16 ноября 2009 года в Москве нацисты застрелили антифашиста и анархиста Ивана Хуторского, также известного как Костолом. Мы публикуем фрагмент неизданной книги о нём.
Когда я только приехал в Москву, стал посещать активистские мероприятия – это были открытые акции и концерты, потому что на закрытые штуки нельзя было попасть, так как у меня было еще немного знакомых, то есть я был в коммьюнити, но не дико посвященным. Там я видел каких-то классных парней, скинхедов и антифашистов, и Костолом выделялся среди них очень сильно, потому что он был самым здоровым и самым крутым. Он был одним из первых московских скинов, которого я запомнил. Ваня всегда очень классно выглядел, как с картинки просто, и я его сразу закотировал.
Потом, когда у меня появилось больше знакомых в тусовке, я стал гонять в одном из мобов, которых тогда было несколько, и через некоторое время наш моб объединился с «Красным» мобом, который, кажется, Костолом и основал. До этого мы постоянно пересекались и что-то вместе делали, а тут оказались в одной структуре и уже занимались акциями плечом к плечу и стали чаще видеться. В какой-то момент часто охраняли концерты, которые тогда были относительно безопасными с точки зрения мусоров, боны на них периодически приезжали, но менты редко интересовались, и концертов было очень много. Сейчас их снова стало много, а после Химок не было совсем, какое-то время вообще все по домам сидели, а вот тогда, года четыре назад, сцена дико развивалась, было концерта по три в неделю, мы очень много проводили на них времени, охраняли их, какие-то сами организовывали. Костолом во всем этом принимал серьезное участие, потому что для него всегда была крайне важна музыкальная сцена, это часть его культуры, и начинал он интересоваться движем именно с музыки. Он ходил на всякие старые панк-группы типа Дистемпера еще в конце 90-х – начале 2000-х, и музыка всегда оставалась для него важна. Ну, вот таким образом мы с ним общались, не могу сказать, что мы были близкими друзьями, но понимали друг друга и делали вместе дела.
Как-то раз он мне очень четко помог во время одного прыжка, там была куча мала, как это обычно бывает, темно и так далее, куча людей, все бегают, какое-то безумие. И в какой-то момент передо мной оказался здоровый боняра, и уже готов был меня уебать, то есть я провафлил, не заметил его. И я понял, что доля секунды и все, он меня сейчас нормально отоварит бутылкой или чем-то. И тут появляется Костолом и его вырубает, парень улетает. Ваня мне говорит, мол, чего ты клювом щелкаешь. И нормально все для меня тогда завершилось.
Еще были крутые темы, когда мы в мобе стали организовывать бойцовские клубы. Раз в две недели мы собирались в лесу или спортзале, мутили тренировки, в основном это были спарринги один на один или двое на двое или стенка на стенку. А я тогда гонял в детдом, мы ездили с ребятами, помогали детям, общались с ними, и я периодически пропускал эту тему из-за детдома, потому что на все времени в выходные не хватало. И после очередной пропущенной тренировки Костолом мне говорит: «Ну, чего ты типа». А я: «Ну вот, у меня там дети, хочется и туда, и сюда», а он говорит: «Не, я все это очень котирую, дети, я все понимаю, – он тогда уже, по-моему, работал в «Детях улиц», – ну, блин, как-то давай, совмещай». Мне было приятно, что он с пониманием относится к таким вещам. Он, в принципе, был вообще не отмороженный чувак, несмотря на репутацию и специфику активистской деятельности, он был реально душевный парень и врубался всегда в какие-то семейные вещи, в эту же тему с детьми, он всегда говорил, что это здорово, и это нужно делать. Мне импонировало в нем то, что он не был отмороженным, как многие другие парни, которые занимались тем же, но были дико агрессивными, и в них было мало человеческого, не особо было приятно с ними общаться. До сих пор в активистской среде много чуваков, которые просто отморозь, то есть они классные ребята и мои друзья, но общаться с ними не всегда прикольно. С Костоломом было круто, потому что у него был широкий кругозор, с ним много было о чем поговорить помимо того, кто когда кого отмудохал, в общем, о каких-то обычных вещах.
