-нибудь побита; чтобы и в Германии не могло быть победного ликования...». И думается еще: „Но, быть-может, Германия, истощенная, вынуждена будет, в конце концов, капитулировать перед Англией?.. Англии, быть-может, — в настоящих условиях в особенности, — менее других «вредно» выйти из войны в роли победительницы?.. Или, может-быть, Германии, даже в случае победы, будет не до ликования после этой бойни, и население ея, все-таки, будет недовольно?..»

И чувствуя, что эти последние размышления неубедительны, наталки­ваешься ка еще одну возможность, еще одну „перспективу", — ту самую, к которой я, собственно, и веду свою речь.

* * *

Возможность эта могла бы показаться утопической, почти «дикой», если бы не наличность нескольких весьма веских, говорящих за нее, со­ображений:

1. Не следует упускать из вида, что настоящую войну нельзя рассмат­ривать и учитывать, как отдельное, законченное, самостоятельное и самим собою исчерпываемое явление. Война эта представляет из себя, во всяком случае, явление исторически грандиозное. Ея «итоги» не могут замереть в пределах ея самой. Бесчисленные и глубокие круги пойдут от нея во все стороны и на многое число лет. Она положит глубокий отпеча­ток на все 20-ое столетие. Она явится, несомненно, началом целой вели­кой эпохи, — эпохи длительной и колоссальной как по своему размаху, так и по своему содержанию и последствиям... Она, сама по себе, — лишь пре­людия к целому ряду крупнейших потрясений, перемен, сдвигов и перево­ротов... Ибо слишком до основания потрясет она устоявшееся-было и начавшее кое-где загнивать болото исторической жизни народов, и вызо­вет в этих спящих водах не одну бурю, не один ураган...
   Ну, а если позволительно предположить, что волны этой войны не улягутся в берега, не поразмыв основательно «устоев» внутренней жизни народов; что взбаламученное этой войной до самого дна море народной жизни не успокоится так легко и просто, и отраженным образом вызовет новые и новые бури и потрясения, — то позволительно идти в своих рас­суждениях. и дальше, а именно:
2. Быть может, разбитая немцами Россия произведет еще до окон­чания этой грандиозной войны (мы имеем пример тому в Русско- Японской войне) резкую, решительную и плодотворную революцию, перед которой «революция» 1905 года была лишь «генеральной репетицией» ...
   Быть может, эта революция окажется настолько «великой», что, подобно Великой Французской Революции, вдохнет колоссальную, всесокрушающую энергию в сердца людей; быть-может, тогда русский народ, подобно фран­цузскому во дни Великой Революции, восстав и решительно сломив старый строй, сумеет быстро сорганизовать крупные силы и преобразить войну гнилого русского самодержавия с немецкой военно-промышленной кастой в действительно . освободительную войну революционного, проснувше­гося к новой жизни народа со всякими, в том числе и немецкими насиль­никами; быть-может, не только бельгийские, итальянские, французские и английские, но и сами немецкие сознательные массы прямо или ко­свенно поддержат его в этой великой, революционной войне; и, быть-мо­жет, молодая революционная Россия справится, таким образом, с немецким военным насилием, подобно тому, как санкюлоты Великой Революции спра­вились с поднявшейся на них европейской коалицией... Быть-может, эта великая эпопея подаст сигнал к великому пожару, и в буре всеобщего не­годования и бунта рухнут и разобьются, наконец, тысячелетние цепи раб­ства на всей освобожденной земле?...

Согласен, что такие „перспективы" могут захватывать дух и вызывать головокружение, а иным скептикам покажутся даже просто смешными, уто­пическими, выхваченными из романов Уэльса... Но повторю, во-первых, что, если только не бояться окинуть взором эту эпоху всю, в ея целом; если не бояться заглянуть в нее глубже и дальше, за акт войны самой по себе; если принять эту войну лишь как пролог затяжной и несущей в себе глу­бокие задатки и огромные потрясения драмы целого столетия (а истекший год войны и созданное ею ныне положение вещей дают некоторое право на такую точку зрения); если, словом, рассматривать нынешние события, как начало событий огромного, всемирно-исторического размаха,—то пред­лагаемое рассуждение не будет казаться столь уж невероятным... А во-вто­рых, я всегда помню две вещи: я помню, что реализация «большой» ре­волюции, революции социальной, потребует почти неизбежно предваритель­ных глубоких потрясений, вероятнее всего—именно войны... И я помню, что мы „не знаем ни дня, ни часа, в которые грядет Сын Человеческий", и  должны, поэтому, быть постоянно на-стороже, постоян­но готовы...