Он абсолютно не производил впечатления человека, который большую часть своего времени занимается насилием либо политической борьбой. Он же закончил ВУЗ, получил юридическое образование, и я думаю, что это тоже повлияло, потому что у многих наших парней высшего образования нет, а если есть, то оно как бы левое. Он был реально образованным парнем, и любые темы, которые можно обсудить с нормальным развитым человеком, можно было обсудить и с ним. Также у него был широкий кругозор в плане субкультуры, потому что он этим гораздо дольше, чем все мы, интересовался, больше читал и знал. Он был не только, условно говоря, топбоем в плане насилия и прочего, но и охрененно умным парнем, и все попадали под его обаяние. Я не помню никого, кто о нем хреново отзывался, потому что его невозможно было не уважать. Если говорить об акциях, он был умным чуваком в плане того, как делать дела, откуда выйти, где встать и так далее. Он был неформальным лидером, и ни у кого не возникало вопросов, когда он говорил, что нужно сделать. Конечно, если были вопросы, они обсуждались, но, как правило, его авторитета и мозгов было достаточно, чтобы остальным не особо париться насчет того, правильно ли мы что-то делаем.
У него была определенная ответственность, и это чувствовалось в отношениях с молодыми парнями, среди которых и я тогда был. Он всегда мог вдумчиво и нормально ответить на вопросы по политике и что-то объяснить, когда возникают тонкие моменты. По сути, он был одним из первых антифашистов в городе, и одним из тех, к кому прислушиваются, поэтому ощущал, что на нем лежит ответственность. Все эти темы с алкоголем, и с нормальным внешним видом, и с поведением. Когда парни на концертах начинали как свиньи себя вести по угару либо бухие, он всегда говорил, мол, ребят, осадите, мы же не бомжи. И его слов обычно хватало, чтобы люди прекратили угар. Он был авторитетом для всех, и использовал это, когда требовалось.
Скинхедом я стал чуть раньше, чем начал с ним пересекаться, но в том, каким должен быть скин, он стал для меня примером. Одно дело, когда ты читаешь в книжках Джорджа Маршалла или википедии про все это, и совсем другое, когда перед тобой человек, который обладает достоинством, мозгами, самоуважением. По нему было видно, что он не просто так пришел потусоваться, а знает, зачем и почему он скинхед, почему это для него важно и как должен вести себя скинхед. Я смотрел на него и понимал, блин, именно так и надо. Это было не слепым следованием за каким-то лидером. Просто ты смотришь на человека и понимаешь – вот парень, здоровый, сильный, отлично выглядит, и при этом не идиот. Очень круто, когда тебя окружают люди, которые выше тебя и по интеллектуальному уровню, и по моральному.
А вот сейчас этого не хватает, сейчас в движе очень мало людей, на которых хотелось бы равняться. Вся эта молодежь тупо ходит на концерты, но, помимо этого, они абсолютно не понимают, что и как им делать. Мы, более старшее поколение, уже с ними не особо общаемся по ряду причин, в основном, из-за мусорского палева, потому что не понятно, что этот ребенок завтра расскажет, если попадет к ментам. И эта пропасть между теми, у кого уже есть мозги и опыт, и теми, кто только приходит, очень плохо влияет на ситуацию. Если бы ее не было, это помогло бы избежать многих проблем, в которые попадают эти дети. И эта преемственность поколений абсолютно потеряна из-за палева, из-за нежелания рисковать. Подходить к детям и говорить, что арматуру нужно выкидывать и не брать без перчаток, или вести их на какую-нибудь мутку мне не хочется. Совершенно очевидно, что кто-нибудь из них может, попав к мусорам, сказать – вон тот парень нас привел. Раньше такого не было, так как людей было меньше. Собирали адекватных парней со всего города, человек пятьдесят, и там были и совсем молодые, и уже опытные типа Костолома и Федяя. И ты смотрел на этих людей и следил, как они что делают, как себя ведут, и понимал, как вести себя самому. Это было очень круто в плане развития. На меня эти парни, в частности Костолом, очень большое влияние оказали в плане понимания себя в скинхед-культуре и активизме, ну, и моральных качеств. Мы периодически говорили о разных вещах, например, об ответных убийствах бонов, но он всегда говорил, что убивать их нельзя. Потому что это как бы зверство, и если они так делают, то это говорит о них как о нелюдях, а мы – не они, и у нас другие цели и задачи, и мы так себя вести не можем. Не то, чтобы я тогда раздумывал, нужно это делать или нет, но на меня это в какой-то степени повлияло. Может, я и сам бы к такому же мнению пришел, но позиция Костолома стала тогда для меня весомой. Такие моральные вещи ценны, когда получаешь их от человека, которого несколько раз пытались убить в своем же подъезде. Когда человек попадает в такие ситуации, но при этом у него хватает душевных сил говорить, что, ребят, только мрази могут убивать и так далее, это вызывает уважение. И я понимал, что, наверное, парень дело говорит, если, пройдя через такое, способен так мыслить. Все это можно свести к тому, что в Москве было несколько человек, которые были для всех примером, которые были важны для парней, а сейчас таких людей нет, и это одна из самых больших проблем, вызванных его убийством. Понятно, что мы все потеряли друга, мы все потеряли бойца, но самое хреновое, что не осталось, грубо говоря, идеалов.