* * *

Вот этот-то, практически (или, если хотите, тактически) обяза­тельный для нас вывод, резко подчеркнутый создавшимся ныне положением вещей, меня больше всего и занимает. Ради него-то, главным образом, я и стремлюсь приподнять ныне «край тяжелой завесы...»

Ибо, я лично нахожу смешными, близорукими и утопическими как-раз «перспективы» тех наших «социал»- и «анархо»- патриотов» (термин не сов­сем, или даже совсем не удачный, но уже приобретший право гражданства), которые, сводя данную войну к нашествию «варваров-тевтонов» на «демократическую цивилизацию» остальной Европы, проповедуют сперва отражение нашествия, в священном единении с правительством и с отказом от тени «революционного действа», а потом уже — некую внутреннюю борьбу... Ибо, если бы Германия была, действительно, разбита соединенными силами альянса и, в первую голову, российским самодержавием, то, по моему лич­ному мнению, это был бы такой ужас, такое черное и длительное царство реакции, перед которым тускнеют все опасения за последствия немецкой победы...

В противовес лозунгу этих „утопистов": сперва союз с соб­ственными варварами и самоотречение, а потом, может- быть, революция, — в России само собою назревает в настоящее время обратное настроение к, силою вещей, создается почва для усвоения масса­ми как-раз обратного лозунга: прежде всего, и скорее — револю­ция, а затем или заодно с тем — революционная освободи­тельная война против всех видов насилия и против всех его носителей, русских, немецких и иных.

Само собою разумеется, что события могут еще направиться и по ино­му руслу. Ни я, ни кто другой не пророчествуем... (Я уверен, что тысячам русских эмигрантов, как и мне, лично было бы глубоко больно, если бы революция вспыхнула в России до окончания войны, ибо, в таком случае, им не пришлось бы, вероятно, принять в ней непосредственное участие...).

Я лишь снова и снова ставлю все тот же общий вопрос: с каки­ми лозунгами революционеры и анархисты должны, на почве  этой войны, подходить к массам? Что должны они не­сти им? ...

И я отвечаю: единственный мыслимый для нас, сознательных револю­ционеров и анархистов, лозунг, во всякую минуту и при всяких условиях, — революция и революционная война против всякого насилия, а не отказ от революции („временный"!) и патриотическая война... Массы — могут быть насильственно вынуждены принять последнее, но нашим лозунгом, нашим делом оно становиться никогда и ни на одну минуту не должно. .

И вот когда события принимают такой оборот, как в настоящее вре­мя в России, — то становится особенно ясно, что именно этот, револю­ционный лозунг есть правильное толкование и выражение нашей идеи, есть наш истинный, не подлежащий изменению, «вечный» лозунг... Становится ясно, что грубую ошибку совершают те, кто, ради чего бы то ни было, и хотя бы на одну минуту, отрекаются от него... Ибо история, эта великая предательница, всегда угрожает бросить в мир справедли­вость высшую, правду вечную, и мы, — носители этой правды и справедливости, — должны неизменно и верно служить только ей, а не лакействовать перед другими, низшими и временными силами истории... Иначе, история может жестоко обмануть нас, и мы можем неожиданно очу­титься в хвосте ея... «Отрекающиеся» рискуют, по близорукости, не раз­глядеть перста истории и промахнуться... Но неправда, будто мы, не при­нимающие войну, «с легким сердцем рискуем нашествием всяких ужасов завоевания». Неправда потому, что эти ужасы — ничтожны; вымышлены, миражны перед лицом „высшей правды", высших интересов трудящихся рабов земли. Неправда потому, что история, в конечном счете, — с нами, с нашей великой идеей, и мы не рискуем быть преданными ею, если только сами не предадим ее. «Отрекающиеся» совершают уступку — пусть временную — «правде низшей». История может жестоко насмеяться над ними, наказать их, дав как-раз место «правде высшей»...

И в данном случае, в нынешних событиях, история —  как будто именно и собирается подтвердить всю глубокую жизненность, всю вечную, неизмен­ную правду нашего лозунга. Вот она готова бросить его сама, помимо нашей волы. Она готова подчеркнуть его вечную истинность, невозможность никогда, ни при каких обстоятельствах, ни на минуту отказа от него... Имеющий уши слышать ея голос — да слышит!...

* * *

Мы проповедуем наши анархические идеи потому, что если бы сейчас все приняли и воплотили их, — мир стал бы иным. Их сейчас не принима­ют. Это не заставляет нас, однако, отказываться от них. Ибо — придет наш час, и мы не знаем, когда придет он, и должны быть всегда готовы к нему и стараться ускорить его прибли­жение.

Должны ли же отпадать или меняться наши вечные лозунги против войны, против участия в войне и за революцию от того, что в извест­ные моменты масса не принимает, не может принять их? — Нет, конечно. Не должны. Или — если должны, то и всю остальную нашу истину, неотъемлемую частицу которой составляет эта, первая, позволительно иска­жать, изменять и урезывать, приспособляя ее к надобностям момента и поведению масс.

Вот где начинается наклонная плоскость оппортунизма.

И вот почему я считаю небесполезным приподнять теперь же край завесы.

* * *

События начинают, наконец, говорить живым, внятным языком. Тя­желый хмель первых дней проходит...

Открывается почва для нашего дела, для нашего, единственно- верного, вечного лозунга: революция и борьба революционного народа со всеми видами господства и насилия, вплоть до возможного максимума достижений.

Все те, кто призывали в России к «миру» вместо революции, все те, кто изменили этому «вечному лозунгу», могут быть теперь с минуты на минуту вынуждены снова изменить себе и вернуться к старому, призыву. Почему же?.. Потому ли. что их «программа» выполнена и «враг» поражен? Нет. Наоборот (о, ирония судьбы!): потому, что враг поражает. Потому, что история обманула их. Потому, что слепо-логичная, слепо-правильная (в данном случае) сила вещей сама непреоборимо вела дело против их, несовпадающих с нею, с ея высшей правдой, лозунгов и, в результате, дает в массах „контр-пар“... И будут они ловить ускольза­ющие от них тени и приспособляться к массам... Право, логичнее и после­довательнее для них было бы и теперь, когда нарастают гнев и бунт, воз­девать руки к небу и возглашать: «Что вы делаете?.. Вы же губите циви­лизацию и демократию!.. Прежде всего — побейте немцев! Уничтожьте звер­ского врага!.. А потом уже — сделаем революцию..» Ибо, истина ведь должна быть одна, и логика — одна, и лозунг — один, а не два, три, четыре, смотря по обстоятельствам; не так ли?.. Массы же переменчивы; и если, уж начать гоняться за ними, то может прийтись каждый день кричать по-разному...

Мы же все, оставшиеся все время неизменно верными нашей правде, должны в настоящий момент еще ясней осознать наш лозунг, еще глубже понять всю святую необходимость сейчас еще решительнее и ярче бросить его.

Приподнятый ныне край завесы ослепительно ярко показывает нам, что сейчас, все так же как и всегда, только с еще большей силой жизни, ибо готова почва, этот лозунг, — приемлется он массами или еще нет, —должен быть: немедленная революция!.. А все прочее—при­ложится.

Ибо—да будем мы всегда готовы к приходу «Сына Человеческого», и да встретим мы его с возженными светильниками.

Нью-Йоркский „Голос Труда", №№ 50 и 51, 27 авг. и 3 сент. 1915 года.

Революция и анархизм. Сб. ст.. 6.м., 1919 cc. 7-11