Сейчас по-другому все происходит. Раньше ты приходил на антифашистский концерт, который был раз в месяц, и там было пятьдесят человек, все друг друга знали, и знали, что дальше они пойдут валить бонов. Сейчас даже на жестко-политизированные концерты набивается по триста-четыреста человек, и совершенно непонятно, как среди них даже при желании найти адекватных парней, с которыми можно что-то делать, и тех, кто бы не смалодушничал и не сдал тебя. Известна тема, когда люди условно из движа и с бонами тусуются, и в мусарню попадают – и в обоих случаях болтают лишнее. И тем более, есть люди, которые намеренно это делают. Все это опасно, поэтому мне не хочется выступать в роли человека, которым был Иван. Я понимаю, что это проблема, и как ее решать, не знаю. Но очевидно, что так долго продолжаться не может, потому что эти дети, они варятся в каком-то своем мире, и периодически они делают какую-то откровенную хуйню. Я понимаю, что если бы все было по-человечески, я или кто-то из моих друзей более-менее с мозгами им бы сказали: «Ребят, не надо ехать туда-то, это место палят мусора, вас примут». Но они туда едут, их принимают, и сейчас они сидят в СИЗО. У людей нет четкого понимания, как все должно происходить, как у них левая нога захочет, так они и мутят, и это херово.
Для меня очевидно, что антифашистская движуха, которая появилась в Москве, решила несколько важных задач, в первую очередь конкретно силовыми акциями в отношении нацистов, их концертов и каких-то сборищ. Она поставила заслон перед бонами и правыми в целом, отделив их от молодежи. Раньше все это было открыто, и всякие молодые чуваки, которые не особо врубаются в то, как нужно жить, морально неокрепшие, приходили на панк-концерты, видели здоровых бонов, которых все боятся, и хотели становиться такими же. Через бонизм такой дурацкий люди приходили к совсем каким-то людоедским идеям, и очень просто было пополнять ряды правых через субкультуру, через молодежь. Это сейчас смешно, субкультурщики, ха-ха-ха, а по сути это очень мощный способ привлечения молодежи, а молодежь это первое, что нужно всяким политическим ублюдкам. Так было и в Англии в 70-е, и сейчас у нас. И вот эта возможность перетянуть к себе или не дать придти к ним, которую получило антифашистское движение, очень важна, потому что, если бы все это развивалось, я уверен, их движуха была бы еще более жесткой, там был бы не один БОРН на всю страну, а десятки. Молодежи приходилось бы тусоваться рядом с нациками или становиться такими же, потому что иначе ты не мог бы проводить время.
Помимо этой темы с молодыми чуваками еще очень важно, что в принципе стали говорить о проблеме. И в 90-х, и в начале 2000-х были всякие фашисты адские, сколько они там убивали людей или что они делали, неведомо. Очевидно, что все эти людоедские вещи, которыми они занимались, появились не тогда, когда о них стали говорить, эти люди имели возможность тренироваться, покупать оружие и развиваться еще с начала 90-х. Все это происходило, потому что в обществе не говорили о том, что у нас есть какие-то нацисты. Но после того как появились антифашисты, и эта конфронтация попала в СМИ и в общественное поле зрения, стали говорить что, действительно, у нас же людей режут. В какой-то мере, опять же, грубо говоря, преступления, которые боны совершали в отношении антифашистов, стали катализатором того, чтобы этой проблемой стало заниматься государство. Потому что пока они резали приезжих, всем было наплевать. После того как они стали убивать антифашистов, антифашисты начали громко об этом говорить, устраивать акции постоянно и творить всякий угар, после каждого убийства это все происходило. Но когда они уже дошли до убийства адвоката и журналиста и судьи, тут уже стало совсем жестко, государство не смогло продолжать делать вид, что ничего не происходит. Им позволили развиться до такого уровня, когда они смогли покупать боевые стволы и валить людей, но если бы так жестко не начали расследовать все эти дела, эти ребята бы сейчас гуляли. Я считаю, в принципе, поднятие этой проблемы в обществе – это заслуга парней, которые, как бы это смешно ни звучало, в начале 2000-х стали пиздить бонов на панк-концертах. И такие ребята как Ваня, которых тогда были единицы, они сделали так, чтобы к концу 2000-х с этой проблемой стали бороться. Несмотря на то, что до сих пор в Москве проходят их сборища, Русские марши, какие-то концерты, различие между правой движухой сейчас и четырех-пятилетней давности гигантское. Сейчас по сути у них нет ничего. Большинство людей, которые на что-то способны, либо сидят, либо свалили, кого-то из них завалили. Все, их движуха деморализована и отброшена назад. Появляются новые боны, которые могут прыгать на антифа, но это совершенно другой уровень, и очевидно, что эти чуваки вряд ли станут новыми Димами Боровиковыми и прочими веселыми людьми. Понятно, что в первую очередь государство и его аппарат насилия – полиция – сделали так, что бонов стало меньше, но подтолкнули их именно антифашисты. Не могу сказать, что наше общество стало охуительно здоровым от этого, но немного лучше стало точно.
В какой-то момент стало ясно, что заниматься такими же вещами как раньше, нельзя больше. Раньше ты мог обзвонить своих знакомых, собраться где-нибудь в Люблино или Перово, поехать накрыть какой-нибудь концерт и потом свалить. Сейчас это невозможно, потому что очень много запаленных мусорами людей, очень много внимания со стороны мусоров, очень много мусоров на самих этих правых концертах, то есть они не идиоты и за всем этим следят. Но многие не сразу это поняли, и продолжали действовать как привыкли. Он этого было много проблем. Я думаю, если бы Иван был жив, это было бы очень полезно для большего адеквата в движухе.
Я помню, мы как-то с парнями стали спорить по поводу большевизма и анархизма, то есть вести абсолютно ненужные споры, которые ни к чему не приводят среди людей, делающих вместе дела. Я говорю одному парню: «Не, слушай, государство – это говно, и большевизм ваш – говно», а он: «Да не типа, порядок…» Костолом это услышал и говорит: «Все, заткнитесь, перестаньте обсуждать, не имеет смысла обо всем этом говорить, потому что мы все нормальные парни, у нас есть свои дела и свои задачи, а эти дурацкие разговоры ведут только к какой-то розни и лишним взаимным претензиям». Это один из примеров того, почему его участие было важным. Легко найти повод пересраться между собой и начать друг друга обвинять. Всегда нужен человек, у которого было бы достаточно авторитета, чтобы это дело прекратить.
Движуха была его второй семьей, его жизнью. Столько времени и сил, сколько он отдавал этому всему, больше никто не тратил. Он с самого детства – мама говорила – лет с тринадцати увлекся панк-роком, по сути еще ребенком, всем этим восхищался и этим жил. И его мама на мой вопрос, не пыталась ли она его отговорить после двух нападений на него, отвечала, что нет, не было смысла, потому что она понимала, что это его жизнь. Глупо было бы ему говорить: «Перестань, сынок, тебя убьют», потому что парень жил всем этим. За несколько дней до убийства, когда в очередной раз на «Правых новостях» появился его адрес, я тут же ему звоню и говорю: «Вань, чего за херня, вот тебя опять тут пропалили», а он: «Да, нет, типа нормально, я там не живу». Но это было не так. Конечно, не просто уехать из дома, и родители сильно бы переживали. Его бабушка говорила, что она узнала только о его последнем ножевом, которое было за год до его смерти. То есть, он берег ее, конечно, всех остальных было сложнее держать в неведении, а бабушке он ничего не говорил. Тем более, у них такая дружная семья, и уехать из квартиры, где ты вырос, было бы сложно. Наверное, он надеялся на то, что можно этого избежать. Мы, все ребята, которые рядом с ним были, думали, что он в безопасности в этом смысле, а оказалось – нет.
Рассказ Степана записал и подготовил Ильяс Фалькаев, 2013 год
Добавить комментарий